Сол Беллоу - Жертва
20
С субботней почтой пришло приглашение от миссис Гаркави на тот же вечер: день рождения внучки, семь лет. Левенталь перехватил его у почтальона, под моросью подле подъезда. От Мэри ничего не было, и он даже в глубине души обрадовался: чувствовал, по правде сказать, что позорно улизнул, оставляя квартиру во владении Олби. Якобы вышел за кофе. Когда вернулся, в квартире был холод собачий и плакали оловянно-серые окна. Олби еще дрых в столовой, голыми руками обняв узкий матрац, неприятно изогнувшись. Одежда валялась на полу, в комнате воняло. Левенталь пошел на кухню, поставил кофейник, но представил себе, каково-то будет кофейничать в невеселой гостиной, поморщился, выключил газ и пошел поесть на углу. А после завтрака он возвращаться не собирался.
Вокруг приглашения миссис Гаркави, почти бессознательно, косвенно вызрели планы. Сначала Левенталь вообще сомневался. Пойти? Когда только-только похоронили Микки? Но потом решил, что будет невредно побыть на людях, и махнул за подарком. В полдень оказался возле библиотеки, несколько часов там проторчал, листая журналы, смотря, что другие делают. Только вечером, выходя из кинохроники на Таймс-сквер, сообразил наконец, что так прилежно убивал день с единственной целью: не иметь дела с Олби — не хотел его видеть, не мог. Нарочно забрался по Бродвею подальше, а теперь что-то как путалось в ногах, мешало идти, и он замедлил шаг, еле плелся.
«Ладно, сведу я его с Шифкартом, — рассуждал Левенталь. — Подумаешь, дело большое! Ну, сведу их, а если покажется ему недостаточно, там поглядим. Да, но что подумает Шифкарт? Я и так у него на заметке, он довольно гадко на меня глянул, когда я не мог из себя выдавить смех над его этой шуткой. Лучше с улицы прийти, чем с моей рекомендацией. Но хорошо, хорошо, раз он так верит в блат, будет ему этот блат, на здоровье».
Перед ужином он заскочил домой надеть свежую рубашку. Олби не было. От грязи и хаоса в доме Левенталя тошнило. На кухонном полу разная пакость, не убрано со стола. Он бы в ночлежке вел себя приличней. «Это он надо мной изгаляется», — решил Левенталь. И стал подметать кухню. Наклонясь над совком, вдруг почувствовал, как странно натянулась кожа у него на лице. Бросил веник в угол, вымыл руки и ушел.
Миссис Гаркави встретила его в прихожей и с ходу огорошила:
— Я безумно, безумно расстроилась, когда узнала про твоего племянника! — Как будто он даже в лифте не думал про Микки. — Доктор Денизар мне сказал. Я уверена, он сделал все, что мог.
Левенталь промямлил, что тоже в этом уверен. Он всегда пасовал при встречах со всеми Гаркави, но в нынешней его печали это чувствовалось острей. Он их любит, они хорошие, а неловкость не стирается, и всё тут. Вот и миссис Гаркави, как сын — такая же встрепанная. Но в вечном оживлении сквозит с изнанки такая тоска и порой вылезает наружу, и тогда он не знает, куда от нее деваться.
— Когда-нибудь наука победит смерть, — говорила она, — даже в «Таймсе» в прошлое воскресенье была об этом целая дискуссия.
Левенталь сумел себя взять в руки, ответить:
— Я надеюсь…
— Ах, да определенно же. Но тогда придется контролировать рост населения. О, наука и с этим справится. Столько умов! Кто-то там изобрел что-то такое, чтоб ткани не отмирали. Мы с тобой, конечно, не доживем. Это уж для будущих поколений. Но хоть бы что-нибудь да перепало. Вот отец мистера Бантинга — умер за год примерно до того, как открыли инсулин. А этот мистер Богомолец — не мог воспользоваться собственной сывороткой, что ли, из-за плохого сердца и умер, бедняжка. Аса, а сколько было племяннику?
— Три с половиной, четыре…
С нее как будто разом слетело все вдохновенье. Двигались только глаза и вдруг воткнулись в его взгляд со знакомой пронзительностью.
— Это брат, который в Квинсе живет?
— На Статен-Айленде.
— Аса, мне просто стыдно бывает, что я так зажилась, когда умирают дети.
Ну что ты на такое ответишь?
— Но я же ничей век не заживаю. — Она снова воспряла; и дрогнули уголки подведенных зеленым глаз.
— Мама! — кричала Юлия.
— Мужчины в столовой, Аса. На столике вино, виски. — Она вспыхнула, повернулась и пошла прочь, широкозадая в своем голубом платье, унося лепешки орнамента на плечах.
Гости, которых он никого не знал, играли в безик. Он затосковал: рассчитывал увидеть Шлоссберга или Шифкарта.
— Присаживайся, — крикнул Гаркави.
— Нет, я, наверно, не буду. Дэн, а еще кто-нибудь придет?
— Кое-кто ожидается, — буркнул Гаркави. Он был поглощен игрой.
Левенталь налил себе бокал вина, взял обсыпанный сахаром ромбик печенья. Вдруг вспомнил про подарок, сглотнул вино, вытащил из кармана пакет и пошел на кухню. Над плитой повисло облако. Юлия держала над маслом дуршлаг с жареной картошкой и, воротя от брызг лицо, вне себя кричала:
— Мама, мама, только Либби сюда не пускай!
— Не ходи туда, внуча. А ты, Юлия, не торопись с картошкой. Сырая будет!
Левенталь топтался с пакетом наготове.
— Вот, у меня тут кое-что для девочки.
— Ах, какой ты внимательный, — сказала миссис Гаркави. — При таких твоих несчастьях.
Левенталь стоял как пень.
— Ну вот, — выговорил он наконец, — с днем рожденья.
Пакетик скрепляла золотая печатка, и, бросив беглый взгляд Левенталю, Либби тут же стала ее отдирать.
— И ни тебе «спасибо, дядя Левенталь»? — ярилась Юлия.
— Юлия, это же просто от застенчивости, от нервов.
— Скажи спасибо, зверушка ты этакая.
Девочка ринулась в прихожую, Левенталь вернулся в столовую. Выпил второй стакан сладкого вина и третий.
— Садись с нами, — позвал Голдстон.
Он качнул головой, ссутулился у стола со спиртным, всей грудью налег на борт и тянул вино. После четвертого стакана тяжелая, сонная, молочная теплота потекла по жилам. Но он удивительно ясно все видел, схватывал каждый жест, как при особенном, ярком свете. Пока шелестели, хлопали, шлепали, щелкали о красную кожаную подушечку карты, он разглядывал руки, деловитые, снующие, тасующие купюры, во всем разнообразии суставов и пальцев. У Гаркави — пальцы белые, сужающиеся, наивные. А рядом — руки жилистые, волосатые, и большие пальцы отогнуты, почернели — от свинца? печатник? Красные, исчерченные кисти. «Натруженные руки», — решил Левенталь. Однако — ого, как он ловко перебирает монеты, считает, сгребает, ухватисто и привычно.
Отойдя от стола, он побрел в темную гостиную, зажег сигару. Сердце горячо и густо приливало к сердцу, к мозгу, в основном приятно. И чуточку больно. Легкая грусть — приправа к удовольствию. Он сделал еще глоток, облизнул ножку бокала, обтер рукой — во избежание кружка — и поставил на столик. Из прихожей летел голос миссис Гаркави: «Будущие поколения»; он усмехнулся: «Бог ты мой!» — и сел, осоловелый, тяжелый.
Погодя увидел, что Гаркави вошел и, видимо, ищет его. Подал голос из угла:
— Привет!
— A-а, затаился, втихомолку сигарой балуешься. Народ валит. Мама с Джулией уже накрывают.
Левенталь и сам слышал, как стулья в столовой скребут по паркету ножками.
— Слушай, а Шифкарт будет?
— Его, по-моему, не приглашали. А что?
— Как ты думаешь, я тогда произвел на него жуткое впечатление?
— На меня уж точно. Ты меня буквально сокрушил своей психологией гетто в чистом виде. Выступление насчет Дизраэли — это было что-то.
— Ну почему. Но он тебе ничего не говорил?
— Ничего. У тебя что, рецидив застарелой болезни — ах, как ко мне относятся?
— Я хотел у него кое-что выяснить… посмотреть, что он мне скажет. Поможет ли насчет одного человека.
— О ком хлопоты?
— Это ведь не важно о ком, правда?
— Предположим, не важно. Пожалуйста, можешь не говорить. — И было, кажется, уже раздражение у него в голосе.
— Какая тебе разница, кто это?
— Я хотел помочь, потому спросил. И не намерен с тобой тут качать права. Тем более ты под градусом. Я видел, как ты употреблял.
— Ах, у тебя была тысяча возможностей помочь, — вздохнул Левенталь.
— A-а, так это тот, наверно, ну как его, который тебя изводит. — Гаркави даже захохотал при этом своем счастливом озарении. — Он, да?
Левенталь тупо кивнул.
— И зачем эти тайны?
— Нет никаких тайн, — буркнул Левенталь.
— Но помощь — в чем состоит? Чего ему надо? Не представляю, Шифкарт тут при чем.
— Ну, понимаешь, Дэн, Олби заинтересован в сценарной работе, и раз он тогда меня рекомендовал у Дилла, он хочет, чтоб я его тоже представил Шифкарту, поскольку тот связан с кино. Я как бы обязан.
— Но ведь Шифкарт, учти, ни малейшего отношения не имеет к сценариям. Он по части актеров, талантов.
— Олби считает, что у него, наверно, есть связи. По-моему, бред, но он попросил, и я… По правде тебе сказать, Дэн, я уж и не знаю, что думать. У меня свои сомнения. Но он мне устроил ту встречу с Редигером. И я подумал — ладно, пусть он встретится с Шифкартом. Я что, отвечаю за Шифкарта? Я выкажу свои добрые намерения и отплачу за одолжение. И так далее. В таком духе.
