Кейт Бернхаймер - Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад
А некоторых русалок подбирало Сестринство Посейдоновых Дочерей — монастырь до того радикальный, что некоторые считали его культом. Никакой Парад Русалок не обходился без ареста хотя бы одной монахини за нарушение порядка — то они били топором по аквариумам, то втыкали рукояти метел в колеса девочкиных велосипедов. Некоторые спасенные сестрами русалки принимали монашеские обеты, и такие чаще всего становились самыми воинственными. Одна монахиня-русалка как-то устроила знаменитое самосожжение.
Крутя педали вдоль бульвара, Дезире искала в толпе свою любовь, Акселя, его школьную форму — полосатую куртку и бриджи цвета перечной мяты, — хотя едва могла поднять веки под огромными накладными ресницами. Аксель учился в Академии Бойкнут Для Бесподобно Исключительной Молодежи, и зеленая территория этого солидного учебного заведения с квадратными милями спортивных полей, экспериментальными ботаническими делянками, увитыми плющом соборами и учебными корпусами из импортного камня была всего лишь по другую сторону стены Нутрогнилла, однако их с тем же успехом мог разделять океан. Дезире впервые увидела Акселя в прошлом году на пляже — она собирала ракушки после Парада Русалок, а мальчики из Академии Бойкнут купались и резвились под бдительным взглядом воспитателей, стоявших под зонтиками с умными книжками в руках.
Родители мальчиков отваливали такие огромные суммы за то, чтобы сыновей ограждали от девочек, что мальчики частенько влюблялись друг в друга. Когда Дезире впервые увидела Акселя, он дремал голышом в обнимку с тощим долговязым однокашником, и кожа обоих мальчишек горела красными пятнами, будто бог их пометил за грех. Стоя по другую сторону ограды из колючей проволоки, отделявшей общественный пляж от частного, Дезире свистнула в кулак, как в птичий манок, и вывела мелодичную трель. Бесстыдник Аксель так и подошел к забору голым, только потные светлые локоны пригладил пальцами, — и принял сигарету из сухих кукурузных пестиков, что предложила Дезире. Потом они хвастались шрамами. Дезире опустила бретельку бикини — показать ожог от сигары привратника. И трусики сбоку опустила на долю дюйма, чтобы Аксель полюбовался на след от когтей уличного кота, а потом задрала подбородок и вытянула шею, показывая надрез кухонным ножом — так ее наказала Булка, диетсестра Нутрогнилла, за пролитое молоко. Остальные свои шрамы Дезире решила пока не предъявлять, оставить для брачной ночи. У Акселя шрамов было только два: один, на члене, остался от обрезания, произведенного нервным доктором (его собственным отцом), а второй, на лодыжке, — от выхлопной трубы скутера, подаренного ему когда-то на Рождество.
В тот первый вечер своего знакомства они проговорили до темноты, опьяненные любовью и ароматами жарящегося на вертеле поросенка — молодого бородавочника, которого мальчишки забили копьями в зарослях за общественным пляжем. Следующие месяцы Дезире и Аксель обменивались любовными письмами сквозь трещину в стене, а когда удавалось — сбегали на тайные свидания к рукаву ручья на пастбище за школой. Там они лежали в объятиях друг друга на дне старой шлюпки, сидевшей в сорняках на мели. Порой за целый вечер они шептали только «я тебя люблю», снова и снова, совсем позабыв, что секунду назад уже это говорили, — и сердца их трепетали от этих слов, в сотый раз сказанных или услышанных.
Всего за неделю до очередного Парада Русалок Аксель написал Дезире: «Давай встретимся на сломанном чертовом колесе», — имея в виду старую заброшенную часть парка развлечений, где в один роковой летний день не выдержал настил пирса, и все аттракционы рухнули в воду.
Так что весь парад, таща по Бульвару Ламинарий аквариум с рыжей русалкой, Дезире грызла ногти и скусывала заусенцы, пока по руке не потекла водянистая кровь. Она ждала, что сегодня Аксель сделает ей предложение — в конфетно-разноцветных часовенках Сан-Жижико мужем и женой могла стать любая пара старше тринадцати лет. Замужество было пределом ее мечтаний, и от одной мысли о разочаровании Дезире скрипела зубами, грызла ногти и обсасывала кончики волос.
Когда парад закончился, она еле дождалась сумерек, чтобы отправиться на пирс. Костюм сменился на коктейльное платье, сшитое Мирандой из гладкого темно-синего кимоно, которое та стащила из шкафа надзирательницы. На коротких рукавах болталось по золотой кисточке, а по сатину шел узор из раскрытых зонтиков и бабочек. Миранда велела сестре поцеловать самый кончик губной помады, чтобы нежный оттенок лишь слегка тронул их, но вся эта красота осталась на сигарете, выкуренной по дороге через пляж. Впереди на фоне вечернего неба чернели руины пирса, и чертово колесо, которое соскочило с оси и наполовину затонуло, напоминало потерпевший крушение корабль.
Боясь случайно ступить за невидимое магнитное заграждение и получить парализующий укол в запястье, Дезире осторожно пробралась между мятыми машинками автодрома, держа запястье у самого уха, чтобы услышать первый щелчок проснувшегося браслета. Проползла по искореженным, завязанным узлами американским горкам, взобралась на спицу чертова колеса — и вдруг кто-то схватил ее за лодыжку, и она с визгом рухнула в объятья Акселя. Он-то ее поймал, но оба едва не свалились с деревянной скамейки, неистово прыгавшей над волнами. Левая туфля Дезире плюхнулась в воду. Парочка прильнула друг к другу, крепко вцепилась друг другу в спины, хохоча над собственными воплями. Когда скамейка перестала раскачиваться на скрипучих болтах, они принялись целоваться.
— Это платье мне сшила сестра, — сказала Дезире, когда Аксель, нежно трогая губами ее шею, расстегнул первую пуговицу на спине. — Миранда перекроила кимоно.
Хотя еще год назад, в первый день их знакомства, Дезире видела Акселя голым и сама показывала ему шрамы, раздеваться сейчас ей не хотелось. Этот парень слишком дорог ей, чтобы рискнуть и показаться чересчур доступной. Парни девушек все время держат за дурочек, говорила старшая подружка Дезире в Нутрогнилле — девочка по имени Перл с вытатуированным на щеке разбитым сердцем. «Совсем не соображают, что делают, — говорила Перл, — и все равно так поступают. Думают, девчонки просто тупые, да так оно и есть, но они вдруг понимают, что к чему».
«Ну давай… попроси меня выйти замуж», — думала Дезире, прижимая платье на груди и не давая снять его. Потом она обхватила ладошками лицо Акселя, отвела его подальше от себя и заглянула в глаза. При этом нахмурилась — брови стали похожи на две зловещие гусеницы: мол, есть серьезный разговор. Однако ничего не сказала.
Наконец Аксель произнес:
— Давай устроим хорошее начало нашему совместному концу, а?
— Прежде чем девушка скажет «да», ей бы колечко на палец, — прошептала Дезире, хотя все ее существо давно уже вопило «да-да-да-да-да-да», одно сплошное «да», с колечком или без. — Чтобы ей было что показать подружкам в приюте…
При этих словах Аксель извлек из кармана кольцо, купленное из-под полы у торговца на променаде: на булавках, прицепленных к подкладке дождевика, у того болталось множество часов, а кольца и ожерелья были рассованы по бесчисленным кармашкам. «Кусни его», — предложил торговец, приглашая Акселя удостовериться в подлинности камня и давая понять, что цена просто мизерная для такой упорно безупречной драгоценности. Аксель напялил кольцо на мизинец и как следует куснул бриллиант — задний зуб у него раскололся, а все тело пронзила такая резкая боль, что еще долго отдавалась в висках, за ушами, зудела в костях и под яйцами; даже пальцы в ботинках ежились.
— Кусни его, — сказал Аксель Дезире — но не успел надеть кольцо девушке на палец, как оно выпрыгнуло у него из рук и, будто в классической балаганной комедии, заскакало вокруг неулюжей стрекозой: вроде вот-вот достанешь, оно даже стукалось о палец, но тут же отскакивало. И в конце концов с тихим будничным плеском присоединилось к туфле Дезире. Аксель прыгнул за ним, но вода была темной, как чернила кальмара. Дезире мотала на палец прядку волос, стараясь хоть чуть-чуть успокоиться, пока Аксель то выныривал за глотком воздуха, то опять погружался, то выныривал, то погружался. Бросить поиски она ему не предлагала.
Однако после нескольких новых погружений он все-таки бросил — и выплыл из-под чертова колеса так поспешно, словно заметил, как кольцо уносят прочь пенные гребни волн. Хотя на самом деле не увидел, а услышал — чей-то плач, чьи-то охи и вздохи. Карусель с деревянными лошадками, вечно бегавшими по кругу сломя голову, развалилась под внезапным порывом ветра, и Дезире смотрела, как от собратьев оторвался белый жеребец. Оскалив керамические зубы, он сжимал во рту зеленое яблоко, а розовые пряди гривы завивались дымками — жеребец несся в море. А длинную шею его обвивали девичьи руки. Нет, не девичьи… русалочьи, с каким-то восторгом поправила себя Дезире; то была голая по пояс длинноволосая русалка, скакавшая на белом жеребце, словно сброшенная с седла леди Годива.
