Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер
Софи очень нравился этот шутливо-откровенный тон, она поглядывала то на одного, то на другого и была рада, что в глазах красавицы-персиянки, которая меж тем снова бросила в их сторону завораживающий взгляд, на сей раз оставшийся без ответа, — она не единственная виновница волнения господина фон Вассерталя.
— А теперь это нам уже не грозит, — сказала Розалия фон Триссельберг, по своему обыкновению скорчив смешную мину, и Софи, смеясь, заметила:
— Не говорите так, случается, что тебя это настигает в тот миг, когда ты уже перестала об этом думать.
— Смею ли я рассчитывать на такой миг у вас? — намеренно громким шепотом сказал ей на ухо фон Вассерталь, и они с Розалией снова расхохотались.
Между ними установилось некоторое взаимопонимание, и Софи это было приятно. Ведь в этой большой компании она чувствовала себя не то чтобы совсем чужой, но и не вполне своей. А странный феномен, когда она вдруг начинала понимать здесь всех и каждого, пока что не повторялся, и возникал вопрос, не вызван ли он исключительно ее вчерашним состоянием и повторится ли вообще.
Когда тарелка и блюда из-под зальцбургских клецок были убраны, гости принялись за вино и прочие напитки, и можно было лучше разглядеть сидящих за столами.
Фон Вассерталь только что опять обменялся с персиянкой многозначительным взглядом, когда в зал вошла Амариллис Лугоцвет. Она подсела к персиянке и приветливо помахала рукой Софи и фон Вассерталю, тот в ответ слегка наклонился и, обратившись к Софи, отрекомендовал ей Амариллис Лугоцвет как одну из приятнейших особ среди местных жителей. Словно подтверждая это суждение, фрейлейн фон Триссельберг зевнула, прикрыв рот ладонью, и сказала:
— На мой вкус, она немножко чересчур важная, но мой вкус в счет не идет.
— Пора бы вам уже понять, что вы исключение, — сказал господин фон Вассерталь хоть и вполне вежливо, но с ехидцей.
— Разве я не понимаю? — Фрейлейн фон Триссельберг рассмеялась и, на глазах у всех, вытащила из-за пазухи прядь медно-рыжих волос, попавшую туда, потому что у нее расстегнулась верхняя пуговица блузки, и стала наматывать эту прядь на палец, украшенный кольцом из оленьего клыка. Оправа двух отшлифованных, блестящих подвесок, также из оленьего зуба, представляла собой серебряные филигранные дубовые листочки с крошечными золотыми желудями, а на шее у нее в этот раз красовался кулон из оленьего рога на серебряной цепочке, в такой же оправе. Гранатового браслета Софи сегодня не заметила.
— Дорогая Розалия. — Господин фон Вассерталь наклонился к ней за спиной у Софи. — Я восхищен вашей способностью каждый раз являть себя миру и людям в новой свете.
— Не стоит изощряться во взаимных комплиментах, — ответила Розалия, — хотя я и очень ценю подобную способность у вас при общении с существами иного порядка.
Зазвучала тихая музыка, и, обменявшись с прекрасной персиянкой еще одним томным и проникновенный взглядом, фон Вассерталь пригласил Софи танцевать.
Софи поднялась легко, несмотря на обильную трапезу, и когда она в объятиях фон Вассерталя, который вообще-то был совсем не в ее вкусе, заскользила по свободному от мебели малому залу ресторана, то даже та небольшая близость между ними, которой требовал танец, почему-то вызвала у нее легкую дрожь, и хотя сама Софи не могла объяснить себе ее причину, она с чистым сердцем предалась этому не сильному, но приятному волнению, словно то обстоятельство, что все это происходило в танце, нейтрализовало ее смутные вожделения, делало их настолько неуязвимыми, что не было нужды преодолевать их и принимать какие-либо меры предосторожности. Она не противилась, когда фон Вассерталь прижал ее к себе — мягким, но недвусмысленным движением, которое никак не вязалось с его задумчиво-мечтательным видом. Она даже была благодарна фрейлейн фон Триссельберг, когда та заговорщически ей подмигнула, Софи и сама так же заговорщически подмигнула ей в ответ. Только от Амариллис Лугоцвет она не дождалась улыбки, когда однажды поверх плеча фон Вассерталя встретилась с ней глазами.
Когда кавалер Софи отвел ее обратно на место, она чувствовала себя довольной и раскованной, несмотря на то, что ее отношения с фон Вассерталем нисколько не изменились, словно это был не человек, не реальное лицо, в которое можно влюбиться, а некий символ эротики. В зале стало немного потише, хотя разговоры еще продолжались. Только у Софи вдруг опять возникло ощущение, словно она участвует в хоре голосов, которые слышны ей и понятны без всяких усилий с ее стороны, как будто все происходит только в ее сознания, хоть она и видит, как другие говорят и жестикулируют.
Она заметила, что фон Вассерталь под столом наступил ей на ногу, это прикосновение было безлично-нежным и естественным, как ласка воды, и по-настоящему она ощутила его, только когда он на миг снял свою ногу.
Софи вся превратилась в слух, слова налетали на нее, как стая птиц, долго круживших над ее головой и потом опустившихся.
— …все это вопрос Времени. Нашей необычной долговечности. Надо дождаться равновесия сил и снова вжиться в нормальные условия…
— Нет, нет, нет. Дело опять зашло слишком далеко. Мы должны наконец решиться.
— Скорость движения увеличилась. Если мы хотим остаться самими собой, то должны решиться…
— Признаюсь, спираль мне больше по душе, чем круг. Изменчивость постоянна…
— Я не желаю опять ждать, пока меня что-то изменит. Мы должны взять свою судьбу в собственные руки…
— Соблазнительная возможность возвращения…
— Метаморфоза. Изменение образа, строя сознания, а значит, и самого сознания… Утратить идентичность, верность себе. Обретать ее лишь урывками, в воспоминаниях…
— А смерть здесь кто-нибудь принимает в расчет?
— Дорогие сестры, дорогие родичи… Демократизация в мировом масштабе… Как же так?.. Значит, и мы будем страдать с ними вместе?
— Но ведь в совершенно новом аспекте: мы получим возможность остаться верными себе и пересмотреть ваши отношении с существами иного порядка.
— Перенаселенность… мы должны опять найти свое место… наши силы… сформировать их, сосредоточить… наше искусство как прибежище… нет, как средство спасения… не дать ему заглохнуть… укрепить его в узкой иррациональной сфере, пользоваться им… или сойти со сцены.
— Элитарность… к чему вы это приплели… хоть бы научить их по-настоящему мечтать…
— Если я предпочту камень или цветок…
Софи была не в состоянии постичь смысл всего, что здесь говорилось. Ее мозг был неприспособлен к одновременному восприятию стольких суждений, и что-то в нем не срабатывало.
Софи слышала, как господин фон Вассерталь любезно уговаривает ее выпить еще бокал вина, она так скупо его расходует, что в горле у нее, наверное, совсем пересохло. Вспомнив свое состояние сегодня утром, Софи пыталась воздержаться по мере сил, но, действительно почувствовав сухость в горле, о которой толковал ей фон Вассерталь, позволила ему снова наполнить ее бокал, а нежные прикосновения его ноги словно обволакивали ее до колен ласковой волной.
Амариллис Лугоцвет была поглощена разговором с Драконитом, разговором, по-видимому, очень серьезным, потому что оба собеседника то и дело решительно трясли головой, пока Амариллис Лугоцвет наконец не улыбнулась и успокоительно не похлопала по стиснутой в кулак руке Драконита, после чего он как будто смягчился.
Даже фрейлейн фон Триссельберг пустилась в долгие словопрения со своей соседкой по столу, хрупкой блондинкой, приехавшей, должно быть, с Британских островов, но из всего их разговора Софи расслышала только слова «полоска тумана», потому что они повторялись неоднократно.
Один лишь господин фон Вассерталь как будто бы оставался безучастен ко всем разговорам вокруг. Наоборот, он воспользовался возможностью продолжить свой флирт с Софи и спросил ее, не хочет ли она выйти на воздух и прогуляться по берегу озера.
Когда же Софи, чувствовавшая себя в этом обществе еще не вполне уверенно, отклонила его предложение, он сказал, что весьма сожалеет, ведь если бы они на часок исчезли, этого бы никто не заметил, до того все заняты проблемой.
— Какой проблемой? — Софи насторожилась.
— Проблемой божества и мира, — с улыбкой сказал фон Вассерталь. Его самого все это не так уж волнует и не так близко касается. Он присутствует при обсуждении проблемы лишь из солидарности, из дружеского расположения, из сочувствия, — называйте, как хотите. Если говорить честно, его гораздо больше увлекает светская сторона дела, к которой причастны такие пленительные дамы, как она, не то ведь какая скука — целый год провести среди одних и тех же людей. И он поцеловал ей руку совсем иначе, чем целовал Альпинокс, а она руки не отняла.
С тех пор как Софи рассталась с Филиппом, она еще ни разу не поддавалась так охотно маленьким проявлениям нежности со стороны мужчины, но ее женский инстинкт пока что ее не настораживал, а потому она принимала эти ухаживания без колебаний и с удовольствием.
