Рейчел Кляйн - Дневник мотылька
— Ну, от мисс Бобби она поблажек не дождется. Таких, как она, мисс Бобби не любит.
— А мне она столько раз давала освобождение, хотя со мной ничего особенного не было. Это несправедливо!
Я не верю в эти байки о «смертельно уставшей» Эрнессе. Она невероятно вынослива, просто хочет сачкануть физкультуру. Но мисс Бобби не проведешь. А Люси покупается на все россказни Эрнессы. Да и остальные тоже. Что за глупость! Люси переживает за измученную Эрнессу, хотя сама неделю пролежала пластом, да и сейчас еще не совсем оправилась.
Но она больше не беспомощная жертва, в слезах лежащая на больничной постели и считающая вдохи и выдохи. Она не должна ничего отдавать Эрнессе. Она способна сопротивляться. Эрнесса забирает лишь то, что Люси предлагает ей сама.
11 февраля
Какая сегодня долгая ночь. В полночь мне кажется, что конца ей не будет. Обычно я засыпаю, когда небо начинает сереть, и звонок на завтрак выдергивает меня из глубокого сна. Весь день в голове отупение и тяжесть. Мне трудно держать ее прямо.
А Люси в полном порядке. Иногда она даже даст фору другим, и вообще, кажется, совершенно здорова. То, что она рядом — в соседней комнате, бесконечно раздражает меня. Ночь напролет не сплю, вслушиваясь в каждый шорох, ворочаясь с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Но ничего не получается. Я встаю пописать по пять раз за ночь. Это похоже на нервный тик.
В детстве, если мне становилось страшно среди ночи, я приходила к папе. Приду — и стою у его кровати. Он обычно спал на спине. Папа был так безмятежен во сне, что мне не хотелось его тревожить. Вскоре он открывал глаза, медленно садился на кровати и тихонечко отводил меня в мою комнату. В полусне он шаркал вслед за мной по коридору. Как только папа ложился рядом со мной на кровать, я мгновенно успокаивалась и засыпала. Я не слишком часто приходила к нему, только когда ужас был невыносим. Я боялась, что днем он может что-то сказать. А вдруг он станет меня дразнить «малявкой»?
Но папа ни разу этого не сделал. Когда я просыпалась утром, папы уже не было, он спал в своей постели. И только вмятина от его сильного тела была подтверждением того, что он действительно ночью был здесь, рядом со мной.
А теперь даже вмятины не осталось.
После папиной смерти мама несколько раз водила меня к психиатру. Я сказала врачу, что больше всего мне не хватает папы по ночам, когда приходит страх и я так нуждаюсь в папе, а он не может быть рядом со мной. Я давным-давно перестала его будить среди ночи — уже несколько лет, — но мне необходимо было знать, что стоит мне только позвать папу, и он придет ко мне. Психиатр сказал, что считает недопустимым, чтобы отец ложился в мою постель. Он говорил о папе словно о живом, как будто его настоящее преступление состояло в том, что он помогал мне уснуть, а не в том, что он покончил с собой. После таких слов я поинтересовалась, не забыл ли доктор, почему я пришла к нему? У него было так много пациентов, что он мог и перепутать. Больше я не пожелала с ним общаться. И отказалась объяснить маме причину. Не знаю даже, замечала ли мама вообще, что иногда папа среди ночи вставал с кровати и уходил. В любом случае она отослала меня в закрытую школу. Мне больше не хотелось вспоминать о том, как папа спал рядом со мной в моей постели. Врач погубил эти воспоминания.
В прошлом году как раз в это время я собиралась на танцы и тайно мечтала влюбиться в своего партнера. Я никому никогда об этом не говорила. А он оказался нелепым прыщавым занудой! Я не переставала жалеть, что купила такое прекрасное платье по такому ничтожному поводу. И все же я тогда была намного счастливее, чем теперь.
12 февраля
Известно ли кому-нибудь местонахождение точки, в которой заканчивается реальность и откуда берет начало нечто совершенно непостижимое? Глядя на две параллельные прямые, мы знаем, что нам не дано увидеть точку, в которой они пересекутся, можно лишь предполагать точку, к которой они стремятся. Но теоретически такая точка существует, и в ней возможно все.
Сегодня утром мы должны были пойти в библиотеку, чтобы поискать материал для реферата по истории. Но я решила позаниматься на фортепиано. Уютно устроившись в одном из кресел читального зала, я бы непременно уснула. В репетитории, во всяком случае, поспать негде — разве что на полу. Я поиграла какое-то время, но вскоре затхлый дух из подвала дал о себе знать. Опять! Я уж почти забыла о нем, но сегодня в комнате просто невозможно находиться. Я собралась поискать уборщика, но только открыла дверь, как увидела, что кто-то выходит из подвала. Я успела заметить темно-синюю кофту и длинную серую юбку, мелькнувшую в конце коридора. Я оставила дверь приоткрытой и ждала, когда девушка пройдет мимо. Собственно, мне не нужно было видеть ее лицо, я уже знала, кто это. Она прошла мимо быстрым шагом, но не бегом, а словно скользя над полом. Лицо у нее было багрово-фиолетовым, одутловатым. Это лицо блестело от влаги. Она пыталась промокнуть его рукавом кофты. Я оцепенела от ужаса.
Убедившись, что она ушла, я пошла в конец коридора, ко входу в подвал. Мне было страшно взяться за дверную ручку. Я боялась, что она прожжет мне кожу. Дверь была заперта. Но я уверена, что она вышла оттуда. Каким-то образом ей удалось достать ключ от подвала. Или, может быть, кто-то оставил дверь открытой. Но это по-прежнему ничего не объясняет.
Осенью я разрешила себе погрузиться в трясину невероятных историй, и эти истории убили Дору. Я больше не позволю себе верить в то, что считаю невозможным. Вместо того чтобы идти на урок, я прошмыгнула к себе и зарылась с головой под одеяло. Мне было необходимо побыть в своей комнате, в моей кровати, где все запахи вокруг — мои, чтобы забыть тошнотворный подвальный смрад. Если миссис Холтон застанет меня здесь, я скажу, что у меня болит живот. Немного успокоившись, я заставила себя почитать. Я держала под одеялом раскрытый бирюзовый томик и вглядывалась в слова на странице. Понятия не имею, о чем там было написано.
Когда я встретила ее позднее, вечером, сразу перед ужином, вид у нее был нормальный. Я посмотрела на нее в упор, и наши взгляды пересеклись. Она вела себя как обычно, не замечая меня вовсе, значит, она не знает, что сегодня утром я ее видела.
13 февраля
Сегодня я не пошла вместе со всеми на встречу с Чарли. У меня не было настроения. Я устала, и, как всегда перед месячными, у меня болела голова. Что-то стискивало виски, пересохший язык распух. Странное состояние, которое невозможно описать словами и которое так пугало меня, когда я была маленькой.
Мне нужно просто лежать в темной комнате, в полной тишине. Я даже читать не могу. Все мои мысли сосредоточились на головной боли. И весь мир — в моей пульсирующей голове. Иногда мне плохо до рвоты. Я сплю часами и все равно просыпаюсь утомленной. Когда мигрень отступает, то усталость почти приятна. Руки-ноги наливаются тяжестью — не поднять. Вокруг все плывет. Во время мигреней я не вижу снов.
Как только я смогла сидеть в кровати и впустить в комнату свет, я взяла дневник и ручку, чтобы они составили мне компанию. Теперь я уже не один на один со своей головной болью.
Похоже, Люси даже не заметила, что я никуда не пошла.
У меня нет сил, чтобы бороться с Эрнессой. Она бывает, где ей вздумается. Она является нежданно-негаданно. Она проходит сквозь двери, сквозь стены, сквозь оконные стекла. Она проникает в сны. Она исчезает, но остается рядом. Она знает, что будет, и видит сквозь плоть. И она бесстрашна.
14 февраля
Сегодня голова болит еще сильнее, и я опять весь день лежу в постели. София после ланча заходила меня проведать и принесла поесть. На весенних каникулах она встречается со своим отцом. Он повезет детей кататься на лыжах в Вермонт. «Кататься на лыжах в Вермонте» — как естественно это звучит, несмотря на то что родители Софии разведены и живут в трех тысячах миль друг от друга. По крайней мере, они обитают на одной планете. София с восторгом предвкушает встречу с отцом. Не могу больше писать.
15 февраля
Вчера вечером после ужина Люси пришла ко мне.
— София говорит, что ты сильно заболела, — сказала она. — Тебе не лучше?
— Чуть-чуть. Хоть месячные пошли наконец. Лучше уж пусть живот болит, чем эта мигрень.
— А у меня никогда не болел живот, — сказала Люси, словно сожалея об этом. — Не текло даже, а еле капало, когда шли месячные. Но у меня их не было с прошлой осени.
Люси присела на краешек кровати и провела ладонью по моей щеке. Мне хотелось прогнать ее, ведь два дня я провалялась тут больная, а она даже не заметила, пока София ей не сказала. Мне хотелось крикнуть, что знаю: ей совершенно наплевать на то, как я себя чувствую. Мне так плохо. Я смолчала и никак не выразила своих чувств. Я позволила ей сидеть и гладить в темноте мою щеку.
