Чадравалын Лодойдамба - Прозрачный Тамир
Неожиданным гостем оказался Доржи.
Цэнд вскипятила чай, приготовила обед и достала заветную бутылочку водки.
Доржи подробно рассказал, как он вернулся из армии, как жил в Хужирбулане, как пришли гамины и вынудили сдать оружие.
- Теперь настало время погибнуть или победить. Пришло время помериться силами. И прежде всего надо изгнать непрошеных гостей, которые самовольничают здесь, - сказал Доржи.
- Так ведь оружие-то вы сдали? Чем теперь выгонять? - спросил Хояг.
- Оружие найдется. Помнишь Гоймон-батора?
- Помню. Смелый парень.
- Так вот, наш Гоймон-батор и его товарищи создали Народную партию. Мы собираемся просить новое русское правительство о помощи и начать освобождение всей Монголии. Понял?
- Народная партия, говоришь? Это что же такое? - спросил молчавший до сих пор Улдзи.
- Народная партия - это наша партия, партия бедняков, - сказал Доржи.
- Ты тоже в ней состоишь? - спросил Улдзи.
- Состою.
- И вы ведете переговоры с красной Россией?
- Да.
- Ну, тогда тебе здесь делать нечего. Не морочь голову моему сыну. Мы верим нашим богам и не собираемся терять совести, а свяжись с вашей Народной партией и красной Россией, ни того, ни другого не останется, - решительно проговорил Улдзи.
- Отец, так нельзя. Доржи мой хороший друг, - примиряюще сказал Хояг.
- Кто бы он ни был, а я говорю то, что надо. Я о той партии ничего хорошего не слышал, а ты, сынок, должен идти своей дорогой. А не то я поеду в хошунную канцелярию и заявлю. Мы не можем идти против своей религии, сказал Улдзи и встал, давая понять, что разговор окончен.
Доржи попытался рассказать о целях и задачах Народной партии, но Улдзи не дал ему говорить.
Улдзи наслышался о Народной партии в Ханундэрском монастыре от лам и решил, что это сборище богохульников и грабителей. Вот почему, как только Доржи заговорил об этой партии, он перебил его и уже зло сказал:
- Уходи-ка ты, дорогой, из нашей юрты. Здесь тебе делать нечего.
У Хояга было другое мнение о Народной партии. Он верил, что партия выступает за освобождение Монголии, но сомневался, нужно ли для этого объединяться с русскими. От Доржи он услышал, что почти все солдаты, которых он знал в армии, связали свою судьбу с Народной партией, а это для него имело уже большое значение. Ему хотелось еще поговорить с Доржи, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но Улдзи помешал этому.
- Правда рано или поздно победит, а правда на нашей стороне. Ты, старик, еще пожалеешь о своих словах, - сказал Доржи на прощание.
Доржи уехал в полдень, а вечером приехали двое сооруженных всадников и вручили Хоягу повестку о мобилизации его в армию барона Унгерна.
- Все ясно, - сказал Хояг, прочитав повестку, - я старый солдат и порядки знаю. Завтра буду в хошунной канцелярии.
- Это что же, сынок, опять придется расставаться?
Улдзи как-то сразу сгорбился, глаза у него наполнились слезами.
- Не волнуйся, отец. Я скоро вернусь.
- Говорят, армия барона находится под покровительством самого богдо. Да хранят тебя боги!
На следующий день Хояг уезжал. При прощании Улдзи поцеловал его в правую щеку.
- А когда вернешься, поцелую в левую, - сказал старик и снова заплакал. Плакала и Цэнд, молчаливо дожидаясь, когда муж попрощается с ней.
Вот Хояг в последний раз обнял отца и подошел к жене.
- Проводи меня немного, - попросил он ее.
Они вышли из юрты. Хояг обнял жену и тихо сказал:
- В армию барона я не пойду. Мой путь лежит в войска Народной партии. Завтра можешь сказать об этом отцу.
Он поцеловал жену и, вскочив на коня, пустил его крупной рысью. Удаляясь от родного дома, он несколько раз оглянулся. Цэнд стояла у хашана, и ей казалось, что все вокруг вдруг покрыла черная пелена и степь потонула во мгле.
14
Во время первого наступления унгерновских войск на Ургу Эрдэнэ, командовавший десяткой, отличился в боях. Его назначили командиром сотни. После боя на перевале, когда он на двух подводах привез оттуда трофейное оружие, барон Унгерн лично поздравил его, пожал ему руку и выдал пять золотых.
Эрдэнэ никогда не держал в руках столько денег. Ему казалось, что сейчас он стал таким же богатым, как Итгэлт.
Во время второго наступления на Ургу сотня Эрдэнэ, спустившись по долине реки Улясутай, подошла к Маймачену с тыла. Растерявшиеся от артиллерийского обстрела, который вели унгерновцы со стороны Модчина, гамины еще не успели покинуть Маймачен, и тут на них налетела сотня Эрдэнэ. Конники заняли северную часть Маймачена и погнали гаминов к Урге. А в полдень Эрдэнэ уже вступил в город, который враги в панике оставили. У небольшой речушки Зун-Сэлбэ Эрдэнэ внезапно осадил коня. Ехавшая за ним сотня тоже остановилась. У юрты на столбе висели двое. По одежде было видно, что это простые монголы.
Два белогвардейца волокли к виселице пожилого человека в рваном синем дэле. К нему с криком "Папа, мой папа!" - подбежал мальчик лет десяти. Один из унгерновцев ногой ударил мальчика. Мальчик упал, но, поднявшись, снова подбежал к отцу. Его снова ударили. На этот раз мальчик не поднялся. Он только истошно кричал: "Папа, мой папа!"
Эрдэнэ не выдержал.
- Немедленно отпустите этого человека! - крикнул он.
Белогвардейцы презрительно посмотрели на Эрдэнэ, который еле сдерживал вставшего на дыбы коня.
- На-ка, выкуси! - крикнул один из солдат, показывая Эрдэнэ кукиш.
Эрдэнэ поднял маузер. Но подбежавший монгольский солдат схватил его за руку.
- Что вы, нельзя!
- Папа, папа! - кричал мальчик. Но белогвардейцы, не обращая на него внимания, подтащили монгола к виселице и затянули петлю.
Эрдэнэ верил, что Унгерн со своими солдатами спасает Монголию. То, что он увидел сегодня, разрушило его веру.
Глубоко задумавшись, он некоторое время ехал шагом. Затем вдруг ударил коня плетью. Вслед ему что-то кричали, но он скакал, не оглядываясь.
Когда в восточной части Урги раздались выстрелы, Бато хотел выбежать на улицу. Но Эрэнчин запретил.
- Милый Бато, это, кажется, стреляют пушки, и зачем только людям нужно убивать друг друга? - сказал он.
Эрэнчин видел, как гамины издевались над монголами, и у него росла ненависть к богдо, который, будучи и светским и духовным главой государства, попустительствовал насильникам. Сколько раз он задавал себе вопрос: "Как спасти страну?" Но не находил ответа. Только одно ему стало ясно: если поступать согласно учению Будды, быть смиренными и покорными, монгольская нация и монгольское государство погибнут. Монголия приняла ламаизм, чтобы облегчить страдания народа, сделать его жизнь счастливее. Однако, с тех пор как эта религия проникла в Монголию, народу лучше не стало, а страна оказалась на краю гибели. И бессильной оказалась эта религия.
Эрэнчин с любым ученым ламой мог спорить не один день и поставить его в тупик. А что он сможет сделать хотя бы одному гамину, грабителю и насильнику? Более того, он был уверен, что все ламы Гандана и Урги своими молитвами не могут приостановить злодеяния оккупантов. Ламаистская религия призывает каждого монгола прожить жизнь, умереть и перейти в следующую жизнь, где его ждут радости. "Может, поэтому, - думал Эрэнчин, - монголы забыли о своей нации и о ее будущем? Может, поэтому Монголия отстала от других народов и теперь все, кто хочет, унижают и грабят ее?"
А он ничего не может сделать, хотя его и считают ученым и образованным человеком. Да и в самом деле, что он сделал? Подготовил за свою жизнь несколько таких же беспомощных человек, как он сам. О, как это мало! Сознавая свое бессилие, Эрэнчин ходил мрачный и совсем пал духом.
В Гандане царила тишина. Все жители монастырского городка, как напуганные зайцы, забились в свои норы-юрты и почти не выходили на улицы. Только звуки выстрелов нарушали эту тишину.
- Учитель, пойдемте в юрту, - позвал Бато.
- Ты прав, что же еще остается делать, - ответил Эрэнчин.
После полудня выстрелы прекратились. Бато под каким-то предлогом вышел из юрты и, как спущенная с цепи собака, выбежал на улицу. Он сперва пошел в китайский квартал. Китайские торговцы в панике разбежались, побросав свои магазины, полные товаров. Ургинцы не замедлили этим воспользоваться. Тащили все, что попадалось под руку. Бато равнодушно наблюдал за происходящим. Вдруг он увидел скачущего на белом коне всадника. Когда всадник приблизился, Бато узнал отца.
- Папа, папа! - крикнул Бато.
Но Эрдэнэ промчался мимо.
- Папа! Папа! - изо всех сил кричал Бато, но всадник уже скрылся из виду.
Эрдэнэ слышал крик, но ему казалось, что это все еще кричит сынишка повешенного монгола, и он хотел умчаться от страшного места. А Бато бежал за отцом, пока хватило сил, потом он упал в изнеможении и разрыдался. Ведь отец был всего в нескольких шагах от него! Почти каждую ночь он видел его во сне, а сегодня... Мальчик был в отчаянии. Он как в забытьи бродил по улицам, теряясь в догадках. Почему отец не остановился? Лишь к вечеру, совсем обессиленный, он вернулся домой:
