Артур Дойл - Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)
Сговор, правда, обман, самообман – каждый решает для себя самостоятельно, чем был этот вечер в «Альберт-Холле»; ясно одно: мир сверхъестественного – такая штука, веря в которую, очень легко можно стать объектом чьего-либо жульничества или розыгрыша. Сам же Конан Дойл – наверное, наиболее радикальный спиритуалист своего времени – везде искал доказательства присутствия невидимых сущностей и, конечно, легко попадал на удочку мошенников и шутников. Об одном из таких случаев, ставшим известным всему миру, и следует рассказать напоследок. Он тоже характеризует писателя как человека искреннего, но, увы, довольно наивного и простодушного.
Началось все с того, что однажды в йоркширской деревне Коттингли шестнадцатилетняя Элси Райт попросила у отца фотокамеру, чтобы со своей младшей кузиной, как она выразилась, «поснимать фей». Отец посмеялся, но камеру дал. Каково же было его удивление, когда на проявленных снимках он действительно увидел свою дочь в окружении маленьких крылатых фигурок. Два года фотографии фей лежали в семейном альбоме, пока волею случая не попали в руки создателя Шерлока Холмса. Писатель – дьявол любит такие совпадения – как раз заканчивал статью для журнала, она называлась «Данные о феях». Отдадим должное здравому рассудку Конан Дойла: перед тем, как опубликовать фотографии и объявить во всеуслышание, что они подлинные и что феи, стало быть, на самом деле существуют, он отдал снимки на экспертизу. И она не обнаружила ни следов ретуширования, ни двойной экспозиции, ни рисованных фигур или бумажных моделей. В общем, фотографии были признаны подлинными. Сенсация. Все газеты трубят о феях из Коттингли, и к девочкам один за другим едут медиумы, эксперты околовсяческих наук, просто любопытствующие – чтобы увидеть фей своими глазами и пообщаться с ними – некоторые, как рассказывают сами, небезрезультатно. Конан Дойл в 1922 году публикует книгу «Пришествие фей», в которой пишет: «Невозможно представить себе последствия того, что, как мы доказали, на нашей планете живет народ, быть может, столь же многочисленный, как человеческая популяция, ведет на свой странный лад свою странную жизнь и от нас отличается только длиной излучаемых волн…»[14] И все это – на полном серьезе, давшем газетам повод публиковать злорадные отзывы с заголовком «Одураченный» и карикатуры, где верзила Конан Дойл водит хороводы с крошками-феями. От писателя отвернулись даже его «товарищи по оружию» – спириты, – считавшие, что этой своей историей с феями он подрывает авторитет спиритуалистического движения.
Постепенно все сошло на нет и позабылось. А через шестьдесят лет, полвека спустя после смерти Конан Дойла, восьмидесятиоднолетняя Элси Хилл, урожденная Райт, и ее семидесятипятилетняя кузина Фрэнсис признались в розыгрыше: феи – всего-навсего куклы. Могло ли быть иначе?
IV
Вышедшее в 1965 году биографическое исследование о Конан Дойле, написанное американским критиком Д. П. Вудом, называется «Человек, ненавидевший Шерлока Холмса». Это стало расхожим местом в холмсоведении – говорить о том, что писатель не любил своего главного персонажа, тяготился его присутствием в своей жизни и писал продолжения его приключений исключительно ради денег. Равно как заявлять, что ранний «Шерлок Холмс» – это да, а поздний становится все схематичнее и схематичнее, фантазия автора оскудевает, а образ прославленного сыщика все больше напоминает некогда свежую и красивую, а теперь высохшую розу.
Конечно, во многом такое мнение сложилось благодаря признаниям самого Конан Дойла, говорившего: «Я написал о нем куда больше, чем намеревался, но мое перо подталкивали добрые друзья, которым все время хотелось узнать, что было дальше. Вот и получилось, что из сравнительно небольшого зернышка вымахало чудовищное растение». Или: «Я не хочу быть неблагодарным Холмсу, который во многом был мне хорошим другом, и если я уставал от него, то происходило это из-за того, что образ его не допускал никаких контрастов. Он является счетной машиной, и любой дополнительный штрих просто снижает эффект»[15]. Или еще честнее по отношению к себе: «<…> мне думается, что, если бы я никогда не брался за Холмса, затмившего мое более серьезное творчество, я занимал бы сейчас в литературе более значительное место»[16]. Да, Шерлок Холмс шел с Конан Дойлом бок о бок всю его литературную жизнь, от начала и до конца, результатом чего явились четыре детективные повести: «Этюд в багровых тонах» (1887), «Знак четырех» (1890), «Собака Баскервилей» (1902), «Долина страха» (1915) – и пятьдесят шесть рассказов-расследований, собранных в пять сборников: «Приключения Шерлока Холмса» (1892), «Записки о Шерлоке Холмсе» (1894), «Возвращение Шерлока Холмса» (1905), «Его прощальный поклон» (1917) и «Архив Шерлока Холмса» (1927). Похоронив своего создателя, Шерлок Холмс продолжил свой путь в литературе в одиночку, вернее – с другими, известными и малоизвестными, писателями, отлично осознающими, что рассказ или роман с участием детектива с Бейкер-стрит – беспроигрышный ход для книги, которую изголодавшаяся по своему любимцу публика купит непременно.
Можно сколь угодно ругать книги о Шерлоке Холмсе за отсутствие стиля и схематизм сюжета, за примитивность литературной техники и самодовлеющую интригу, за то и за это, а главное – за то, что автор везде идет на поводу у публики, которой хочется, чтобы ее развлекали и только (а Конан Дойл и не скрывал, что эти книги написаны им в «другой, более непритязательной манере», чем остальные, и «под заказ»), но невозможно отрицать одного: с образом самого Шерлока Холмса писатель угадал. И не просто угадал: Шерлок Холмс вошел в литературу, как кинжал в ножны – на свое место, которое было пустым и ждало именно его. Появился в нужное время – ни часом раньше, ни часом позже: в самый раз. Поэтому все, кто был до него – дюпены и лекоки – выглядят предтечей, а те, кто после – патер Браун, мисс Марпл, комиссар Мегрэ – последователями. Навсегда.
Известно, что мать успеха – своевременность. Поторопившегося еще не ждут, опоздавший приходит к шапочному разбору. Поздневикторианская эпоха с ее сциентизмом и неоромантизмом была именно тем временем, когда должен был появиться Шерлок Холмс. Вот он и появился.
А теперь внимание: появившись в свое время, он мог там и остаться, не перешагнув его границ; последующие, другие эпохи его могли и не принять. Но, как мы теперь видим, Шерлок Холмс был рожден для вечности.
Есть такие герои в литературе: Одиссей, Иисус Христос, король Артур, Фауст, Дон Кихот, Гамлет, Дон Жуан – появившись, они потом уже никогда не умирают, а навечно поселяются в ней, заставляя все новые и новые поколения писателей по-своему излагать истории их судеб. И тогда получаются «Каменный гость», «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», «Улисс», «Возвращение Дон Кихота», «Мастер и Маргарита», «Доктор Фаустус», «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Секрет живучести этих героев – в их характерах, наделенных общечеловеческими и вневременными чертами, настолько художественно обобщенными, что кажется – все про тебя: они живут твоей жизнью и каждый раз решают те же, что и ты, проблемы. А главное – то, что им постоянно, из века в век, приходится совершать свой выбор между правдой и ложью, долгом и чувством, жизнью и смертью, наконец, и именно это делает их характеры сложными и противоречивыми, то есть неисчерпаемыми, открытыми для будущих интерпретаций.
Парадокс Конан Дойла в том, что написанные им книги о Шерлоке Холмсе – да, непритязательны и схематичны, но образ главного героя получился при этом глубоким, сложным и разносторонним. Загадка? Эту загадку подметили и пытались решить еще современники писателя. Роберт Андерсон – никакой не литератор, а шеф уголовного сыска Скотленд-Ярда – написал в 1903 году: «Чарльз Рид <…> как-то сказал, что у писателя нет лучшего способа подтвердить свой талант, чем создать новый художественный тип. Если так, автору “Приключений Шерлока Холмса” должно принадлежать одно из первых мест среди современных прозаиков. Успех сэра Артура Конан Дойла тем удивительнее, что в его герое нет абсолютно ничего такого, что очаровывало бы или отвращало читателя. Шерлок Холмс нам интересен, но он не возбуждает ни любви, ни ненависти и не толкает нас на благородные, прекрасные, великодушные поступки. Однако имя его вошло в язык, и в этом смысле он бессмертен»[17].
«Ни любви, ни ненависти» – все верно, но что же тогда? Симпатия, более глубокое, интимное чувство. Фауст, Гамлет, даже Иисус, если ты не христианин, тоже не вызывают ни любви, ни ненависти, но ближе нам, чем те герои, которых мы обожаем или на дух не переносим. Шерлок Холмс – сноб, эгоцентрик, заявляющий о своем презрении к мирозданию с первых же страниц, но всегда готов помочь человеку, попавшему в беду, и до конца сражаться со злом и несправедливостью. Ради чего? Получается, что ради самой справедливости и ради человека, которого он в грош не ставит. Скажите, мог ли такой характер кануть в бездну непритязательной литературы и не стать в один ряд с Фаустом и Дон Жуаном?
