Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома
— Он злой.
— Цыплята злые не бывают.
— А этот злой.
— Глазища-то — у!
— Яйца больше. И синие.
Близко цыплёнок не подходил. Трудно швырять камни через колючую проволоку.
Она кричала, но слов я не разобрал. Потом что-то разбилось. Скорее всего, маманя и разбила, потому что грохот как бы заключал её слова. Он засмеялся нехорошим смехом. Рыдания. Я встал закрыть дверь, но опять зашептали, и я даже приоткрыл её пошире.
— Па-атрик.
Тьфу, это Синдбад.
— Они просто разговаривают.
— Проваливай, — отмахнулся я.
Он только хотел заплакать и опять заснул.
Это было уж слишком.
Вроде успокоились. Тихо. Отправились спать. Он первый, она за ним. Ага, в ванную не пошёл; наутро изо рта будет противно нести мясом. Кровать скрипнула с его стороны. Ну, и она засобиралась. Я и не понял, что включён телевизор, пока маманя его не выключила. Вот торопится вверх по лестнице: по самому краю, чтобы не скрипело. Идет в ванную. Вода из крана. Шуршание зубной щётки; маманина синяя, папанина красная, а наши с Синдбадом — зелёная и красная, поменьше. Кран закрывается, и пузырёк воздуха поднимается по трубам на чердак. Теперь шагает в спальню. Распахнула дверь во всю ширину, рухнула на кровать — с папаниной стороны — и ладонью захлопнула дверь с грохотом. На лестнице спокойно, в комнате зашумели.
Я стоял как вкопанный. Шевельнусь — опять начнётся. Разрешается только дышать, и ничего помимо. Как Кэтрин или другой младенец унимается: маманя говорит — сорок пять секунд. Если через сорок пять секунд не расплакался, значит, спит или вот-вот уснёт. Я замер. Естественно, не считал ни вслух, ни про себя — это не игра, да и они не младенцы. Простоял долго, замёрзнуть успел. Голосов не слыхать, только скрип и ёрзанье, устраиваются, угреваются. Все устроились и угрелись, один я мёрзну.
Я был за главного. Они не знают. Худшее позади, можно пошевелиться. Начало положено, и всё же ночью придётся не спать. Нести ночную стражу.
Родезия. Расположена вблизи экватора, воображаемой линии в середине мира. Там живут слоны, обезьяны и нищие негры. Слоны никогда ничего не забывают. Почувствовав приближение смерти, они идут на слоновье кладбище, ложатся наземь и только тогда умирают. Родезия очень далеко. Вырасту — съезжу туда. Я много знаю о Родезии. Названа в честь Сесила Родса, только не помню почему. Знал, да забыл. То ли открыл Родс Родезию, то ли завоевал. Не осталось неоткрытых стран, белых пятен; все раскрашены. Я разглядывал другие страны, выкрашенные розовым. Вот Канада. Просторная, в сорок-пятьдесят раз больше Ирландии. Канадская конная полиция. Полицейские-всадники. Сухощавые молодцы на быстрых конях. Ни одного очкарика. Красные куртки, брюки, топорщащиеся на бёдрах. Револьверы в кобурах, открывающихся и закрывающихся со щелчком. Таким образом, даже при резвой скачке оружие не выпадет. В погоню, за контрабандистами. В Канаде не бывает грабителей, зато есть контрабандисты. Эскимосы, не подчиняются законам. Охотятся на медведей. Хлещут кнутьями собак. Едят их — иногда. У собак хвосты колечком. Сверкающий снег. Защитные очки.
— Давай, будь умницей.
Карта висела прямо перед носом. Я слышал запах бумаги и парты.
Это Хенно.
Не понимаю, что происходит. Не понимаю, и что до этого происходило.
— Вставай. Ага, молодец.
Голос вроде не Хенно. Чьи-то руки — мужские — поддерживают меня под мышки. Поднимают. Стою возле парты. Вижу только пол. Грязный. Руки мне на плечи. Толкает вперёд и одновременно держит. Вперёд. Никого не вижу. Ни звука. Вон из класса. Дверь закрывается. Лицо мистера Хеннесси.
Смотрит.
— Ты здоров?
Кивок едва-едва.
— Устал?
Кивок.
— Ничего, с каждым может случиться.
Придерживают за бока.
Поднимают.
Грубая материя.
Голова тяжёлая, не поднять. Устал, устал.
Пахнет.
Вкусно пахнет.
Открываю глаза. Не двигаюсь. Я не в кровати. Пахнет по-другому: кожей. Вижу подлокотник. Лежу в кресле. Два кресла, составленные сиденьями вовнутрь. Лежу в них, как в постели. Два кожаных кресла. Не двигаюсь. Я укрыт одеялом и ещё чем-то: пальто? Одеяло серое, тяжелое. Знакомое пальто. И потолок знакомый: сероватый, в трещинках, как географическая карта. Над дверью фрамуга, которую открывают специальной палкой. Знакомый дымок тонко вьётся из пепельницы, растворяется в воздухе. Через какое-то время я соображаю, что лежу в кабинете директора.
— Проснулся?
— Да, сэр.
— Maith thú [28].
Он освободил мне два стула, взял пальто и повесил под шляпу на вешалку.
— Что нашло на тебя?
— Не знаю, сэр.
— Ты уснул.
— Да, сэр.
— Уснул на уроке.
— Да, сэр. Я не помню, сэр.
— Ты ночью выспался?
— Да, сэр. Проснулся рано.
— Проснулся, значит, рано.
— Да, сэр. С первыми петухами.
— Это раненько.
— Да, сэр.
— Зубы болят?
— Нет, сэр, ноги.
— Матери скажи.
— Да, сэр.
— Возвращайся в класс, назавтра выучишь то, что пропустил.
— Да, сэр.
В класс возвращаться не хочу. Побаиваюсь. Накрыли меня и поджидают. Я один. До сих пор вялый, усталый. И глупо донельзя. Картинка не складывается.
Но ничего не случилось. Ну, постучал в дверь. Хенно бродит по классу. Вот Лайам у окна, вот Злюк Кэссиди. Вот Хенно шагает туда-обратно по рядам. Он без единого слова кивнул: садись. Я побрёл за парту. Никто не смотрел на меня прямо. Ни ухмылок, ни тычков, ни единой записочки на парте. Наверное, решили, что я болен, и очень серьёзно. В честь чего бы Хенно меня не отдубасил, а чуть ли не на руках из класса вынес? Они смотрели на меня, как будто бы ждали, что я опять вырублюсь. Молчали все, даже Кевин.
Но всё-таки я глупо себя чувствовал.
Как же я хотел спать! Дотерпеть до дома — и уснуть. Уснуть, проснуться и во сне сознавать, что спишь.
Весь остаток дня Хенно спрашивал меня, только когда я поднимал руку. Никого не подлавливал, никого не лупил. Все понимали, что это из-за меня.
— Как называется северный тропик?
Я знал. Поднял руку, поставив её на другую руку.
— Сэр, сэр.
— Патрик Кларк!
— Тропик Рака, сэр.
— Хорошо.
Прозвенел звонок.
— Не вставать!.. Первый ряд, подъём!
Все ждали меня у ворот. Не толпились, не становились кружочком. Притворялись, что не ждут. Чего-то от меня хотели.
Не нравилось мне всё это.
— Мистер Кларк? — В дверях стоял Хенно.
— Да, сэр?
— Подите сюда.
Я подошёл, поражаясь тому, что совсем не волнуюсь.
— А вы все — по домам, по домам.
Отступил, пропустил меня, дверь закрывать не стал. Шагнул назад и уселся на парту.
Хенно выдавил улыбку и сразу же посерьёзнел.
— Как самочувствие?
Теряюсь в догадках, что отвечать.
— Полегче?
— Да, сэр.
— Что же с тобой стряслось?
— Я, сэр, не знаю. Я — уснул…
— Устал?
— Да, сэр.
— Ночью не спалось?
— Да, сэр. Я рано проснулся.
Хенно наклонился ко мне, положив руки на колени.
— Всё в порядке?
— Да, сэр.
— А дома?
— Да, сэр.
— Отлично. Ступай.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
— Спроси у одноклассников, что задано, и к завтрашнему дню сделай.
— Да, сэр. Дверь закрыть?
— Да-да. Молодец.
Дверь не попадала в проём, потому что рассохлась. Я с силой потянул ручку Со скрипом дверь возвратилась на своё место.
Весь класс стоял за воротами и притворялся, что совсем меня не ждёт. Все хотели быть рядом, я понимал это, и мне нисколько не легчало. Должно бы полегчать, а не легчало. Я знал, почему они не хотели меня бросать: чтоб не пропустить интересного зрелища, чтоб гордо бежать за помощью. Чтоб спасти мне жизнь. И даже не подозревали, в чём тут дело.
— А что я пропустил?
Прямо соревнование: кто скорее сбросит с плеч ранец.
Сопляки всё-таки, какие сопляки. Чарлза Ливи там не было. И Дэвида Герахти не было. Наверное, пошёл прямо домой, выпить таблетки или что-нибудь такое. Остальные вытаскивают дневники, суют мне. Вынув собственный дневник, я сел под стену, привалившись головой к оградке. Дневник взял у Кевина, пусть погордится, дурачок.
Чарлзу Ливи было на всё плевать. Он один понимал, что случилось: что я заснул. Он гулял с вечера до утра. Слушал своих папаню с маманей и будто не слышал. Говорил «пизда» и «ебаный». Отбивал макушкой невидимый мяч.
За мной следили день напролёт. Я немного потряс рукой, изображая судорогу, потом плюнул. Удовольствия никакого. Вот все со мной, и радости от этого ни грамма. Я один.
Не так-то много и пропустил.
Тут я почувствовал, что хочу побыть с Синдбадом. Смешно.
— Фрэнсис, хочешь печеньица?
Печенье, всего лишь печенье. Я тоже хотел печенья, но сначала угощу брата. Сую ему печенье, а он даже не смотрит.
