Кэтрин Мэнсфилд - Рассказы
— Нет! Нет! — Он не хотел обсуждать причины своего поведения.
— Целые мили одних могил, — с дрожью в голосе продолжал Вудифилд. — И цветы, как в саду. Много цветов. А между могилами широкие аккуратные дорожки, — По тому, как он это сказал, стало ясно, что самое большое впечатление произвели на него именно дорожки.
Старик, несмотря на наступившую паузу, уже не казался таким безжизненным.
— Вы не представляете, — пропыхтел он, — сколько отель потребовал у девочек за баночку джема. Десять франков! Это же просто грабеж! К тому же Гертруда говорит, что баночка была совсем маленькой, на полкроны, не больше, да и взяли они всего ложечку, а им десять франков. Зато Гертруда что сделала, как вы думаете? Взяла и забрала всю банку. Правильно. Пусть не играют на наших чувствах. Думают, раз мы приехали, значит, у нас денег куры не клюют. Так-то вот! — С этими словами старик двинулся к двери.
— Совершенно верно, совершенно верно! — восклицал, провожая гостя, шеф, хотя он не слышал ни одного слова. Он поднялся из-за стола, обогнул его. А так как Вудифилд еле волочил ноги, то шеф легко догнал его, проводил до двери кабинета, потом до выхода из конторы. Наконец, Вудифилд ушел.
Шеф, не двигаясь с места, долго глядел в пустоту, не замечая седовласого курьера, который наблюдал за ним, то выглядывая из своей конуры, то прячась в нее обратно, и был похож на терпеливо ожидавшую прогулки собаку.
— Полчаса никого не принимать, — сказал шеф. — Поняли? Никого.
— Слушаю, сэр.
За закрытой дверью тяжелые шаги пересекли красный ковер, затем толстое тело заполнило собой мягкое кресло — шеф, ссутулившись над столом, приготовился плакать…
Страшно даже представить, какой удар нанес ему Вудифилд, заговорив о могиле мальчика. Словно земля разверзлась, и он увидал, как тот лежит, а сверху на него смотрят дочери Вудифилда. Странно. Больше шести лет прошло, а шеф все еще представлял мальчика таким, как в тот день, когда он навсегда уснул в своей могиле.
— Мой сын! — простонал шеф.
А слезы все не шли к нему. В первые месяцы и даже годы после смерти мальчика стоило ему только произнести эти слова, как его охватывала тоска, от которой освобождали лишь самые ужасные рыдания. Тогда он уверял всех и каждого, что время ничего не может изменить. Другие, вероятно, оправляются от своего горя, забывают о потере, но только не он. Нет, это невозможно. Его малыш, его единственный сын. С того самого дня, как он родился, шеф работал, не зная усталости, он расширял, укреплял свое дело— и все ради него, единственно ради него, иначе какой в этом был смысл? Даже его жизнь не имела смысла без сына. Разве стал бы он так рабски трудиться, отказывать себе во всем, упорно двигаясь к намеченной цели? Он жил одной мечтой, никогда не оставлявшей его, что сын займет его место и продолжит его дело.
И он почти достиг своей мечты. Целый год до войны мальчик тщательно изучал все дела. Каждое утро они вместе выходили из дома и вместе возвращались одним поездом. Все его поздравляли! Еще бы! Его сын работал, как никто. К тому же его все любили и все хвалили, даже старый Мэси. Он был такой чистый, совсем неиспорченный мальчик. Добрый по своей природе. Каждому он умудрялся сказать что-нибудь хорошее. И взгляд у него был еще мальчишеский, и привычка то и дело повторять: «Вот здорово!»
Теперь его нет и не будет никогда, как будто не было… С того самого дня, когда ему принесли телеграмму. Он еще подумал, что потолок обрушился ему на голову. «С прискорбием сообщаем…» Из конторы он ушел конченым человеком.
Шесть лет, целых шесть лет… Время летит быстро. А кажется, это было только вчера. Шеф, удивленный, поднял голову. Что-то не то. Он не чувствовал того, что хотел чувствовать, и решил поглядеть на фотографию сына, которую не очень любил за неестественное выражение лица и холодный, суровый взгляд. Он никогда так не смотрел.
Тут шеф заметил в чернильнице муху, которая делала безуспешные попытки выбраться. «На помощь! На помощь!» — кричали ее лапки. Но стенки чернильницы был мокрые и скользкие, муха падала с них и вновь начинала карабкаться вверх. Шеф взял ручку, подцепил ею муху и стряхнул на промокашку. Секунду она лежала неподвижно в центре расползавшегося черного пятна. Потом шевельнула передними лапками, изо всех силенок напрягла маленькое вымокшее тельце и перевернулась, после чего немедленно принялась чистить крылышки. Она водила лапкой по крылышку, как оселком по косе: вверх-вниз, вверх-вниз. Немного отдохнув, муха, словно став на цыпочки, попыталась расправить сначала одно крыло, потом другое. Ей это удалось; тогда она уселась на промокашке, как крошечная кошечка, и принялась умываться. Легко и радостно терла она передние лапки. Опасность миновала, и она готова жить дальше.
Однако шефу пришла в голову идея. Он набрал на ручку чернил и, упершись толстым запястьем в промокашку, едва муха решила взлететь, стряхнул на нее тяжелую каплю. Что она сделает теперь? В самом деле, что? Бедняжка была явно ошеломлена и не смела шевельнуться из боязни того, что ждало ее впереди. Немного погодя она все-таки дотащилась до сухого местечка. Опять дернулись передние лапки, напряглось тельце, и все повторилось сначала, только гораздо медленнее.
«Отважный чертенок,» — подумал шеф, искренне восхищаясь мушиным мужеством. Так и надо. Правильно. Нельзя поддаваться смерти, это вопрос… Однако в это мгновение муха закончила свой тяжкий труд, и шеф едва успел стряхнуть на чистенькое тельце еще одну черную каплю. Теперь что? Прошли долгие, мучительные секунды, прежде чем муха, лежавшая совершенно неподвижно, вновь зашевелила передними лапками. Шеф вздохнул с облегчением.
— Ну и плутовка, — склонившись над ней, сказал он с нежностью. У него даже появилась блестящая мысль подуть на муху, чтобы облегчить ей работу, но все равно на сей раз она еле-еле двигалась. Погружая перо в чернильницу, шеф был уверен, что эта капля станет последней.
Он оказался прав. Капля упала на совершенно мокрую бумагу. Что же до мухи, то она больше не сделала ни одного движения, лежала, крепко прижав к тельцу все четыре лапки.
— Ну же, — попытался было подбодрить ее шеф. — Ну, будь умницей! — Он тронул тельце пером. Напрасно. Все кончено. Муха умерла.
Шеф поднял неподвижное тельце на кончике ножа для бумаг и стряхнул его в корзину. Ему стало страшно. Ведь он был виноват. Глядя прямо перед собой, он нажал на кнопку и вызвал к себе Мэси.
— Принесите чистой промокательной бумаги, — сурово произнес он. — Запомните, она всегда должна быть на столе.
Старый пес Мэси потащился к выходу, а шеф напряг память, пытаясь вспомнить, что было до того, как появилась муха. Что?.. О чем он думал?.. Чтобы чем-то занять себя, он вытащил носовой платок и засунул его за воротник рубашки. Нет, он решительно не может вспомнить.
Комментарии
Издания Кэтрин Мэнсфилд на русском языке
Дочери покойного полковника и другие рассказы / Пер. с англ. П. Охрименко. М.; Пг.: Гос. изд-во, 1923.
Психология и другие рассказы / Пер. с англ. П. Охрименко. М.; Пг.: Гос. изд-во. 1923.
Брак. Рассказы / Пер. с англ. П. Охрименко. М., Л.: Гос. изд-во, 1926.
Рассказы. М.: Гослитиздат, 1958.
Отдельные рассказыКартины. Пер. с англ. П. Охрименко // Моек, понедельник, 1922, № 15. С. 1–2.
Жизнь Ма Паркер / Пер. с англ. П. Охрименко // Новости, 1922, № 3. С. 2.
Брак по моде / Пер. с англ. П. Охрименко // Современный запад, 1924. Кн. I /5/. С. 93—101.
В поисках счастия / Пер. с фр. Е. Шлосберг // Огонек, 1936, № 4. С. 15.
Чашка чаю / Пер. с англ. Н. Снесаревой // Огонек, 1941, № 16. С. 7–8.
Любовь. Пер. с англ, анонимный // Молодежь мира, 1956, № 2. С. 19–24.
Шестипенсовик / Пер. с англ. П. Охрименко // Юность, 1957, № 7. С. 68–70.
Что стоит один рассказ Чехова // Известия. 1960.I.24.
Актриса / Пер. с англ. П. Охрименко; Чашка чаю / Пер. с англ. Э. Линецкой // Английская новелла. Л.: Лениздат, 1961. С. 295–313.
Жизнь матушки Паркер; Кукольный дом. Пер. с англ. П. Охрименко; Путешествие. Пер. с англ. Н. Ветошкиной; Шестипенсовик. Пер. с англ. П. Охрименко // Новозеландские рассказы. М.: Гослитиздат, 1963. С. 35–65.
СтихотворенияВесенний ветер в Лондоне. Голоса в воздухе. Прячущие крылья. К Л.Х.Б: 1894–1915.
Станиславу Выспянскому. Человек с деревянной ногой / Пер. с англ. Н. Мальцевой // Поэзия Новой Зеландии. М.: Худож. лит., 1978. С. 99—107.
О художнике
Сковородников Юрий Михайлович родился в 1951 г. Закончил Московский полиграфический институт в 1980 г. Учился у А. В. Васнецова, Д. С. Бисти, А. А. Дорогова.
Сковородников Ю. М. иллюстрировал и оформил следующие книги в издательстве «Радуга»; повесть А. П. Чехова «Три года» (1984), «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского (1985), «Повести и рассказы» У. Теккерея (1985), «Избранное» Томаса Мура (1986), «Избранная лирика» Байрона (1987).
![Кэтрин Мэнсфилд - Короткая лесбийская проза [cборник]](/uploads/posts/books/122211/122211.jpg)
