Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха
Через несколько дней Евдокимов предложил собраться, поговорить о делах. Колесов ему о делах Юкелиса еще не говорил. Пригласил к Евдокимову Рейнера, его завлаба Карасева, Юкелиса, двух «своих» зав отделами Анисимова и Голубчина. Однако там оказались еще зам Юкелиса, два завлаба из «их» отделов и Овруцкий. Отметил: подбор участников явно односторонний. Участвовал также зам директора Лозинский – молча.
Юкелис – высокий трагизм, «волевой руководитель отделения» (несколько раз), «волюнтаризм – переход на базу ОКА», (Евдокимов вставил – «это мое решение»), «крайне тяжелое положение в отделении», «срыв работ по соисполнителям» (которых Колесов заставил помогать Юкелису), «неправильный стиль руководства со стороны Колесова, который, правда, в начале работ по СМО-Проблеме сделал немало полезного, но в целом его склонность к волевым решениям, особенно в последнее время, создает ненормальную обстановку», «грубость по отношению к двум уважаемым сотрудницам его отдела» (это Колесов не понял и не стал спрашивать).
Рейнер – убежденный напор, крик, «нарушение иерархии, отменяются его, Рейнера, распоряжения – завлаб Сосновский освобожден от других тем, кроме Ижоры».
(«Вот вонючка, ведь я с ним об этом уже договорился»).
Дальше: «Люди Голубчина поехали на ЛЭМЗ работать по подсистеме ТПП»
(«Явная вонючесть – Голубчин говорил ему об этом, и Рейнер согласился»).
«Не принято мое предложение поручить отделу Голубчина перекачку информации на заводах».
(«Мое дело, что кому поручать»).
В конце крик усилился, Колесов – Евдокимову: «Я ведь кричать не буду».
Завлабы «противной стороны» привели примеры неправильных действий Колесова. Голубчин, «человек Колесова», говорил о разных объективных сложностях без обвинительного уклона. Но и без защиты Колесова (мало ли как обернется дело дальше).
Анисимов так, как надо, за Колесова и против «тех».
Колесов высказался напористо и нагло (агрессивно):
— Ничего не признаю, на самом деле трудности – нежелание авторов внедрять свою систему, заниматься грязной работой на заводах. Я буду действовать так же, как и раньше, в интересах дела.
Сделали перерыв. Рейнер увел Юкелиса в пышечную. После перерыва началась торговля.
Колесов: – Да, поручается отделу Голубчина перекачка информации. («Заодно и Голубчина наказать – плохо защищал»).
Подумав, Рейнер соглашается.
Колесов продолжал: – Передать тему по ЛЭМЗу в отдел Рейнера – ввиду остроты положения: первое внедрение СМО-Проблемы, завод в нашем министерстве и нашем обкоме.
Подумав, Рейнер соглашается.
— Ижорский завод надо вытягивать, Сосновского прикомандировать к колпинскому отделу, Рябышеву оставить на ЛЭМЗе с парой человек, не больше.
(«Зря это я – насчет Рябышевой, расслабился»).
Рейнер подумал, согласился.
Колесов долго перечислял трудности по АСУ-Сталь, по другим темам, завлабы начали поддакивать.
— Что будет на ЛЭМЗе со СМО-Проблемой, трудно сказать, — продолжил он, — хотя и будем стараться. На мне висит народный контроль, нужна подстраховка в виде работ Голубчина по подсистеме ТПП.
Рейнер долго думает, очень долго. Колесов пытается перейти к другим вопросам, но он возвращается:
— Но так, чтобы из-за ТПП не страдала работа по СМО-Проблеме, не снималось машинное время.
— Параллельно будем, хотя не исключаю, что в случае чего придется налечь на ТПП.
Кажется, Рейнер понял опасность, но – нет почвы для протеста.
— Обещаю не нарушать иерархию, — добавил Колесов, — это легче всего, я ее и так не нарушал.
Юкелис в торговле не участвовал, молчал.
(«Оставляет за собой право на любые гадости в будущем. Все то же старое народное средство: если ты оказался в дерьме, мажь дерьмом всех вокруг – авось не разберутся»).
В заключение Евдокимов с ободряющей улыбкой отметил полезность откровенного разговора и пожелал находить контакты для дальнейшей плодотворной работы.
Колесов озлобился. Картина судилища была слепком события двенадцатилетней давности, с двумя общими участниками – он и Рейнер. Но положение теперь стало иным.
Пережевывание чувств и мыслей добило его – спустя неделю сказал Рейнеру, что передумал насчет Рябышевой – она продолжит работу по Ижоре. Рейнер не взбунтовался, очевидно, пар вышел. Впрочем, это было последнее волевое решение, и без нарушения иерархии – она работает в колпинском отделе. Целый месяц он ничего не предпринимал: размышлял, прибрасывал варианты выхода из тупика.
Евдокимов тоже ничего не решал. Его затруднения были понятны: только что победно отрапортовали …Опять же впереди защита докторской диссертации на базе СМО-Проблемы. Скандалы не нужны. Тем более, что скандал по Нильве еще не затих. Поэтому внешне все шло обычным путем: на диспетчерских совещаниях Колесов докладывал о преодолении очередных трудностей, в первом квартале срывов не предвиделось.
Внешне отношения с Рейнером оставались прежними, за месяц они вернулись к обычному товарищескому тону. 20 февраля дружески поговорили по телефону о текущих делах. 24 февраля Колесов приехал на работу и поднимался по лестнице на второй этаж. Сверху спускался его зам Константинов.
— Рейнер умер, — сказал он.
Колесов покачнулся, оперся о стену, Константинов поддержал его. Рефлекторно, в долю секунды оценил свое состояние: нет, не покачнулся. Уже за секунду ощутил переход в другое состояние – жалости, горя, растерянности. Прошел в свой кабинет, сел, руки дрожали.
Константинов рассказывал подробности. Вчера, 23 февраля, в мужской день, были поздравления от женщин, выпивки практически не было. Вечером дома Рейнер присел на кровать, жена была в соседней комнате, он разговаривал с трехлетней дочкой, внезапно наклонился на кровать и умер. Ему был 51 год.
Смерть давнего и близкого товарища, потрясла. Добавлялся еще и ужас возможной вины. Перебирал в памяти последние события: нет, не могу принять на себя такую вину. Был обычный рабочий конфликт, вообще в институтах свирепствуют склоки, но ведь не до смертоубийства.
После первого инфаркта Рейнер постоянно лечился, удар мог хватить его в любую минуту. При всем при том Колесова могли обвинить. Не вникая в детали. Всем и каждому не расскажешь о причинах, о попытках договориться, о судилище, о недавней совместной встрече Нового года, о спокойных отношениях в последние недели…
Он тщательно контролировал себя: держаться ровно, в меру скорбно, в меру твердо. Работал как обычно, старался почаще быть на виду, побольше общаться.
В крематорий пришло много народу – человек двести. Рейнер был известным человеком: кроме своих было много людей из вузов, других институтов, в том числе приехавших из Москвы, Твери, Киева. У гроба сидели две жены, две взрослые дочери. Сзади них стоял Юкелис.
Колесов не стал испытывать судьбу: не подошел ко второй жене с соболезнованием. Несколько человек сказали прощальные слова: Евдокимов с замученным лицом, предварительно глотнувши таблетку, лучший ученик Карасев, произнесший в конце «до свидания».
Время лечит, постепенно он успокоился. Тем не менее Залыгин, зав отделом, парторг, с которым годы спустя сошелся поближе, говорил ему: «Есть такое ходячее мнение, Колесов виноват».
А жена кричала в минуту скандала: «Ты человека убил».
Солнце русской науки закатилось. В сослагательном наклонении: внедрись система Рейнера хотя бы на одном заводе, раскрутка была бы грандиозной: бесспорное признание в мире ученых (научная оболочка – отличная), награды, высшие государственные премии, звания – доктор наук, академик и т. д. и т. п. Вспомнился Львовский завод: «Все могло быть так же, как у академика Глушкова: система фактически не работает, а директор завода в доле». Но – без автора дело не пошло.
(К вопросу о конфликтах в институтах: для них есть научное объяснение – здесь нет физического предмета труда – машины, прибора, пальто. Есть только мысли, суждения, тексты. Отсюда и склоки. Вот, скажем, вчера были у Юкелиса тексты программ, а сегодня нет. И никак не проверишь).
Тяжелый 1981 год – начало новой пятилетки – стал для него самым тяжелым, самым напряженным. Такого еще не было никогда.
«Вступаю в новую пятилетку в интересном положении: куча долгов перед заказчиками, переданные от соседей провальные темы, черная дыра СМО-Проблемы, оставшейся без автора, пятая колонна Юкелиса в тылу… Да уж, мудрый бы в такое не вляпался, зато умному есть где развернуться».
Год героического преодоления трудностей, которые сам…
Разъезды по десятку заводов: подписать долги по доработкам под акт приемки, скорректировать технические задания – убрать СМО-Проблему, заменить на то, что выполнимо без Юкелиса, поиск новых заказов на прокорм отделения.
Решаться на авантюры: впихнуть заводу «Электропульт» вариант СМО-Проблемы с другого завода, благо ситуация позволяла – на заводе еще только создается свой ВЦ, заказчик в проект не вникает. Проскочило.
