Мария Романушко - Наши зимы и лета, вёсны и осени
– Ох, Антон… Трудно сказать.
– Работы много, да?
– Очень много. Знаешь, во сколько я спать ложусь? Не раньше часу ночи.
– А моя мама иногда в четыре утра! – с гордостью говоришь ты. – Моя мама – сова!
– Значит, ты понимаешь, что значит «много работы».
– Я понимаю…
…А потом мы пили чай. И ты сказал: «Давайте зажжём свечу».
И зажёг свечу. И мы смотрели на огонь, и Доктор рассказывал нам о своей работе, о том, что он изобрёл новый способ обезболивания, такой, чтобы без укола. «Дети не должны испытывать боли», – вновь повторил он, и я поняла, что это – его главная мысль, и этой мысли подчинена вся его работа, вся его жизнь. «Главное в моей жизни – это работа, – сказал он. – Нужно очень много успеть сделать».
Ты берёшь ложку и окунаешь её в пламя свечи…
– Что ты делаешь, Антон?
– Мне интересно: можно ли вычерпать огонь?… Как чай из чашки.
– В самом деле, – говорит Доктор, – можно ли вычерпать огонь?…
Лицо у него становится задумчивым и грустным.
– Нет. Наверное, мне никогда не понять этого, – говорит он.
– Вы о чём, Доктор? – спрашиваю я.
– О скрипке. Об афишах на стене… Можно ли быть настолько обращенной в прошлое?
– Прошлого нет. Всё наше – с нами.
– Смотрите! Смотрите! Не вычерпывается!… Никак не вычерпывается!…
Никогда не забыть мне твоё ликующее лицо, озаренное трепещущим пламенем свечи, и твой ликующий возглас, который и был (хотя ты сам о том не ведал) истинным ответом на вопрос Доктора. «Огонь не вычерпывается!…»
И грустное, и виноватое лицо Доктора, который стоит у двери, уже в куртке, уже с портфелем. А ты даже не замечаешь, что он уходит, и продолжаешь рассказывать:
– В Самболюнии есть ещё такой город, – говоришь ты быстро, захлебываясь, – город Мунт. Он самый старый, почти одни развалины… Люди уже оттуда ушли. Там только живет птица Голофомэ. Она клюет красные ягоды фонтоса. Ты знаешь, что такое фонтос? Это такой куст…
А Доктор всё грустнее и грустнее. И он говорит, не столько тебе, сколько мне:
– Я знаю: к тем, кого приручил, надо приходить вовремя, – говорит он. – Но я не могу сказать, когда я приду…
И мы, два взрослых человека, боимся взглянуть в глаза друг другу. «Дети не должны испытывать боли…»
И он уходит. Наш Доктор уходит. И мы опять остаемся одни.
Над городом осенний циклон…
Глава 14
Малыш
– Расскажи про то, как я был маленьким.
– Но ведь я тебе уже рассказывала…
– Расскажи ещё.
И я начинаю рассказывать тебе истории, которые ты давно знаешь наизусть. Ты даже подсказываешь мне, если я что-то подзабуду: «А теперь про зайца», «А теперь про то, как я сажал цветы…»
Я смотрю на тебя, долговязого отрока, с быстрыми умными глазами, порывистого и грациозно-угловатого, тебе уже девять лет, и мне почти не верится, что розовощекий малыш, лукавый и таинственный, забавный и трогательный, перестал существовать, став тобой нынешним. Мне кажется, что где-то – не в прошлом, нет, а в какой-то другой реальности, словно на соседней улице – он продолжает жить, делать свои первые шаги и первые открытия, совершать свои первые проказы и первые подвиги…
Этот малыш существует уже независимо от нас с тобой, независимо от того, говорим мы о нём или нет.
Точно так же живет в далёком южном городе маленькая девочка. Бегает по булыжной мостовой, засыпанной сладкой шелковицей, обдирает коленки, нянчит свою любимую куклу… Я возвращалась к этой девочке много раз в жизни, всегда, когда мне бывало одиноко, трудно или счастливо. Не забывай и ты своего малыша. В самые трудные дни он напомнит тебе о том, что небо – синее, снег – белый, роза пахнет розой, а жизнь создана для радости и удивления.
* * *
Первый раз в лесу.
Чудища-корни, торчащие из земли, великаны-сосны с толстой морщинистой корой, непонятный, загадочный шум – это шумят кроны деревьев, опрокинутые в далёкое-далёкое небо… Оно яркой синевой проглядывает между тёмных разлапистых ветвей.
В гамак падают сухие колючие иглы… Упала пахучая, светящаяся на солнце, жёлтая капля сосновой смолы. Пальчик липнет к солнечной тягучей капле, иголка колет, но весело. Мамины руки вынимают малыша из гамака и опускают на усыпанную иглами, корявую от корней землю. По тёмному шершавому стволу сосны бежит пушистое существо. Оно – незнакомое рыжее – замерло неподалёку, прижав к груди передние лапки, подняв пушистый дымчатый хвост над головой, и устремив на малыша пристальный взгляд.
– Пойди, побегай за белочкой, – говорит мама.
Малыш делает робкий шаг… В ответ – стремительный, огненный прыжок ему навстречу. Малыш в испуге отшатывается.
– Мама!
Но мамы почему-то нет рядом. До неё – столько препятствий! Топорщатся корни, толстыми каменными извивами опутавшие землю, путаются в ногах травинки, башмачки скользят по толстой подстилке из игл… А рыжее, хвостатое, настырное скачет огромными прыжками, оно уже настигает малыша…
– Мама!… – совсем уже отчаянно.
Бежит, споткнулся о корень, упал, вскочил, раскинул руки, побежал, опять упал, запутавшись в траве. Мама близко, а кажется недосягаемой. Путь преодоления – к спасению от неведомого – через препятствия, преодолевая неуклюжесть ещё слабых, неуверенных ног, скользя и падая – к её улыбке, к её спасительно протянутым ему навстречу рукам…
– Мама!
* * *
А не посадить ли у мамы на тахте цветы?…
Наверное, это будет очень красиво.
И принялся за работу. Наносил совком земли из цветочных ящиков, стоящих на лоджии, насыпал старательно ровным слоем на плед. Потом взял лейку и аккуратно полил «грядку».
Смотри, мама, как красиво, тянет малыш за руку. Скоро вырастут цветочки! Но мама всплескивает руками и почему-то совсем не радуется.
Странно…
* * *
Мама стирает.
Побросав в таз с водой рубашки, штанишки, майки и кепки малыша, она сыплет в таз из большой голубой коробки что-то белое, сыпучее, и – вздувается, весело искрясь над её руками, – белоснежное, пушистое облако… И мама играет с этим облаком, топит его, теребит, полощет. Пушистые хлопья летят из таза в ванну, на пол… Малыш хлопает по ним башмачком, ловит ладошкой.
Потом мама уходит на лоджию развешивать белье.
Малыш, не теряя ни минуты, быстро-быстро бросает в белый таз, который он обнаружил в углу ванной комнаты, всё, что попадает ему под руку: носовой платок, панаму, шерстяную шапочку, шарфик (благо, он уже может дотянуться до своей вешалки!) И – спешно высыпает в «таз» всю коробку стирального порошка. Затем – шум спускаемой воды…
И – облака, облака, большие и крошечные, искристые, пушистые, целая гора чудесных облаков. Ещё искристее, ещё пушистее, чем у мамы!
Снежная гора выползает из «таза» на пол… На пороге появляется мама. Смотри, мама, как красиво!
Но мама сердится. Она берет тряпку и начинает вытирать пол. Облака меркнут, вянут и – исчезают…
* * *
Малыш нашёл новое приложение своей энергии.
Кухонный шкаф. Целый мир – в него можно уйти с головой, в прямом и переносном смысле.
Можно выгрузить на пол всех гремящих жителей. Забраться внутрь шкафа и посидеть на широкой полке. А затем с величайшим старанием начать укладывать и устанавливать всё по-своему: сначала крышки, потом кружки, миски, маленькие кастрюли… А наверх сооружения малыш водружает толстого, в три обхвата, короля кастрюль! И, отступив шажок, – любуется сделанной работой.
Но вдруг… жители шкафа, придя в страшное волнение, устраивают на полке невероятную сутолоку. Подталкивая друг дружку в бока, они кубарем вываливаются из шкафа, катятся в разные стороны по полу, едва не сбивая малыша с ног. Грохот, стук, звон… Малыш отскакивает в угол, испуганно тараща глаза.
На кухню заглядывает мама. Она смеется. Значит, это не страшно? Значит, можно посмеяться и самому? Малыш приободряется духом и начинает свою работу с начала.
С третьей, а может, с десятой попытки, ведь никто не подсчитывал, ему удаётся добиться от кастрюль, мисок и крышек полного повиновения и покорности.
– Помощник ты мой, – гладит его по голове мама. – Что бы я без тебя делала?
* * *
Возня с посудой, став одной из любимых игр, занимает малыша не одну неделю.
Много любопытного и загадочного можно отыскать в необъятном чреве шкафа. Но самое, пожалуй, любопытное и загадочное – это миска с дырочками.
– Дуршлаг, – произносит мама непонятное слово.
Можно примерить на голову, как кепку, можно посмотреть сквозь дырочки на окружающий мир – очень даже интересно. Но, подставив его однажды под открытый кран с водой, малыш разгадал его истинное назначение. Только мама не позволяет всё время вертеть кран. И тогда малыш вспоминает о том, что у него есть свой, собственный… Ах, как здорово!
