Алан Маршалл - Это трава
- Проваливай, - сказал он и шутливо ткнул меня в бок. - Ты - парень что надо.
Я отправился домой, но, пройдя немного по улице, обернулся. Драчун все еще смотрел мне вслед. Он помахал рукой, и я помахал в ответ.
Чувство страшного одиночества охватило меня. Совет сыщиков был равносилен приказу. Подчинившись ему, - а другого выхода у меня не было, - я порывал не только с людьми, с которыми подружился и с которыми мог разговаривать, но вообще изолировал себя от жизни города. Стоя вместе с другими у тележки, я чувствовал себя одним из многих. Я как бы приобщался к жизни более насыщенной и интересной, чем та, которую знал и видел сам, гораздо более интересной, потому что она складывалась из жизней множества разных людей.
Я мог лишь соприкоснуться с этой большой жизнью рисовавшейся мне весьма смутно, - на большее я не рассчитывал, - но здесь, у тележки с пирожками, я, по крайней мере, стоял у ее порога. Путь к заветной цели начинался за этим порогом.
"Но, - думал я, - должны ведь существовать и другие пути, их должно быть много. Вся трудность в том, как найти, как распознать их". Казалось, все надо начинать сызнова, и при этой мысли сердце мое сжималось.
Чтобы способности человека развивались по-настоящему, необходимо общение с другими людьми, - это я понимал. Отец как-то говорил мне, что пристяжные в упряжке не менее важны, чем коренники, и что большинство людей - это пристяжные.
Самое главное - это попасть в упряжку. Но как? Мой небольшой опыт говорил мне, что в современном обществе человек, пожелавший стать пристяжной, отбирается по тому же принципу, что лошадь для упряжки. Если так, мне не на что было рассчитывать.
И неожиданно мне в голову пришла мысль, что до сих пор я жил как наблюдатель, а не как участник жизни, и в этом повинен я сам. Нельзя ждать, пока тебя кто-то выберет, надо самому искать свободное место и занимать его.
Я со стороны наблюдал происходящую в мире борьбу, совсем как когда-то во время стачки полицейских, со стороны смотрел на драки, бушевавшие на Суонстон-стрит. Теперь, оглядываясь назад, я понимал, что эти драки можно было быстро прекратить, - нужно было только обратиться к дерущимся с какими-то неведомыми и недоступными мне словами, нужно было произнести их с должной силой и убедительностью, и все было бы кончено. В этом я был уверен.
Люди превращаются в скотов из-за того, что те, кто знает нужные слова, из страха или из корысти не решаются их произнести, а те, кто хотел бы сделать это, слов этих не знают. Я принадлежал к последним.
В пятницу вечером, когда я дожидался у входа в театр "Мельба", ко мне подошел Артур. Он шел по улице - такой же прямой, как прежде, и той же легкой походкой. Он еще издали начал улыбаться мне, но взгляд, устремленный на меня, был серьезен, пристален и, наверно, сказал Артуру обо мне все.
- Как живешь, Артур? - спросил я.
Он оставил этот вопрос без ответа. Не в его обычае было тратить время на пустые любезности; которыми полагается обмениваться друзьям.
- Я знаю тут поблизости кафе, где можно выпить крепкого чаю, - сказал он. - Пойдем туда.
Он зашагал, и я заковылял рядом с ним.
- А ты пополнел, - продолжал он. - Как твой отец?
- Хорошо, - сказал я. - ...но послушай... Расскажи мне. Ты ведь ловил лангустов, правда? Я хочу знать все, что ты делал. Почему ты ушел из гостиницы? Мне о стольком нужно с тобой поговорить. На днях ко мне подошел сыщик и предупредил, чтобы я не ходил больше к тележке пирожника.
- Да, Драчун говорил мне. Он мне все рассказал. Этот фараон поступил правильно. Чего ради тебе тереться возле этой публики? Ничему ты от них не научишься. Ведь ты все еще собираешься написать книгу?
- Да, - сказал я и прибавил: - Но они славные люди.
- Так-то оно так, да только затягивает такая компания. Потом ты бы уж и не вырвался. А если бы продолжал водиться с ними, так непременно влип бы в какую-нибудь историю; не успел бы оглянуться, как тебя бы замели.
Он вошел в кафе первым, отодвинул два стула от углового столика и, бросив мне: "Садись!" - заказал официантке чай и сэндвичи. Потом он сказал:
- Драчун говорил мне, будто какая-то баба платила тебе только половину жалованья. Почему, собственно? Я рассказал ему.
- Но, - добавил я, - это все позади.
- Как ты мог с этим мириться? - воскликнул он, раздосадованный. Клянусь богом, будь я здесь, ты бы так себя не вел. Сказал бы я ей пару слов. Никогда не позволяй садиться себе на голову.
Я попытался отвлечь его от моих дел и стал расспрашивать о том, что произошло с ним с тех пор, как мы не виделись. Артур рассказал, как он расстался со своим дилижансом, - понял, что время лошадей кончилось. Отправился в Тасманию и стал работать на пару с одним рыбаком. Они купили "кетч" - небольшое двухмачтовое суденышко и стали ловить лангустов у островов Пролива Басе. Первые несколько месяцев им приходилось туго, но потом они занялись браконьерством и здорово поправили свои дела.
- Раза два полиция нас чуть не накрыла, и мы потеряли большую часть добычи, - рассказывал Артур. - Как-то ночью пришлось удирать в кромешной тьме, и я чуть не посадил "кетч" на скалы: темно было, хоть глаз выколи. Руки своей не видишь. Я заметил рифы, когда мы уже почти на них налетели. Навалился на руль и сумел-таки проскочить между ними. А все-то расстояние не шире, чем эта комната. На волоске от гибели были. Ей-богу! На следующий день осмотрели это место и глазам не поверили. До сих пор не понимаю, как нам удалось уцелеть. Но затем фараоны взяли нас на заметку, и я решил это дело бросить.
Потом он арендовал один из островков, разбросанных в Проливе; на этом островке еще сохранились остатки стада, блуждавшего в зарослях. Он прожил там в одиночестве около года, построил загон, согнал туда скот и стал переправлять его в Тасманию.
Но как-то одна партия - "шалые все, будто мартовские зайцы", проломила изгородь скотного двора в Лонсестоне и, ополоумев от страха, понеслась по улицам города.
- Что тут было! Никогда бы не поверил, что телки могут такое натворить, - сказал Артур. - Произошел страшный скандал. Бросил я это дело и вернулся сюда.
- Чем же ты теперь занимаешься? - спросил я.
- Играю на скачках.
- О, господи! - Я не мог удержаться от восклицания.
- На жизнь заработать можно, если только не зарываться, - сказал Артур.
- Ты что, спрашиваешь у жокеев, на кого ставить?
- Нет, сам присматриваюсь - какая лошадь в хорошей форме, какая нет. Я себя ограничил - восемь фунтов в неделю, их я всегда имею.
Он снимал комнату на Кинг-стрит и питался в кафе.
- Человеку нужна жена, - сказал он, внезапно утратив всю свою бодрость.
Он был одинок. Ему было уже под сорок, но он до сих пор еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить. В Уоллоби-крик он мне часто рассказывал о женщинах, с которыми у него были романы. Все это были кратковременные связи, без глубокого чувства. Женщины, с которыми он встречался, были мелочными и алчными, они удовлетворяли его физические потребности, но не трогали сердце. Обстоятельства были виной тому, что у него так складывались отношения с женщинами, - другой бы на его месте стал циником, но Артура это совершенно не испортило. У него было доброе сердце, и женщины, с которыми он сближался, всегда относились к нему с уважением.
Может быть, это объяснялось тем, что ой и сам уважал их, даже осуждая иные их недостатки. Или, может быть, тем, что сам он неотступно следовал нравственным правилам, установленным им для себя из презрения к лицемерам, которые, воспевая общепринятые добродетели, отнюдь не считали их для себя обязательными.
Как-то он мне сказал:
- Верь не словам, а фактам. Ты, и только ты можешь судить, что хорошо для тебя и что плохо.
Я стал рассказывать ему о том, как хотелось бы мне встречаться с девушками. Это была не только физическая, но и духовная потребность. Два желания боролись во мне - я хотел обладать женщиной и хотел найти в ней преданную подругу, которая помогла бы мне справиться с чувством одиночества, с сознанием своей неполноценности.
Но постепенно я понял, что эти желания тесно переплетаются между собой. Понял, что без любви - пусть даже недолгой - я никогда не мог бы удовлетворить свою физическую страсть.
- Вся беда в том, что ни одна девушка не сможет меня полюбить. - Этими словами я закончил свою исповедь.
- Еще как сможет!
- Откуда ты знаешь?
- Черт возьми, - воскликнул он. - Уж кому знать, если не мне. Я имел дело с женщинами и знаю их.
- Но ведь ты говорил мне, что никогда в жизни не влюблялся.
- Не те женщины мне попадались. Ведь я был моряком. По полгода не видел женщин. В Буэнос-Айресе, правда, встретил раз девушку, которую мог бы полюбить, да не хватило времени.
Что было, то было, и оправдываться я не собираюсь, но одно хочу тебе сказать: встречаясь с женщиной на другой день, я всегда мог прямо смотреть ей в глаза и улыбаться. Иначе я бы перестал себя уважать.
- Но ведь все это были продажные девки? - спросил я.
