Н Ляшко - Стена десятых
— Это ты, Илюш?..
Убедившись, что это он, что он дышит, глядит и шепчет, она властно, как ребенка, поставила его на ноги, прижала к своему боку и повела:
— Опирайсь на меня крепче и терпи… Тссс… Скорее надо… Витек, не отставай. Тссс.
VI
Завод забыл тишину. Стоявший против него временный памятник десятым уже посерел и потрескался-вот когда к Витьке пришло давно жданное счастье. Правда, вместо каски Сема привез ему шлем со звездой, но зато, кроме шлема, он получил кусок сдобного хлеба с маком, книжку с картинками и три совершенно новых гривенника. От радости он не заметил, что на лице Семы уже нет веснушек, завертелся, схватил подарки и выбежал наружу:
— Побегу на завод отцу сказать!
Во дворе ему показалось, что в дороге с книжкой может что-нибудь случиться. Он положил ее в сенях на полку и бегом. Ему хотелось кричать, но хлеб, ах, и вкусен же1 а как пахнет! а как хрустит корка! Он торопился и хмелел от мака, от сдобы, от мысли о том, что на нем шлем, а в кармане серебро, а на полке книжка, а в ней картинки…
Эх, как он сейчас вбежит в цех! Все обступят его, будут расспрашивать…
Он взбежал на насыпь, увидел ватагу ребят и заколебался: хлеба кусок, а ребят много. Спрятаться бы, съесть хлеб, а потом уже… Трудно было, но Витька пересилил соблазн, поднял руку с хлебом, замахал им, закричал и начал оделять подбежавших ребят.
Всем досталось по кусочку-и хлеба нет. Ребята облизали губы, пощелкали языками-эх, жалко, что мало!!! — и потянулись к шлему. Каждый старался примерить его, иные приосанивались в нем и, как ораторы на митингах, поднимали руки:
— Товарищи-и-и!
В разгар примерки Витька украдкой вынул гривенники и зазвенел ими в ладонях:
— А вот еще что! А сот еще что!
Он подпрыгивал и, раздразнив ребят, разжал ладони:
— Во, новые…
— Ну-у? Без орла?
— Глядите, с серпом-молотом, с «пролетарии»…
Ребята пробовали гривенники зубами, упивались их блеском, звоном, и у кого-то вырвалось:
— Вить, игранем?
Витьку будто на воздух подняло. Он забыл о шлеме, об отце и выпрямился:
— Айда!
Ватага устремилась на площадь. Витькин приятель, Гаврик Решетов, осколком камня начертил у сараев квадрат.
— Конайсь, денежные! Ставь!
О стену ударился медный царев пятак и, отлетев, упал за квадратом.
— Эх, промазал!
И второму, и третьему мальчишке не повезло. Четвертым был Витька. Он взволнованно потер пятак о штанину, на счастье пофукал на него и размахнулся. Пятак описал дугу и звякнул в квадрате о медяшку.
— Есть!
— Вот удача!
Ребята ахали, в упоении лепетали советы и, как бы помогая друг другу, сгибались.
— Говорил, вправо бей!
— Вы что тут делаете?! — грянуло над ними.
Они расхватали с кона деньги и уставились на седого Гудимова:
— А что?
Старик остановил взгляд на Витьке и указал на шлем:
— Это откуда у тебя? Ага-а, Семка приехал, так ты на радостях в пристенок играешь?
— А что?
Старик метнулся к ребятам и поймал Витьку:
— А вот что, пигалицы! Идем к Семке, он тебе пропишет этот пристенок. Да не вырывайся! Где твоему батьке в руке дырку сделали и в ухо глухоту загнали? Не здесь?
А где сорок человек наших полегло? А Володька где мой?
А? Тебя, негодный, спрашиваю? Идем…
Витьке представилось, как старик сдаст его Семке, как тот взглянет на него. Он обмяк и взмолился:
— Дядя Гудимов, не надо… Пусти, не говори Семке.
Лучше уж отлупи меня, а Семке не надо… Это я так, я знаю, дядя…
Гудимов надвинул ему на нос шлем, обморгал выступившие слезы и погрозил:
— В другой раз чтоб ни-ни-ни… Мы памятник тут поставили, мы в праздники со знаменами сюда приходим, а вы трескотню заводите… Тут, не стена это, тут…
Ребята переводили глаза с морщинистого лица Гудимова на его толстый палец, с пальца на стену. Стена была серой, обычной. Время стерло с нее царапины, общелканный пулями цемент выветрился и местами обнажил камни…
Слушая старика, Витька ощутил под собой плечо Семы и холод его винтовки в руке, увидел качающиеся в тумане головы отрядов, увидел эти сараи, эту стену, какими они были тогда, в ту ночь. Спине его стало зябко, и он заторопился к заводу.
1926–1927 гг.
