Симона Бовуар - Мандарины
— Что ты хочешь сказать? — спросила Надин.
— Я хочу сказать, что следует организоваться, — ответил Венсан. Его глаза искали взгляда Анри.
— Каким образом? Организовать карательные экспедиции? — со смехом сказал Анри.
— Тебе известно, что в Марселе они хватают всех участников Сопротивления как уголовников? — спросил Венсан. — Так что, позволить им это делать?
— Терроризм — это не средство, — возразил Лашом.
— Нет, — согласился Анри. Он взглянул на Венсана. — Мне рассказывали о бандах, которые разыгрывают из себя поборников справедливости. Если речь идет о сведении личных счетов, я понимаю. Но те, кто воображает, будто спасет Францию, убивая то тут, то там коллаборациониста, — это больные люди или кретины.
— Я знаю: самое разумное вступить в компартию или СРЛ! — заметил Венсан и покачал головой. — Вы меня не заманите.
— Обойдемся без тебя! — дружеским тоном сказал Анри. Он встал, Надин следом за ним.
— Я пойду с тобой.
Она вошла во вкус и стала изображать из себя женщину; попыталась подкраситься; однако ее ресницы походили на колючки морского ежа и под глазами остались черные полосы. Как только они оказались на улице, она спросила:
— Ты пообедаешь со мной?
— Нет, у меня дела в редакции.
— В такое время?
— В любое время.
— Тогда поужинаем вместе.
— Нет, я допоздна задержусь в газете. А потом пойду к твоему отцу.
— О! Эта газета! У тебя на языке одно только слово и есть! И все-таки она не центр мироздания!
— Я этого и не говорю.
— Не говоришь, но думаешь именно так. — Она пожала плечами. — Когда же мы увидимся?
Он заколебался.
— В самом деле, Надин, в ближайшее время у меня не будет ни минуты.
— А разве тебе не случается садиться за стол и есть? Не понимаю, почему бы мне не сидеть напротив тебя. — Она посмотрела Анри прямо в глаза: — Разумеется, если тебе это не противно.
— Конечно нет.
— Так что же?
— Ладно. Заходи за мной завтра между девятью и десятью часами.
— Хорошо.
Он с большой симпатией относился к Надин, ему вовсе не противно было ее видеть, но вопрос не в этом; вопрос в том, что ему необходимо строжайшим образом организовать свою жизнь: для Надин в ней не было места.
— Зачем ты так сурово ответил Венсану? — продолжала Надин. — Не надо было.
— Боюсь, как бы он не наделал глупостей.
— Глупостей! Как только кто-то хочет действовать, вы называете это глупостями. Думаешь, писать книги — это не худшая чушь? Тебе аплодируют, тебя превозносят; а потом люди ставят книжку в угол, и никто о ней больше не вспоминает.
— Это мое ремесло, — заметил он.
— Странное ремесло.
Они продолжали молча шагать, у входа в редакцию Надин сухо сказала:
— Ладно, пойду домой. До завтра.
— До завтра.
Она остановилась перед ним в нерешительности.
— Между девятью и десятью — это слишком поздно; ничего не успеешь сделать. Нельзя ли начать вечер чуть раньше?
— Раньше я не освобожусь. Она пожала плечами.
— Тогда в половине десятого. Но стоит ли быть знаменитым и все такое, если нет времени жить?
«Жить, — подумал он, когда она внезапно повернулась и пошла прочь, — в их устах это всегда означает заниматься только ими. Но существуют и другие способы жить!» Он любил запах застарелой пыли и свежих чернил. В помещениях было еще пусто, подвал безмолвствовал: но скоро целый мир возникнет из этого безмолвия, мир, который был его творением. «Никто не завладеет "Эспуар"», — повторил он мысленно. Анри сел за свой письменный стол и потянулся. Ладно, не стоит нервничать. Газету он не отдаст, а время, время всегда удается найти; когда он хорошенько выспится, работа пойдет на лад.
Быстро разобрав почту, он взглянул на часы; через полчаса у него была назначена встреча с Престоном: вполне хватит времени, чтобы поговорить с Сезенаком. «Не могли бы вы позвать ко мне Сезенака?» — попросил он секретаршу и сел за письменный стол. Доверять людям — это прекрасно; вот только найдется куча ребят, которые охотно заняли бы место Сезенака и которые больше, чем он, заслуживают его. Шанса, упорно предоставляемого одному, необоснованно лишают другого, это недопустимо. «Жаль!» — подумал Анри. Ему вспомнилось, как внушительно выглядел Сезенак, когда Шансель привел его; в течение года он был самым усердным из всех связных; возможно, ему требовались чрезвычайные обстоятельства: мертвенно-бледный, опухший, с остекленевшими глазами, он таскался теперь за Венсаном и не в состоянии был написать двух вразумительных фраз.
— А! Вот и ты! Садись.
Сезенак молча сел; и Анри вдруг заметил, что проработал с ним целый год, но совсем не знал его; с другими — иначе, он более или менее был в курсе их жизни, их вкусов, их мыслей, а этот всегда молчал.
— Мне хотелось бы знать, собираешься ли ты наконец давать нам что-нибудь, кроме халтуры, — сказал он более сухо, чем хотел.
Сезенак с беспомощным видом пожал плечами.
— В чем дело? Ты плохо себя чувствуешь? У тебя неприятности? Сезенак крутил в руках носовой платок и не отрываясь смотрел в пол; с ним
и в самом деле трудно было установить контакт.
— В чем дело? — повторил Анри. — Я готов дать тебе еще один шанс.
— Нет, — сказал Сезенак. — Журналистика не для меня.
— Первое время дела шли не так плохо. Сезенак усмехнулся:
— Шансель помогал мне немного.
— Не писал же он все-таки за тебя статьи?
— Нет, — неуверенно отвечал Сезенак. Он тряхнул головой: — Не стоит продолжать, работа мне не нравится.
— Ты мог бы сказать об этом раньше, — не без досады заметил Анри. Снова наступило молчание, и Анри спросил: — Что ты собираешься делать?
— Не беспокойся, я выкручусь.
— Но все-таки?
— Я даю уроки английского, и потом, мне обещали переводы. — Сезенак встал. — С твоей стороны благородно было так долго держать меня.
— Если когда-нибудь у тебя появится желание прислать нам статью...
— При случае...
— Могу я для тебя что-нибудь сделать?
— Ты мог бы одолжить мне тысячу франков.
— Вот тебе две тысячи, — сказал Анри. — но это не выход. Сезенак сунул носовой платок в карман и в первый раз улыбнулся:
— Это временный выход и, стало быть, самый надежный. — Он открыл дверь. — Спасибо.
— Удачи, — сказал Анри.
Он был озадачен; казалось, Сезенак лишь ждал случая, чтобы сбежать. «Я получу о нем сведения через Венсана», — подумал Анри, успокаивая себя; однако его огорчало, что он не сумел разговорить его. Он достал авторучку и положил перед собой лист бумаги. Престон придет через четверть часа. Анри не хотелось до времени слишком много думать об этом журнале, но планов было предостаточно; все выходившие в этот момент еженедельники выглядели жалко, тем более интересно было бы запустить что-нибудь действительно стоящее.
Дверь приоткрыла секретарша:
— Мистер Престон здесь.
— Пусть войдет.
В штатской одежде Престон вовсе не был похож на американца, немного настораживало лишь совершенство его французского. Он почти сразу же приступил к делу.
— Ваш друг Люк, должно быть, говорил вам, что мы с ним встречались несколько раз за время вашего отсутствия, — сказал он. — Мы вместе посетовали на состояние французской прессы, действительно плачевное. Для меня было бы большой радостью помочь вашей газете, предоставив вам дополнительную бумагу.
— Ах, нас бы это чрезвычайно устроило! — обрадовался Анри. — Разумеется, мы не можем рассчитывать изменить наш формат, — добавил он, — мы солидарны с другими газетами. Зато нам ничто не мешает выпускать по воскресеньям иллюстрированный журнал, а это открывает массу возможностей.
Престон ободряюще улыбнулся.
— Практически нет никаких проблем, — заявил он. — Эту бумагу вы можете получить хоть завтра. — Он долго прикуривал сигарету от черной лакированной зажигалки. — Но мне надо задать вам весьма откровенный вопрос: политическая линия «Эспуар» не изменится?
— Нет, — ответил Анри. — А в чем дело?
— На мой взгляд, «Эспуар» является тем наставником, какой требуется вашей стране, — сказал Престон, — а потому и я и мои друзья хотим вам помочь. Мы восхищаемся независимостью вашего духа, вашей смелостью, трезвостью суждений...
Он умолк, но в голосе его чувствовалась недосказанность.
— И что? — спросил Анри.
— Я с большим интересом следил за началом вашего репортажа о Португалии, однако сегодня утром был немного удивлен, прочитав в одном интервью, что в связи с режимом Салазара вы намереваетесь критиковать американскую политику на Средиземном море.
— Я действительно считаю эту политику достойной сожаления, — немного сухо заметил Анри. — Уже давно следовало бы сместить и Франко, и Салазара.
— Все не так просто, и вы это прекрасно знаете, — возразил Престон. — Само собой разумеется, мы, конечно, собираемся помочь испанцам и португальцам вновь обрести демократические свободы, но в нужное время.
