Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей
И вот сейчас это изможденное, немое лицо с потухшими глазами всплыло на экране ее памяти и подтолкнуло горячий комок к горлу. Если эта скотина умрет…
Марджи на мгновение замерла у зеркала и, собрав всю волю, метнула ее, как дротик. Подбородок вздернулся, складки как не бывало, глаза заблестели, кожа плотно прилегла к черепу, плечи распрямились. Она вскочила и стремительным вальсом прошлась по ворсистому красному ковру. На босых ногах ногти алели лаком. Спешить, спешить, торопиться, пока не поздно.
Она распахнула дверцы стенного шкафа, схватила платье из мягкой, соблазнительной ткани, припасенное для праздника Четвертого июля, туфли на каблуках-гвоздиках, незаметные глазу чулки-паутинки. От вялости не осталось и следа. Она одевалась с деловитой быстротой мясника, оттачивающего нож перед началом работы, для проверки порой оглядывая себя в зеркало, как мясник пробует пальцем остроту лезвия. Поскорей, но не наспех, поскорей – ведь мужчины не любят ждать, – а потом перейти на размеренную небрежность элегантной, шикарной, уверенной в себе светской дамы со стройными ножками, в безукоризненных белых перчатках. Ни один мужчина не проходил мимо, не оглянувшись на нее. Шофер фирмы «Миллер и братья» даже присвистнул, проезжая на трехтонке, груженной досками, а два юнца-старшеклассника сощурили узкие, как у Родольфо Валентине, глаза и, разинув рот, судорожно глотнули слюну.
– Ничего, а? – спросил один. А другой только выдохнул:
– Йэхх!
– Хотел бы ты…
– Йэхх!
Даме просто так по улице расхаживать не положено – в Нью-Бэйтауне по крайней мере. Дама должна куда-то направляться, иметь перед собой цель, пусть хоть самую пустяковую. Отмечая пунктиром шагов тротуар Главной улицы и раскланиваясь со знакомыми, Марджи почти машинально давала каждому оценку в уме.
Мистер Холл – живет в кредит, и уже не первый год.
Стони – крепкий мужчина, без оговорок, но какая женщина может прожить на оклад или пенсию полицейского? К тому же он из числа друзей.
Гарольд Бек – у этого собственный дом и даже еще кое-какая недвижимость, но он тронутый, это все знают, кроме разве его самого.
Макдоуэлл – «Давно вас не видела, сэр. Как Милли?» Нет, невозможно – шотландец, скуп, ни на шаг от больной жены, а она из тех больных, что живут вечно. Притом скрытен. Его финансовые дела – тайна для всех.
Дональд Рэндолф со своим томным взором – незаменимый партнер для коктейля, джентльмен до мозга костей, даже в пьяном виде, но в мужья не годится, разве если мечтаешь о семейном уюте за стойкой бара.
Гарольд Люс – говорят, он в родстве с издателем журнала «Тайм», но ведь кто это говорит? Он сам. Угрюмый человек с репутацией умницы, основанной на его неумении связать два слова.
Эд Уонтонер – враль, плут и на руку нечист. По слухам, ухитрился сколотить капиталец, и жена у него одной ногой в могиле, но Эд никому не доверяет. Даже пса своего держит на цепи – из недоверия, чтобы не убежал.
Пол Стрэйт – главарь местных республиканцев. Жену его зовут Беттерфляй, и это не прозвище. Беттерфляй, так она и наречена при крещении. Пол тогда в силе, когда в штате Нью-Йорк губернатор – республиканец. Он владелец городской свалки и берет за вывозку мусора по двадцать пять центов с бака. Говорят, когда на свалке развелось столько крыс, что это грозило бедствием городу, Пол выдавал желающим платные разрешения на отстрел, а также предоставлял напрокат карманные фонари и винтовки с патронами. Он до того похож на нынешнего президента, что многие называли его Айком. Но Дэнни Тейлор как-то под пьяную руку окрестил его Непрекрасным Полом, так оно и пошло. Теперь за глаза его и не зовут иначе.
Марулло – что-то он совсем плох последнее время. В лице ни кровинки. А глаза – как у человека, получившего крупнокалиберную пулю в живот. Прошел мимо собственной лавки и не оглянулся. Марджи круто свернула и вошла в лавку, пружиня подбористым задом.
Итен разговаривал с каким-то моложавым брюнетом в модных брюках и шляпе с узкими полями. Лет под сорок, подтянутый, крепкий, деловито сосредоточенный. Он стоял, далеко перегнувшись через прилавок, словно хотел посмотреть, нет ли у Итена налетов в горле.
Марджи сказала:
– Привет! Я вижу, вы заняты. Зайду попозже. Если женщине некуда девать время, проще всего зайти в банк: там всегда найдутся дела, пустые, но вполне оправданные. Марджи перешла на другую сторону и вступила под своды из мрамора и нержавеющей стали.
Джой Морфи, увидя ее, засиял во всю решетку кассового окошка. Сплошная улыбка, сплошное добродушие, сколько угодно развлечений и никаких матримониальных перспектив. Марджи правильно считала его прирожденным холостяком, который умрет, но своей природе не изменит. Двуспальная могила не для Джоя.
– Скажите, сэр, есть у вас парные, свежие деньги?
– Прошу прощенья, мэм, сейчас взглянем. Вроде бы где-то были. Сколько прикажете отпустить?
– Шесть унций, если можно. – Она достала чековую книжку из белой лайковой сумочки и выписала чек на двадцать долларов.
Джой рассмеялся. Марджи ему нравилась. Время от времени, не слишком часто, он приглашал ее пообедать, а потом спал с ней. Но он ценил в ней и собеседницу, понимающую шутку. Он сказал:
– Миссис Янг-Хант, вы мне напомнили одного знакомого, который в Мексике был сподвижником Панчо Вильи[25]. Знаете такого?
– Понятия не имею.
– Ну, неважно. Он мне рассказывал такой анекдот. Когда Панчо попал на север, он завел станок и печатал сам деньги, бумажки по двадцать песо. Напечатал такую тьму, что его люди их считать перестали. Тем более что в счете были не слишком сильны. Брали их на вес.
Марджи сказала:
– Джой, вы никак не можете без личных воспоминаний.
– Что вы, миссис Янг-Хант, побойтесь бога. Я тогда еще под стол пешком ходил. Это просто анекдот. Так вот, является раз к нему аппетитная такая дамочка, хоть из краснокожих, но аппетитная, является и говорит: «Мой генерал, вы казнили моего мужа и оставили меня вдовой с пятью детьми, разве ж так делают народную революцию?» Панчо ей подвел баланс, вот как я сейчас.
– У вас нет закладных, Джой.
– Знаю. Но ведь это анекдот. Панчо, значит, говорит адъютанту: «Отвесить ей пять кило денег!» Вышла целая кипа бумаги. Перевязали ей эту кипу проволокой, и дамочка потащила ее домой. Вдруг подходит к Панчо лейтенант, руку под козырек и докладывает: «Мой генерал («ми грал» по-ихнему), а ведь мы ее мужа не расстреляли. Он был пьян. Мы его пока посадили в каталажку». А Панчо все глядел дамочке вслед. Услышал он это и говорит: «Сейчас же ставьте его к стенке. Нельзя обманывать бедную вдову».
– Джой, вы невозможный человек.
– А между прочим, анекдот основан на истинном происшествии. Я в это верю. – Он повертел в руках ее чек. – Вам какими купюрами – по двадцать, по пятьдесят, по сто?
– Четвертаками, если можно. Им было весело друг с другом.
Из-за двери с матовым стеклом выглянул мистер Бейкер.
Тут тоже таилась возможность. В свое время мистер Бейкер делал ей авансы в виде невинных по форме, но многозначительных по содержанию любезностей. А мистер Бейкер – это мистер Доллар. Он, правда, был женат, но Марджи хорошо знала Бейкеров этого грешного мира. Если им чего-нибудь хочется, за моральным оправданием дело не станет. Очень хорошо, что она его тогда отшила. Таким образом, он еще не скинут со счетов.
Она спрятала в сумочку четыре пятидолларовые бумажки, полученные от Джоя, и уже двинулась было навстречу седовласому банкиру, но в это время давешний собеседник Итена вошел в банк, не спеша прошел мимо нее, предъявил карточку и был приглашен в кабинет мистера Бейкера. Дверь за ним затворилась.
– Ну, прощайте, – сказала Марджи.
– Грустно слышать такие слова, тем более из самых прелестных уст в Уэссексе, – ответил Джой. – А может быть, встретимся сегодня вечером? Пообедаем, потанцуем и так далее?
– Сегодня я занята, – возразила она. – Что это за тип?
– Первый раз его вижу. Похож на банковского ревизора. Когда я смотрю на такую физиономию, я всегда думаю: хорошо, что я честный человек, и еще лучше – что я усвоил четыре правила арифметики.
– Знаете, Джой, от такого мужа, как вы, даже ангел сбежал бы.
– На том стоим, сударыня.
– Ну, пока.
Она вышла, вернулась к лавке Марулло и заглянула в дверь.
– Привет, Итен.
– Здравствуйте, Марджи.
– Кто был этот прекрасный незнакомец?
– А где же ваш магический кристалл?
– Тайный агент?
– Хуже. Интересно, почему все так боятся полиции? Даже если за тобой никакой вины нет, все равно, увидишь полицейского, и сразу тебе делается неуютно.
– А что, разве этот кучерявый херувимчик шпик?
– Не совсем, но около того. Из Федерального бюро, говорит.
– Что вы натворили, Итен?
– Натворил? Я? Почему «натворил»?
– А что ему нужно?
– Я знаю только, о чем он меня спрашивал, а что ему нужно, я не знаю.
– А о чем он спрашивал?
