Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома
Папаня стал странный, как будто бы потерял что-то, потом нашёл, а это оказалось совсем не нужно. Сел, вгляделся мне в лицо.
— Так дедушка Кларк же умер! Разве ты не помнишь?
— Не-а.
Я и правда не помнил.
Папаня взял меня на руки.
Руки у папани были огромные, пальцы длинные, но не толстые: можно было легко нащупать косточку. Одной рукой он барабанил по столу, а другой — держал, допустим, книжечку. Какие чистые, белые ногти! Только один грязный, а ведь у папани ногти длинней моих. На костяшках пальцев — морщины, от которых кожа вроде цемента, которым скрепляют кирпичи. Из каждой кожной поры, похожей на ямку, росла волосинка. Особенно густые тёмные волосы высовывались из-под манжет рубашки.
«Нагие и мёртвые» — так называлась книга. Но солдат на обложке был вполне живой и одетый в форму. Физиономия чумазая-чумазая. Американский солдат.
— Про что книга?
Папаня рассмотрел обложку:
— Про войну.
— Хорошая?
— Хорошая. Очень хорошая.
Я кивнул на картинку с солдатом.
— Про него?
— Ага.
— И какой он?
— Пока не понятно. Пойму — расскажу.
Третья мировая война у ворот.
Я покупал «Вечернюю газету» каждый будний день, чтобы папаня, придя с работы, мог почитать. И в субботу тоже покупал. Деньги мне давала маманя. И вот однажды…
Третья мировая война у ворот.
— У ворот — это значит вот-вот придёт? — обратился я за разъяснениями к мамане.
— Наверное, так. К чему ты спрашиваешь?
— Третья мировая война вот-вот придёт, — объявил я, — Вот посмотри.
Маманя прочла заголовок и отмахнулась:
— Ой, ну это ж газета. Журналисты вечно преувеличивают.
— Так воевать-то будем? — не отставал я.
— Нет, — отрезала мама.
— А почему нет?
— Потому что война не начнётся.
— А ты жила во Вторую мировую войну? — полюбопытствовал я.
— Жила, конечно.
Маманя варила обед и напускала на себя вид «уйди-я-занята».
— И как оно?
— Не конец света, — пожала плечами маманя, — Разочарую тебя, Патрик, но Ирландия вообще в войну не вступала.
— А почему не вступала?
— Ну, это сложно; не воевали мы, и всё. Иди к папочке, папочка тебе объяснит.
Я дождался папани возле задней двери.
— Вот смотри, Третья мировая война у ворот.
— Третья мировая война у ворот, — прочёл папаня вслух, — Во как, у ворот, значит.
Он даже не удивился.
— Ружьё-то пробочное почистил, Патрик?
— Маманя говорит, войны не будет, — заметил я.
— Дело говорит маманя.
— Почему же дело?
Папане то нравились подобные «почему», то совсем не нравились. Если нравились, он скрещивал ноги (если сидел, конечно) и слегка откидывался в кресле. Вот и сейчас откинулся. Сначала я даже не слышал папаниных слов, — достаточно было, что скрестил ноги и откинулся в кресле — значит, случилось по моему хотенью.
— Я слышал, воюют евреи с арабами.
— А почему?
— Ну, не в восторге они друг от друга, — изрёк папаня, — притом изначально. Старая история, видишь ли.
— А зачем тогда в газете пишут, что всё, Третья мировая у ворот? — задал я закономерный вопрос.
— Во-первых, чтоб газеты продавались, — улыбнулся папаня, — С таким заглавием расхватают как горячие пирожки. И потом, американцы за евреев, а русские — за арабов.
— Евреи и израильтяне — это одно и то же.
— Представь себе, я в курсе.
— А кто такие арабы?
— А арабы — это все остальные. В смысле, соседние страны: Иордания, Сирия…
— Египет.
— Молодец, разбираешься.
— Святое Семейство скрывалось от царя Ирода в Египте.
— И это правильно. На юге всегда плотник найдёт халтурку.
Мне было невдогад, к чему папаня сказал про халтурку, но наверняка мамане эта фраза пришлась бы не по душе. Впрочем, мамани с нами не было, и я спокойно посмеялся.
— Евреи побеждают, — продолжал папаня, — В хвост и в гриву бьют этих мусульман. Удачи им.
— Евреи, они ходят к мессе по субботам, — сообщил я папане.
— Ну да, в синагогу.
— И во Христа не верят.
— Ну да.
— А почему они во Христа не верят?
— Э-э…
Я подождал.
— Ну, люди в разное верят.
Хотелось более развёрнутого ответа.
— Кто-то верит в Бога, кто-то нет.
— Коммунисты в Бога не верят, — блеснул я познаниями.
— Точно, — удивился папаня, — А кто тебе рассказал?
— Мистер Хеннесси.
— Молодец этот ваш мистер Хеннесси, — сказал папаня. Я догадывался, что сейчас он прочтёт какие-нибудь стихи; папаня часто обращался к поэзии.
— И вся толпа в молчании дивилась, сколь много в малой голове вместилось. Кто-то верит в то, что Иисус — сын Божий, кто-то не верит.
— Ты-то веришь?
— Я-то? — переспросил папаня. — Верю. А к чему ты спрашиваешь? Мистер Хеннесси поручил разузнать?
— Что ты, нет, — сказал я.
Лицо папани изменилось.
— Израильтяне — народ великий и удивительный, — проговорил он, — Гитлер истреблял их и почти ведь истребил, а посмотри, как сейчас живут. Расстреливали их, жгли, газом травили. И всё равно они победители. Иногда думается: не переехать ли в Израиль? Хочешь, Патрик, в Израиль?
— Не знаю, папаня. Почему бы и не в Израиль?
Я не только знал, где расположен Израиль, но и помнил его очертания на карте. Израиль был похож на стрелу.
— Там жарища, — опять проявил я познания.
— Угу.
— А зимой всё равно снег.
— Вот! Красота в разнообразии. А здесь зимой дождь, летом дождь, тьфу…
— Они без ботинок ходят.
— Новое дело, а в чём же они носят?
— В сандаликах.
— Как этот… Как его?
— Теренс Лонг.
— Во-во, Теренс Лонг.
Мы оба засмеялись.
— Теренс Лонг — дурачок,
Как китаец, без носок.
— Бедняга Теренс, — сказал папаня, — Ехал бы в Израиль, там сандалии в порядке вещей.
— Вторая Мировая — какая она? — спросил я.
— Долгая, — ответил папаня.
Даты я знал.
— Когда началось, я был совсем младенец, — сказал папаня, — А в сорок пятом я уже школу заканчивал.
— Шесть лет.
— Вот именно. Шесть долгих лет.
— Мистер Хеннесси рассказывал: впервые в жизни бананы увидел, когда ему было лет восемнадцать.
— И знаешь, я ему верю.
— Люк Кэссиди жутко опозорился. Спрашивает: «Мистер Хеннесси, а если бананов не было, что же всю войну обезьянки кушали?»
— И что мистер Хеннесси? — заинтересовался папаня, отсмеявшись.
— Побил он Люка-то.
Отец молчал.
— Шесть ударов.
— Сурово.
— Люк сам бы не додумался. Это Кевин Конрой его подучил.
— Да-а, оказал товарищу услугу.
— Люк аж плакал.
— Вот тебе и бананы.
— Кевинов брат поступил в FCA[8].
— Серьёзно? Научат его там по струнке ходить.
Я не понял, что папаня имел в виду. Не в канатоходцы же Кевинов брат записался.
— А ты служил там?
— Где, в FCA?
— Ну?
— Нет же.
— Во время…
— Отец мой служил в ВМО.
— А что значит?
— Войска местного ополчения.
— А ружьё у него было?
— Было, надо думать. Но домой он его не носил. Кажется.
— Вот вырасту и поступлю туда. Можно?
— В FCA?
— Ага. Можно?
— Естественно, можно.
— А Ирландия воевала?
— Никогда.
— А как же битва при Клонтарфе?
Я терпеливо ждал, пока папаня отсмеётся.
— Какая же это война?
— Не война, так что ж?
— Сам же говоришь — битва.
— А чем они отличаются?
— Ну, как бы тебе объяснить? Войны — они долгие.
— А битвы — они короткие.
— Ага.
— А зачем Брайан Бору сидел в шатре?
— Богу молился.
— А зачем в шатре? Ты же вот не ставишь шатёр Богу молиться.
— Жрать охота, — сказал вдруг папаня, — А тебе?
— И мне охота.
— Что на обед-то сегодня?
— Рубленое мясо.
— В точку.
— Как умирают от газа?
— Травятся.
— Как это травятся?
— Вдохнуть нельзя, лёгкие не справляются. К чему ты спрашиваешь?
— Насчёт евреев, — напомнил я.
— А, точно.
— А вдруг война? Ты пойдёшь воевать?
— Да не будет никакой войны.
— А вдруг? — упрямился я.
— Нет, никаких вдруг.
— Третья мировая война у ворот, — протянул я.
— Повоюем, значит.
— Пойдёшь на войну?!
— Пойду…
— Ну, тогда и я пойду.
— Молодчина. И Фрэнсис пойдёт.
— Куда ему? — отмахнулся я — Молод ещё.
— Да ты не боись, войны не будет.
— Да я и не боюсь.
— Молодец.
— Папаня! А ведь воевала Ирландия-то! С англичанами? Правда?
— Правда
— И это была не какая-нибудь там битва, — сказал я, — Это война была.
— Ну, думаю, да. Война настоящая.
— И мы победили.
— Победили. Прогнали их в шею. Задали перцу, век не забудут.
