Самим Али - Проданная замуж
Я боялась, что мать накричит на меня за то, что я ее разбудила, но, к моему удивлению, когда я позвала:
— Мама! Мам! — она сразу же пришла к нам в комнату.
— Через сколько времени они повторяются? Давно они начались?
— Примерно полчаса назад. Я не знаю.
Мать повернулась, направляясь в свою комнату.
— Позовешь, когда снова начнется.
— Сейчас, — сказала я, стараясь подавить дрожь в голосе. — У меня сейчас приступ.
— Хорошо. Ложись, скажешь мне, когда начнется следующий.
Приступы продолжались секунд пятнадцать. Боль не была сильной, я ощущала скорее дискомфорт. Мена проснулась от шума и спросила:
— Который час?
— Спи! — крикнула мать из своей комнаты. — Еще только двадцать минут восьмого.
Мена спряталась под одеяло, но не заснула. Она лежала и смотрела на меня, а я сосредоточилась на ответном взгляде, чтобы не показать свой испуг. Наконец начался новый приступ.
— У меня снова началось! — позвала я мать.
— Хорошо. Интервал двадцать минут. Я вызову «скорую».
Мена взяла меня за руку, когда боль захватила тело и мне стало по-настоящему страшно. До этого момента мне нравилось, как ребенок двигается у меня внутри, но теперь все было иначе, теперь я чувствовала острую боль. Я нуждалась в ком-нибудь, кто утешил бы меня, сказал, что все будет хорошо, объяснил, что будет дальше. Мать ждала «скорую» на пороге дома.
«Скорая помощь» приехала через десять минут. Два врача попросили меня выйти с ними на улицу, чтобы потом помочь мне забраться в машину. Мена проводила меня до порога. Перед тем как сесть в «скорую», я оглянулась на сестру, улыбнулась и помахала ей на прощание.
Машина тронулась. Никто из членов семьи не поехал со мной, чтобы подержать меня за руку в больнице. Как будто мое теперешнее положение было для них оскорбительным и меня следовало убрать с глаз долой. Даже Манц уезжал с Ханиф на «скорой», когда та рожала детей.
В больнице надо мной засуетились медсестры, а потом оставили в покое. Боли начали усиливаться. Ко мне пришел доктор и сказал:
— Вам еще долго ждать. Я сделаю вам эпидуральную анестезию.
Я решила, что это, должно быть, медицинский термин, обозначающий извлечение ребенка. При мысли оказаться разрезанной пополам мне стало страшно, и я в панике посмотрела на медсестру, которая пришла с доктором.
Она положила мне руку на лоб.
— Не волнуйтесь. Это всего лишь укол в спину. Он снимет боль.
Я с облегчением вздохнула.
— О, конечно.
Все было таким непонятным, незнакомым, но избавление от боли — это я поняла.
Как и говорила медсестра, доктор сделал мне укол в спину, и вскоре приступы боли прекратились.
— Ну вот, — сказала медсестра. — Теперь с вами все будет хорошо. Мы оставим вас здесь на некоторое время, но если вам что-нибудь понадобится, просто нажмите здесь, и кто-нибудь сразу же к вам придет. — Она указала на кнопку прямо над моей кроватью. — Здесь есть кто-нибудь из ваших родственников? Сейчас они могут зайти к вам.
Я покачала головой.
— Я одна, — с улыбкой пояснила я. — Но, может быть, мне можно что-то почитать?
Медсестра вышла из комнаты и через несколько секунд вернулась с журналами. Я принялась читать, а медсестра то и дело заходила меня проведать. Чуть позже я задремала.
В пять тридцать вечера действие местной анестезии, видимо, закончилось, потому что я снова проснулась от приступа резкой боли. Однако на этот раз все было гораздо хуже: боль буквально простреливала меня от паха к желудку и обратно. Она вытолкнула воздух из моих легких вместе с возгласом удивления, и я ощутила резкую потребность тужиться. Кожа на боках и спине натянулась от напряжения, и я испугалась, что сейчас лопну. Не успела я нажать на кнопку, чтобы вызвать медсестру, как несколько человек, видимо, услышав мой крик, вбежали в комнату и покатили мою кровать в родильный зал.
Медсестры суетились вокруг, а ужасные спазмы продолжали меня мучить. Одна из медсестер положила одеяла в ногах кровати, а другая сняла то, которым я была укрыта. На какое-то мимолетное мгновение мне подумалось, что странно быть в центре внимания, но приступы боли, волнами пробегавшие по телу, быстро вытеснили всякие размышления. Я хотела попросить врачей дать мне чего-нибудь от боли, но сил хватало только на то, чтобы хватать ртом воздух и пытаться сдерживать крик. Не знаю, почему я не ревела от боли, — возможно, терпение выработалось за долгие годы, когда меня заставляли помалкивать.
Медсестра осмотрела меня и объявила всем, что ребенок почти готов появиться на свет.
— Мне-нужно-в-туалет, — пропыхтела я на одном выдохе, корчась от боли.
— Нет, дорогая, это ребенок выходит наружу, — сказала медсестра, стоявшая у изголовья кровати и вытиравшая мне пот со лба. — Не бойся, все в порядке.
— Но-мне-очень-нужно-в-туа… А-а-а-ай! — закричала я.
Что-то гораздо более мощное, чем все предыдущие приступы боли, казалось, прорезало живот и грозило всю меня разорвать пополам.
Медсестра скользнула рукой мне под плечи и приподняла меня, а потом подложила под голову еще две подушки.
— Сядьте, — сказала она. — Так легче тужиться.
Я не понимала, что она имеет в виду. Кроме того, боль мешала рассуждать здраво. Все слилось в одно. Я слышала голоса, но в тумане агонии не разбирала, о чем они говорят. Вскоре происходящее вокруг потеряло для меня значение, я хотела только, чтобы прекратилась боль.
Две медсестры развели мне ноги, и я почувствовала, как спина треснула точно пополам. В зал вошла еще одна медсестра и стала у подножия кровати.
— Давай, давай, — сказала она громким ободряющим голосом, — не останавливайся. У тебя отлично получается.
«Что у меня отлично получается?» — подумала я. Медсестра, отиравшая мне пот с лица, мягко смахнула со лба волосы, и в моих мыслях внезапно наступил момент ясности, а тело перестало разрываться на части — за многие годы еще никто так нежно ко мне не прикасался.
А потом невероятное давление в паху каким-то образом исчезло, и я встревожилась, почувствовав, что весь мир сдвинулся с места.
— А теперь хорошенько толкни, — прозвучал чей-то, не знаю чей, голос. — Давай, тужься изо всех сил. Тужься! Тужься!
— Не могу! — крикнула я, заливаясь слезами. — Я больше не могу! Пожалуйста, помогите! Пожалуйста! — взмолилась я.
Стоявшая рядом медсестра взяла меня за руку, и я крепко обхватила ее кисть. Она ласково сказала:
— Скоро все закончится. Еще пару толчков. Ты можешь.
Теперь было такое ощущение, что мои бедра расходятся в разные стороны. Я закричала и в следующую секунду почувствовала, как что-то застряло у меня между ног.
— Достаньте его! Достаньте! — в панике кричала я.
— Еще один толчок. Давай, еще один сильный толчок.
— А-а-а-а-айй! — завопила я и одновременно толкнула.
А потом боль исчезла.
В зале на мгновение воцарилась тишина.
И заплакал младенец.
Медсестры положили его мне на живот. Одна из них сказала:
— Мальчик.
Одновременно плача и смеясь, я опустила на него руки.
— Ш-ш, маленький, ш-ш, — пробормотала я, позабыв о боли и муках и чувствуя лишь огромную любовь, заполнившую всю меня.
Пара рук проскользнула под моими и начала поднимать ребенка.
— Я сейчас возьму малыша, его нужно взвесить и сделать бирку. — С этими словами медсестра попыталась забрать ребенка.
— Нет! — запротестовала я, крепче прижимая к себе малыша.
Я хотела, чтобы он остался со мной, и не понимала, о каком взвешивании и о какой бирке идет речь. «Если они заберут ребенка, я больше никогда его не увижу, — в страхе думала я. — Они выгонят меня отсюда, а ребенка оставят себе». Я плакала, пока медсестра вычищала и зашивала меня.
— Простите, — сказала медсестра, неправильно истолковав мои слезы. — Я стараюсь не причинять боли. Но то, что я делаю, необходимо. Мы ведь не можем позволить, чтобы вы подхватили инфекцию, не так ли?
— Куда они забрали моего малыша? — произнесла я срывающимся голосом. — Могу я снова его увидеть? Пожалуйста!
— Только не прямо сейчас, дорогая, потому что я…
В зал вошла другая медсестра и перебила первую:
— Тебе еще долго?
— Нет. Я почти закончила.
— Можешь забрать ее в палату, когда она будет готова?
— Да. Как только закончу, сразу же ее заберу.
Вскоре медсестра посадила меня в кресло-каталку и повезла в палату. Без ребенка. Я хотела крикнуть, чтобы они отдали моего малыша, но в горле застрял огромный ком и я способна была только дышать.
В палате медсестра вернула одеяла на кровать.
— Справитесь? — спросила она.
Я устало кивнула и рывком поднялась с кресла-каталки. На соседней кровати женщина прижимала к груди крошечного младенца. Почему ей оставили ребенка, а мне нет? Возможно, потому что я слишком молода. Я легла на постель, думая о маленькой жизни, которой коснулась всего на мгновение, и снова расплакалась, тогда как медсестра помогала мне устроиться на кровати.
