Томас Гарди - В краю лесов
Пять часов спустя она была женой Фитцпирса.
ГЛАВА XXV
Главная гостиница Шертон-Аббаса представляла собой трактир с въездной аркой, через которую, согнувшись в три погибели, кучера провозили постояльцев во двор к благоустроенным номерам, выходившим на задний фасад. Окна, смотревшие на улицу и забранные решеткой, едва пропускали свет и упирались в стены соседних домов; вероятно, поэтому самым роскошным номером гостиницы считался тот, что выходил окнами на задний двор, - из него открывался вид на фруктовые сады, отягощенные алыми и золотыми плодами, без конца и без края раскинувшиеся в мерцающем лиловатом мареве дня. Стояла ранняя осень.
Когда от яблок, алых, как закат,
К земле обильной сучья приникают,
И груши грузно на ветру дрожат,
И сливы синью взоры привлекают.
Пейзаж и в самом деле мог показаться тем чудным краем, что виделся в мечтах юному Чаттертону.
В этом номере и сидела сейчас молодая женщина, которую звали Грейс Мелбери вплоть до того дня, как перст судьбы коснулся ее и превратил в миссис Фитцпирс. После свадьбы прошло два месяца. Фитцпирс отправился полюбоваться аббатством при свете заходящего солнца, а Грейс осталась в одиночестве, слишком утомленная, чтобы сопровождать его на прогулке. Их долгое свадебное путешествие, продолжавшееся восемь недель, подошло к концу, и тем же вечером они собирались отбыть в Хинток.
Во дворе, за которым начинались сады, глазам Грейс предстала обычная для этого времени года картина. Несколько человек хлопотало возле перевозной мельницы и давильни: одни подносили в плетеных корзинах яблоки, другие их перемалывали, третьи выжимали. Всей работой заправлял молодой фермер степенной наружности, по всем признакам - хозяин давильни. Черты его лица были Грейс хорошо знакомы. Повесив куртку на гвоздь у сарая, он закатал рукава рубашки выше локтей, чтобы не испачкать их яблочной массой, которую он закладывал в сетку из конского волоса. Кусочки кожуры пристали к полям его шляпы, должно быть, брызнув из прорвавшейся сетки, а коричневые ошметки засохшей яблочной кашицы покрывали до локтей его сильные красивые руки.
Грейс сразу догадалась, как он сюда попал. Дальше, в глубь яблоневого края чуть не каждый фермер имел в хозяйстве собственную давильню и готовил сидр своими силами, но здесь, на границе владений Помоны, где сады соперничали с лесами, обзаведение столь громоздким оборудованием едва ли могло окупить себя. Здесь-то и открывалось широкое поле деятельности для бродячего сидродела. Его давильня и весь завод размещались не в сарае, а на колесах, и с парой лошадей, всеми приспособлениями, чанами, трубами и ситами, да еще одним-двумя работниками он переезжал с места на место, выручая этим хлопотным делом изрядные деньги, особенно в урожайный год.
Сады по окраинам городка ломились от плодов. Яблоки лежали по дворам в телегах, корзинах, сваленные в кучи, и неподвижный голубоватый воздух осени был напоен тяжелым и сладким духом яблочного брожения. Выжимки лепешками сушились на топливо под желтым осенним солнцем. Нынешний урожайный год принес несметное изобилие скороспелых яблок и опадышей, не годившихся в лежку даже на малый срок. Поэтому в корзинах и дрожащей воронке мельницы Грейс увидела образчики самых разных сортов - аниса, коричной, папировки, грушовки и других добрых знакомых всеядной юношеской поры.
Грейс с интересом наблюдала за хозяином давильни. С губ ее сорвался легкий вздох. Может быть, ей вспомнился тот день, когда совсем еще недавно друг ее детства по просьбе отца встречал ее в этом самом городе, застенчивый и полный надежд, поверивший в обещание, скорее подразумевавшееся, чем данное всерьез. А может быть, ей вспомнилось время уже давнее, детство, когда ее губы просили у него поцелуя, о котором он еще не помышлял. Как бы то ни было, все это дело прошлое. Она чувствовала свое превосходство над ним тогда и чувствует его сейчас.
"Отчего он не обернется?" - думала Грейс, стоя у открытого окна. Она не знала, что днем их приезд вызвал оживление в гостинице и привлек внимание Джайлса; увидев ее въезжающей под арку, он густо покраснел, отвернулся и с удвоенным рвением принялся за работу. Неразлучный с ним Роберт Кридл, прослышав от конюха, что доктор Фитцпирс с молодой женой остановились в гостинице, стал многозначительно покачивать головой и шумно вздыхать, отрываясь от рычага яблочного пресса.
- Какого черта ты вздыхаешь? - не вытерпел наконец Уинтерборн.
- Эх, хозяин, все мысли... мысли не дают покоя! Пятьсот подвод выдержанного теса, да к тому же пятьсот фунтов добрых денежек, да каменный дом - там бы дюжина семей поместилась, - да еще доля в лошадях и повозках все разом пропало, а из-за того, что упустили ее, когда она была вашей по праву!
- Ах ты, господи, да ты меня с ума сведешь, Кридл,в сердцах проговорил Джайлс. - Замолчи, ради бога.
На этом разговор во дворе оборвался. Тем временем Грейс, невольная виновница этих потерь, еще стояла у окна. Она была изысканно одета, занимала лучший номер гостиницы, ее долгое свадебное путешествие отличалось разнообразием и даже роскошью, ибо там, где речь шла об удовольствиях, Фитцпирс был решительно неспособен на экономию. Рядом со всем этим Джайлс и окружающие его люди казались ей сейчас убогими и будничными, их мир был так далек от ее собственного, что она не могла понять, какой внутренний смысл находила в нем еще недавно.
- Нет, я никогда бы не стала его женой, - произнесла она, покачав головой. - Папа был прав. Эта жизнь слишком груба для меня. - И она взглянула на украшавшие ее белые тонкие пальцы кольца с сапфиром и опалом подарок Фитцпирса.
Джайлс по-прежнему стоял спиной к окну, и, ощущая некоторую гордость своим положением, - вполне извинительную в молодой неопытной женщине, которая полагает, что удачно вышла замуж, - Грейс с мягкой улыбкой окликнула Джайлса.
- Мистер Уинтерборн!
Джайлс, казалось, не слышал.
- Мистер Уинтерборн! - повторила она.
Он снова не услышал, хотя тот, кто стоял рядом и видел его лицо, мог бы в этом усомниться. Смущенная громким звуком своего голоса, Грейс окликнула его в третий раз!
- Мистер Уинтерборн, вы забыли мой голос? - И, ожидая ответа, вновь приветливо улыбнулась.
Он повернулся, не выразив удивления, и решительно подошел к окну.
- Зачем вы меня зовете? - спросил он против ожидания сурово; лицо его было бледно. - Вам мало того, что я выбиваюсь из сил, чтобы заработать себе на хлеб, пока вы тут сидите в довольстве, вам еще надо бередить мои раны.
Она вспыхнула, в растерянности не зная, что сказать, но не рассердилась, ибо знала, чем вызван его гнев.
- Я не хотела вас обидеть, простите меня, - кротко сказала она. Поверьте, у меня не было на уме ничего дурного. Просто, увидев вас тут, рядом, я не могла удержаться, чтобы вас не окликнуть.
Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, глаза застилали слезы - так растрогали его эти ласковые слова, произнесенные знакомым голосом. Потупившись, он заверил ее, что ничуть не сердится, и неуклюже, сдавленным голосом спросил, довольна ли она своим путешествием и много ли повидала интересного. Она рассказала ему о нескольких местах, в которых успела побывать, а он слушал ее, пока ему не пришлось вернуться к рычагам давильни.
Забыть ее голос! Разве в его словах прозвучало бы столько горечи, если бы он забыл этот голос! Сгоряча он сурово упрекнул ее, но, опомнившись, стал думать о ней с нежностью, ибо видел, что она была права, отвергнув его, свою же верность он считал недостойной внимания. Он мог бы сказать о себе словами современного поэта:
Коль я забуду,
Пусть реки позабудут море,
Коль я забуду,
Любовь свою забуду в горе,
Да буду я гнуснее всех,
Да буду воплощенный грех,
Коль я забуду.
Коль ты забудешь,
Ни в чем тебя не упрекну я,
Коль ты забудешь,
"Будь счастлива", - тебе шепну я,
Я буду лишь тобою жить,
Я буду лишь тебе служить,
Хоть ты забудешь.
Слезы выступили у нее на глазах при мысли, что она могла бы не напоминать ему о том, чего он сам не мог позабыть; она уверяла себя, что не ее воля, а неумолимый ход событий разрушил их детские мечты. Встреча со старым другом неожиданно отняла у нее ту ликующую гордость, с которой она растворяла окно. Грейс не понимала, отчего вдруг ей сделалось так грустно. Произошло же это единственно оттого, что жестокость ее не была достаточно безоглядной. "Если надо действовать ножом - не раздумывайте", - говорят великие хирурги. Для собственного спокойствия Грейс следовало бы или не ставить Уинтерборна ни во что, или обращаться с ним как с равным. Теперь же, закрывая окно, она испытывала невыразимую, можно сказать, опасную жалость к своему отвергнутому жениху.
Вскоре вернулся Фитцпирс и сообщил ей, что видел великолепный закат.
- А я его и не заметила, - вздохнула Грейс и поглядела во двор. - Зато я видела одного нашего знакомого.
