Ричард Райт - Человек, который жил под землей
У него родился дерзкий замысел; держась одной рукой за трубу, он вытащил из-за пояса отвертку. Если белая рука опять станет крутить диск, он проследит, на сколько диск повернулся влево, потом вправо, - и узнает шифр! Кровь быстрее побежала по жилам. А числа нацарапаю прямо здесь, подумал он. Держась за трубу одной рукой, он карябнул отверткой по кирпичу. Ага, можно. Теперь есть ради чего сидеть под землей. Он ждал долго, но белая рука не появлялась. Черт! Будь он повнимательнее, он сосчитал бы обороты еще в тот раз. Он спустился на землю и задумчиво стоял в проходе между домами.
Как забраться в эту комнату? Он снова залез в подвал и увидел деревянную лестницу, ведущую наверх. Не в ту ли комнату, где сейф? Вдруг испугавшись, что, пока он здесь стоит, кто-то поворачивает циферблат, он вылез в окно, поднялся по водосточной трубе и заглянул; стальной циферблат блестел пустым блеском. Он спустился на землю и стиснул кулаки. Ладно, надо обследовать подвал. Вернулся в подвал, поднялся по лестнице до двери и заглянул в замочную скважину; там было темно, но стук машинки, по-прежнему приглушенный и шедший неизвестно откуда, слышался где-то близко. Он толкнул дверь; вдоль одной стены тянулся стол, загроможденный радиоприемниками и электроприборами. Радиомагазин, пробормотал он.
А что, можно поставить у себя в пещере радио. Нашел мешок, засунул туда приемник и вскинул на плечо. Закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и с огорчением остановился посреди подвала. Загадку циферблата он так и не решил, и это его раздражало. Он опустил приемник на пол, снова выбрался через окно, влез по водосточной трубе и сощурился: стальная дверь как раз закрывалась. Черт! Опять не увидел, как набрали шифр. Был бы потерпеливей, сейчас бы уже знал его! Как забраться в эту комнату? Он должен туда забраться. Можно высадить окно, но лучше не оставлять следов. По правую руку, прикинул он, должен быть подвал того дома, где стоит сейф; значит, если пробить дыру вот здесь, он будет у цели. Он начал тихонько ковырять стену; дело шло туго, потому что кирпичи были сухие. Наконец он вытащил один и осторожно положил на пол. Шуметь нельзя; за стеной могут быть люди. Вытащил кирпич из второго слоя, но дальше был третий. Он скрипнул зубами, теряя терпение. Выну еще один, решил он. Когда выковырял третий, из дыры потянуло. Он приготовился бежать, но ничего не случилось.
Расширив отверстие, он протиснулся в него и очутился в кромешной темноте. Чиркнул спичкой, увидел ступеньки, поднялся по ним, заглянул в замочную скважину: и там темно... Прислушался, не стучит ли машинка, но все было тихо. Может быть, контора закрылась? Он нажал на ручку, открыл дверь - и вздрогнул от ледяного ветра. В темноте, на железных крюках, ввинченных в низкий потолок, висели половинки и четверти свиных, бараньих, говяжьих туш - красное мясо, одетое холодным белым салом. Прямо перед ним было заиндевелое стекло, оттуда доносились непонятные звуки. От запаха сырого мяса его затошнило, и он попятился. Мясная лавка, прошептал он.
Вдруг ослепительно вспыхнул свет, и он втянул голову в плечи. Прищурился; желтый свет залил красно-белые ряды туш. Появился человек в перепачканной красным куртке и снял со стены окровавленный мясницкий нож. Рассчитывая, что мясник не увидит его в темноте, он тихо прикрыл дверь и оставил только щелку для наблюдения. Мясник снял кусок туши, положил на окровавленную колоду, нагнулся и хватил секачом. Лицо у него было жестокое, квадратное, угрюмое; под носом чернели усики, в левый глаз лез масляный чуб. Он поднимал секач и утробно крякал, всаживая его в мясо. Разделав кусок, он стер кровь с колоды липкой мешковиной и повесил секач на крюк. И с гордым видом, неся кусок мяса на согнутой руке, как мяч, вышел.
Хлопнула дверь, и свет погас; опять он очутился в потемках. С облегчением перевел дух. Из-за стекла, покрытого инеем, послышался голос мясника: "Сорок восемь центов фунт, уважаемая". Он встрепенулся - ему надо еще что-то сделать. По что? Он уставился на секач, потом вдруг чихнул и похолодел от страха, что мясник его услышит. Однако дверь не открылась. Он снял секач и осмотрел окровавленное острое лезвие. За белым стеклом музыкально и переливчато динькнула касса.
Рассеянно держа секач, он потер стекло большим пальцем и через оттаявший кружок увидел торговый зал магазина. Там не было никого, кроме хозяина, который уже надевал пиджак и шляпу. За витриной на улице светило тусклое солнце; проходили люди, и время от времени слышался смех и гудение проносящейся машины. Он поглядел внимательнее и увидел на правом прилавке магазина, под москитной сеткой, груши, виноград, лимоны, апельсины, бананы, персики и сливы. В животе у него засосало.
Мясник выключил свет, а он скрипнул зубами и пробормотал: "Не запирай ледник..." Мясник вышел на улицу и запер магазин снаружи. Слава богу! Можно еще поесть! Его била дрожь, но он заставил себя потерпеть. Солнце ушло, лучи его еще мешкали в небе, улицу постепенно затапливали сумерки. Он отворил дверь и шагнул в магазин. Прочел задом наперед надпись на витрине: НИК. ФРУКТЫ И МЯСО. Он засмеялся, взял спелую желтую грушу и откусил; брызнул сок; слюнные железы так стосковались по делу, что рот свело. Он съел три груши, заглотал шесть бананов и разделался с несколькими апельсинами: пооткусывал им макушки и, присосавшись к дыркам, выдавил сок прямо в рот.
Нашел умывальник, включил воду, отложил секач и ловил губами струю, покуда живот чуть не разорвался. Тогда он выпрямился и рыгнул, впервые за все время под землей испытывая довольство. Сел на пол, свернул самокрутку и закурил, щуря от дыма покрасневшие глаза. Он наблюдал, как клочок неба за витриной стал красным, потом багровым; спустилась ночь, и он задумчиво закурил новую самокрутку. Какая-то часть сознания силилась вспомнить мир, который он покинул, а другая часть сопротивлялась этому. Сменяя друг друга, перед ним прошли жена, его хозяйка миссис Вутен, трое полицейских, которые его арестовали... Теперь он обладал ими, как не мог обладать, когда жил на земле. Почему так получилось, он не понимал, но желания вернуться к ним у него тоже не было. Он засмеялся и загасил самокрутку; встал.
Он подошел к уличной двери и выглянул наружу. Душой он не мог прибиться ни к миру земному, ни к миру подземному. Он изнемогал от желания выйти, но рассудок трезво советовал ему остаться здесь. Неожиданно для самого себя он поддел замок ломиком и одним движением сорвал его; дверь распахнулась наружу.
В сумерках он увидел, что к нему направляются белый мужчина и белая женщина. Подобрался, выжидая, когда они пройдут; но они подошли прямо к двери и остановились перед ним.
- Я хочу купить фунт винограда, - сказала женщина.
С ужасом он отступил в магазин. Белый мужчина отодвинулся в сторонку, а женщина вошла.
- Дайте мне фунт черного, - сказала она.
Мужчина, моргая, медленно подошел поближе.
- Где Ник? - спросил он.
- Вы уже собирались закрывать? - спросила женщина.
- Да, мэм, - невнятно ответил он. Дыхание у него прервалось на несколько секунд, а потом он опять пробормотал: - Да, мэм.
- Извините, - сказала женщина.
На улице зажглись фонари, и в магазине стало чуть светлее. Бежать? Но тогда поднимут тревогу. Медленно, сонно он подошел к прилавку, поднял виноградную гроздь и показал женщине.
- Прекрасно, - сказала она. - Но тут, наверно, больше фунта?
Он не ответил. Мужчина пристально глядел на него.
- Положите мне в пакет, - сказала женщина, копаясь в сумочке.
- Хорошо, мэм.
Он увидел под прилавком стопу бумажных пакетов; открыл один и сунул туда виноград.
- Спасибо. - Женщина взяла пакет и положила на его черную ладонь десять центов.
- Где Ник? - еще раз спросил мужчина. - Ужинает?
- Что, сэр? Да, сэр, - прошептал он.
Пара вышла, а он, дрожа, стоял в дверях. Когда они скрылись из виду, он рассмеялся и заплакал. Но быстро взял себя в руки - мимо с лязгом проезжал трамвай. Он с презрением швырнул монетку под ноги и вышел на теплую вечернюю улицу. Несколько робких звезд уже дрожали в небе. Улица была прекрасна, но таила угрозу. Он подошел к запертому киоску и взглянул на газеты и журналы. Ему бросился в глаза заголовок: РАЗЫСКИВАЮТ НЕГРА-УБИЙЦУ.
У него возникло чувство, будто кто-то неожиданно напал сзади и раздевает его; он ошалело оглянулся, шмыгнул обратно в магазин, забрал секач, оставленный возле умывальника, и спустился через ледник в подвал. Долго стоял там, тяжело дыша. Знают же, что я ничего не сделал, пробормотал он. Но как это доказать? Он подписал признание. Ни в чем не повинный, он чувствовал себя виноватым, осужденным. Он зажег спичку, поднес к стальному лезвию и не мог отвести глаз от мерзких пятен засохшей крови. Потом, пальцы сжали рукоять секача со всей силой, какая еще оставалась в теле, ему захотелось отшвырнуть секач, но и этого он не мог. Огонек спички заколыхался и потух; он протиснулся в дыру и положил секач в мешок с приемником. Он решил сохранить нож, хотя сам не знал для чего.
