Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути
Пошли по дорожке дальше. В одном отсеке теплицы росли розы. Тут были кусты с не распустившимися еще бутонами, а были и такие большие цветы, что я не мог прикрыть их ладонью. А пахло как!
— Ой, сколько цветов! — не удержался я от восклицания, — У барона большой замок, сынок, много всяких комнат и залов. Когда съезжаются гости, этих цветов даже еще и не хватает.
В конце теплицы росли овощи. Я увидел здесь и салат, и редиску, и нежные перья лука, и еще какие-то растения, о которых понятия не имел.
Мне в теплице очень понравилось, и я твердо решил, что лучше буду учиться на садовника, чем на печника.
После вкусного обеда я снова взялся за немецкие журналы. Хозяйка вымыла посуду, потом села со мной, переводила подписи на картинках. Пообещала:
— Будем с тобой учить немецкий язык, русский. Тогда сможешь сам читать всякие книжки. На следующей неделе, когда кончишь работать у печника, поеду в местечко к твоей мамочке и договорюсь с ней обо всем. Только скажи честно — хочешь быть садовником?
Я энергично закивал: да, хочу, хочу!
Хозяева отправились отдыхать, а я засел за книги. Читал до тех пор, пока не зарябило в глазах. Вышел из дому, погулял по поместью.
Возле конюшен завязал первое знакомство — с Юрисом, сыном баронского кучера. Он был моего возраста, веселый, приветливый, и мы с ним сразу нашли общий язык.
— Айда смотреть летучих мышей! — предложил Юрис. — Их на чердаке конюшни полно!
Двери на чердак оказались на замке, и к летучим мышам мы так и не попали. Зато Юрис показал мне совиные гнезда в дуплах старых лип.
— Знаешь, какие они забавные! — сыпал без умолку мой новый знакомый. — Не знаешь? Глаза большие-пребольшие, кажется, вот-вот выпрыгнут наружу. Как стемнеет, так они начинают носиться возле конюшен и хлевов. Тихо-тихо, даже взмаха крыльев не слышишь. Знаешь, как они ловят мышей и крыс! Не знаешь? А что они кричат по ночам, знаешь? Не знаешь? «Кура где? Кура где?» — вот что!
Условились с ним в один из ближайших вечеров спрятаться у конюшен и понаблюдать за совами. А теперь решили пойти к прудам: мне очень хотелось посмотреть поближе чужеземных зеленых лягушек. Но в конце аллеи послышался дробный стук подков, шум колес, и Юрис заволновался:
— Это знаешь кто? Не знаешь? Мой отец господина барона везет!
Мы спрятались за большими липами на краю дороги.
Приближалась карета. В черный лакированный господский экипаж впряжено два гнедых жеребца. На облучке сидит отец Юриса в цилиндре из темного шелка. Синий пиджак украшен рядами блестящих пуговиц, руки в белых перчатках. В экипаже две разодетые дамы увлеченно разговаривают с господами: один офицер, другой в черном плаще и шляпе.
Экипаж пронесся мимо. Жеребцы прогарцевали вдоль пруда и, неохотно повинуясь кучеру, остановились у входа в замок.
— Кровопийца! — произнес я сквозь сжатые губы.
— С ума сошел! — Юрис боязливо осмотрелся. — Услышит кто-нибудь из слуг — знаешь что тогда! Не знаешь? Пропал ты, вот!
— Л что особенного? В нашем местечке все ребята так барона зовут.
— То в местечке! А здесь, в поместье, всяких полно. Сказал слово — барон уже знает…
Мне сделалось не по себе. Да тут и не поговоришь. Вечером, за ужином, я вспомнил, что скоро сюда перейдут работать каменщики, а с ними и мои друзья. Тогда будет веселей. Не удержался и рассказал хозяевам об этой своей будущей радости.
Садовник переглянулся с женой:
— Какие еще каменщики? Ничего вроде у нас строить не собираются.
А хозяйка добавила, посмотрев на меня с жалостью:
— Нет, миленький, не придут они, обманул тебя каменщик. Просто встретился, наверное, с печником в церковном трактире да и уступил тебя за чарку водки.
Во мне словно что-то оборвалось. Я сидел опустив голову, не притрагивался больше к еде, не тянулся к книгам. Садовник с женой наперебой успокаивали меня. Ничего, мол, страшного, до дома рукой подать, можно будет навестить друзей в одно из ближайших воскресений — отсюда в местечко часто повозки идут.
Я набрался храбрости и высказал сокровенное желание: нельзя ли посмотреть, как работают эти старинные часы с кукушкой?
— Почему нельзя? Можно. В следующее воскресенье снимем с тобой часы со стены, — пообещал садовник, — Почистим гусиным пером механизм, смажем маслом. Вот тогда все и посмотришь…
Утром меня разбудили очень рано.
— Поднимайся, миленький! — У садовницы было озабоченное лицо. — Покажу тебе, где у нас ключ от дома лежит. Обед будет в духовке, сам возьмешь. Мы оба заняты в саду, не смогу тебя кормить.
Я быстро встал, оделся. Мне показали, как открывать духовку, в какое место под половик класть ключ.
В семье садовника я уже был своим человеком.
В ДОЖДЬ И ГРОЗУ
Выходя из дома, я был уверен: уж сегодня-то наверняка явлюсь на работу раньше мастера. Пастухи только выгоняли коров из скотного двора. Скотина недовольно мычала, овцы сбились в кучу, блеяли. Над прудами висел густой туман.
Парадные двери, наверное, еще закрыты. Я приналег плечом — они подались.
Мастер уже работал. И, наверное, давно. Потому что возле печи стояли леса, и он клал самый верх. Как обычно, не ответил на мое приветствие. Прошипел сердито:
— Неси кирпичи! Глину приготовь! Живее, барон приехал! — Склонился ко мне с лесов и добавил еще тише: — И все чтобы тихо, без шума. В замке гостит новый уездный начальник, понял?
Я старался как мог. Но было гораздо труднее, чем в прошлые дни, потому что и кирпичи и глину — все нужно подавать наверх, на леса.
Очистил последние белые изразцы. Когда послышался надтреснутый звон лемеха, мастер сказал:
— Сегодня без перерыва.
— А есть? — растерялся я.
— Ничего, не помрешь! Вот когда печь будет готова, тогда и поешь.
В верхних покоях замка играли на рояле, над нами скрипел паркет и слышалось ритмичное шарканье ног. По хозяйскому двору заполошно носились кухарки. Повар, весь в белом, бегал в погреб и обратно на кухню. С приездом барона все пришло в движение.
Солнце ушло за деревья, когда печник кончил наконец кладку печи. Мы разобрали леса и унесли доски за сарай. Начали выносить мусор, обломки кирпича, глину. Осталось только вымыть пол и вытереть пыль. Я устало потащился за водой.
Вышел из парадных дверей и направился к пруду. Зачерпнул воду, понес обратно, согнувшись под тяжестью полного ведра. На террасе в плетеных креслах за веселой беседой сидели барон и его гости. Звучал смех, кто-то пытался петь. И вдруг над моей головой послышался каркающий голос:
— Вег аус майнем гартен[3]!
Расплескивая воду, вне себя от страха, я бросился к дверям. Мастер, заметив неладное по моему лицу, спросил обеспокоенно:
— Что случилось?
— Барон ругается.
— Как?! Сам господин барон? Что ты там натворил?
— Ничего… Похоже, из сада гонит.
— Кто тебе велел ходить через сад? — накинулся на меня мастер. — Бери воду в другом пруду, а не здесь, на глазах у барона!
— Но ведь мы ему печь делаем! — впервые осмелился я возразить, пораженный такой вопиющей несправедливостью. Мастер замахнулся:
— Молчать! И поступай, как говорят!
Второй пруд был намного дальше. Вот где я намучился! И бок болел, и руки, и ноги… А барон со своими гостями спустился во фруктовый сад, и все они, смеясь и дурачась, словно малые дети, стали собирать сливы в общую корзину.
Мастер, как завидел барона, пришел в волнение. Вымыл в ведре руки и лицо, повернул фартук чистой стороной. Мне тоже приказал привести себя в порядок.
Тут распахнулась дверь, и в комнату, где мы работали, явился сам барон.
Креслинь схватил меня за руку и подтащил к себе. Холеный господин величаво двигался к нам. Я не мог оторвать взгляда от его блестящих лакированных туфель. Мастер, сжав мне кисть до боли, поспешил к нему, низко поклонился и поцеловал руку в перстнях. Затем снова поклонился и подтолкнул меня к барону.
Значит, и мне?! Руку ему целовать?! Я шарахнулся в сторону. За собой услышал резкий крик:
— Вег! Вег!
Закусив до боли губу, я мчался по знакомой дорожке к дому садовника. Лихорадочно нашарил под половиком ключ, ворвался в кухню, оттуда в комнату. Стянул с себя дареные башмаки, чулки, сложил возле кровати, обул свои привычные постолы. От волнения тряслись руки, пересохло во рту. Скорей, скорей отсюда! Только бы садовница не открыла дверь и не вошла в комнату!
Связал узелок, бросил последний взгляд на стопку книг — эх, жаль, нельзя взять с собой!
На столе стояла кружка с молоком, хлеб. Я залпом выпил молоко, схватил на всякий случай ломоть хлеба и выбежал из дома. Положил на место ключ и опять бегом, словно кто гнался за мной.
Дом садовника на берегу пруда, где несколько дней я прожил будто в сладком, расслабляющем сне, остался позади.
