Кэтрин Мэнсфилд - Рассказы
Вот и ее остановка. Поднимаясь с места, она пошатнулась и задела соседку. «Простите», — сказала Розабел, но девушка даже не подняла глаз. Она читала и чему-то улыбалась.
Уэстборн Гроув выглядела так, как, по представлению Розабел, должны были выглядеть улицы ночной Венеции: она была таинственной, темной, экипажи казались гондолами, скользящими взад и вперед, а расплывчатые мертвенно-бледные отсветы фонарей, которые, словно языки пламени, лизали мокрую улицу, — волшебными рыбками, резвящимися в Большом канале.
Она была очень рада, когда добралась наконец до Ричмонд Роуд, но всю дорогу от угла улицы до дома номер двадцать шесть она думала о предстоящем подъеме по лестнице на пятый этаж. Ох, уж эти пять этажей! Просто преступление заставлять людей жить так высоко. В каждом доме должен быть лифт, простой и дешевый, или же эскалатор, как в Эрлскорт,[4] — но лестницы! Стоя в вестибюле и глядя на первые ступеньки и лестничную площадку, украшенную чучелом альбатроса, которое мерцало, точно привидение, при свете маленького газового рожка, она чуть не заплакала. Ничего не поделаешь, придется брать приступом эти этажи: как будто взбираешься на велосипеде по крутому склону, только здесь не предвидится приятного спуска с другой стороны…
Наконец-то ее комната! Она закрыла дверь, зажгла газ, сбросила шляпку, пальто, юбку и блузку, сняла с крючка за дверью старый фланелевый халатик, надела его, затем расшнуровала ботинки: оказалось, чулки не так уж промокли, можно их не менять. Она подошла к умывальнику — кувшин сегодня опять не наполнили. Воды было только- только чтобы намочить губку. В тазу растрескалась эмаль, — вот уже второй раз Розабел обдирает себе подбородок.
Ровно семь часов. Если поднять штору и потушить газ, будет гораздо уютней. Розабел не хотелось читать. Она опустилась на колени перед окном и положила руки на подоконник; всего лишь тоненькое стекло отделяет ее от огромного залитого дождем мира!
Она начала вспоминать все, что случилось за день. Разве можно забыть ту ужасную женщину в сером макинтоше, которая требовала автомобильную шапочку с отделкой, «что-нибудь такое красное с чем-нибудь розовым по бокам», или девушку, которая перемерила все шляпки в магазине, а потом сказала, что зайдет завтра и окончательно решит? Розабел не удержалась от улыбки— уж очень это было шито белыми нитками…
Но была еще одна покупательница: девушка с красивыми огненными волосами, белой кожей и глазами цвета той зеленой с золотистым отливом ленты, которую они получили на прошлой неделе из Парижа. Розабел видела, как остановился у входа ее автомобиль. С ней вошел мужчина, — совсем еще молодой человек, и как превосходно одет!
— Какая шляпа мне нужна, Гарри? — спросила девушка, когда Розабел вынула булавки из ее шляпки, развязала вуаль и подала ей ручное зеркало.
Вам нужна черная шляпа, — ответил он, — черная шляпа с пером, и чтобы оно шло вокруг всей тульи, а потом вокруг шеи и завязывалось бантом под подбородком, и чтобы концы его свисали до пояса, — перо должно быть порядочных размеров.
Девушка посмотрела на Розабел смеющимися глазами:
— Найдется у вас что-нибудь в этом роде?
Им было ужасно трудно угодить. Гарри требовал невозможного, и Розабел почти отчаялась. И тут она вспомнила о большой коробке наверху: ее еще не распаковывали.
Одну минуточку, мадам, — сказала она, — кажется, я смогу показать вам то, что вы хотите.
Задыхаясь, она взбежала наверх, разрезала веревки, сорвала папиросную бумагу — и что же? — там оказалась именно такая шляпа: большая, мягкая, с огромным изогнутым пером и черной бархатной розой — ничего лишнего. Они были в восторге. Девушка примерила ее, а потом протянула Розабел.
— Мне хочется посмотреть ее на вас, — сказала она очень серьезно и даже слегка нахмурилась.
Розабел подошла к зеркалу, надела шляпу на свои каштановые волосы и затем обернулась к ним.
— О Гарри, какая восхитительная шляпа! Я непременно возьму ее! — Девушка снова улыбнулась Розабел — Она вам необыкновенно идет.
Внезапно непонятный гнев охватил Розабел. Ей захотелось швырнуть эту очаровательную, изящную вещь в лицо девушке. Она вспыхнула и наклонилась над шляпой.
— Шляпа прелестно отделана внутри, мадам, — сказала она.
Девушка выпорхнула на улицу и села в автомобиль, оставив Гарри расплачиваться и нести картонку.
Розабел слышала, как она сказала: «Я поеду прямо домой и надену ее, а затем мы отправимся завтракать».
Молодой человек стоял, склонившись к Розабел, пока она писала чек, потом положил ей в руку деньги.
— Когда-нибудь позировали? — спросил он.
— Нет, — коротко ответила она, почувствовав быструю перемену в его тоне — едва заметный оттенок дерзости и фамильярности.
— Напрасно, — сказал Гарри. — у вас чертовски миленькая фигурка.
Розабел не обратила ни малейшего внимания на его слова. Как он был красив!
Весь день она думала только о нем. Его лицо неотступно стояло перед ее глазами, она видела тонкие прямые брови, чуть волнистые зачесанные назад волосы, насмешливый, высокомерный рот. Она опять представила себе его тонкие руки, прикасающиеся к ее руке… Розабел быстрым движением откинула с лица волосы — лоб у нее был горячий. Если бы эти тонкие руки задержались на мгновение… Счастливица эта девушка!
Предположим, они поменялись местами. Розабел едет с ним домой. Разумеется, они влюблены друг в друга, еще не помолвлены, но очень близки к этому. Она говорит: «Я вернусь через минуту». Он ждет ее в машине, а служанка несет вслед за ней картонку со шляпой. Розабел поднимается к себе в большую бело-розовую спальню, где повсюду в потускневших серебряных вазах стоят розы. Она садится перед зеркалом, а маленькая горничная-француженка надевает на нее шляпу, достает тонкую, прозрачную вуаль и новую пару белых лайковых перчаток (у тех перчаток, которые она надевала сегодня утром, отскочила пуговка). Надушив мех, перчатки и носовой платок, захватив большую муфту, Розабел сбегает по лестнице. Дворецкий распахивает дверь, Гарри ее ждет, и они вместе уезжают…
«Вот это жизнь», — думает Розабел.
По пути в Карлтон-клуб они останавливаются у Жерара, Гарри покупает огромный букет пармских фиалок и кладет их на колени Розабел.
— Какая прелесть, — говорит она, прижимая фиалки к лицу.
— Я хотел бы видеть вас всегда такой, — говорит Гарри, — с фиалками в руках.
(Розабел почувствовала, что колени у нее затекли; она села на пол и прислонилась головой к стене.)
А какой завтрак! Стол уставлен цветами, тихо играет спрятанный за пальмами оркестр, и музыка возбуждает ее, как вино.
Суп, устрицы, жареные голуби, картофель со сливками, конечно шампанское, а потом кофе и сигареты. Она сидит, наклонившись вперед, вертит в руке бокал и болтает с той обворожительной непринужденностью, которую так любит Гарри. Затем дневной концерт — что-нибудь такое, что захватывает их обоих, — а потом чай в «Коттедже».
Сахару? Молока? Сливок? — маленькие, простые вопросы как бы подчеркивают радостную близость между ними.
В сумерках она возвращается к себе; кажется, будто аромат пармских фиалок заливает благоуханием весь дом.
— Я заеду за вами в девять, — говорит он и уходит.
В будуаре горит камин, занавеси опущены, ее ждет целая груда писем: приглашения в оперу, на обеды, балы, приглашение совершить в конце недели лодочную прогулку, автомобильное турне. Она равнодушно пробегает их глазами и идет наверх одеваться. В спальне тоже пылает камин, а на кровати разостлано роскошное сверкающее платье — белый тюль поверх серебристого чехла, — серебристый шарф, серебряные туфельки и крошечный серебряный веер. Розабел знает, что она привлекательней всех женщин на этом балу, все мужчины отдают дань ее красоте, чужеземный принц жаждет быть представленным этому английскому чуду. И вот — сладострастная ночь, музыка и ее прекрасные белые плечи.
Но она очень устала. Гарри отвозит ее домой и заходит к ней — только на одну минутку. В гостиной нет огня, но сонная горничная ждет ее в будуаре. Она сбрасывает бальную накидку, отпускает горничную и, стоя у камина, снимает перчатки; пламя играет в ее волосах, и Гарри подходит и обнимает ее: «Розабел, Розабел…» О, как покойно в его объятьях, а она так устала.
(Настоящая Розабел прикорнула на полу в темноте, засмеялась вслух и тут же зажала себе горячий рот рукой.)
На следующее утро они, конечно, едут в Гайд-парк, в «Таймсе» объявлена их помолвка, все на свете знают об этом, все на свете ее поздравляют…
Вскоре они венчаются в церкви св. Георга на Ганновер-сквер и едут в старое родовое поместье Гарри, чтобы провести там медовый месяц. Крестьяне в деревне низко кланяются, когда они проезжают, а Гарри крепко сжимает ей под пледом руку. В этот вечер она опять надевает свое белое с серебром платье. Она чувствует себя усталой после путешествия и рано удаляется в спальню… совсем рано.
![Кэтрин Мэнсфилд - Короткая лесбийская проза [cборник]](/uploads/posts/books/122211/122211.jpg)
