Роберт Уоррен - Дебри
На правом бедре негра, грубо морщиня темную и гладкую поверхность кожи, светлело выжженное клеймо. Большая буква "Д".
С тупым, болезненным удивлением негр разглядывал отметину на собственном теле, как будто впервые увидел, как будто ждал, что вскоре она смертельно разрастется.
— Знаешь, что это такое? — спросил Джед Хоксворт, обернувшись к Адаму. — Насколько я понимаю, твой достойный ученик в состоянии прочесть эту букву. "Д" — это дрянь. "Д" — это дерьмо. Вот как прозвали его янки. Вот как они окрестили солдата, который ни черта не стоит. Никчемного дезертира.
Джед коротко рассмеялся.
— Н-да, — сказал он, злобно поворачиваясь к негру и тыча в него пальцем. — И эти отметины на спине. Небось, это вовсе не жестокий плантатор тебя так располосовал. Небось, это тоже янки.
— Нет! — вырвалось у Моиса Толбата. Теперь звук получился. Губы задвигались, и исторгли слова: — Нет, клянусь Господом Всемогущим, клянусь...
Он замолчал. Джед Хоксворт, качая головой, кисло улыбался из далека своего недоверия. Потом произнес:
— Ложитесь-ка спать. Вставать рано. Отчаливаем с первыми лучами. Я хочу поскорее убраться отсюда. Слышите?
Ухмылка исчезла с его лица. На её месте постепенно проявилось отвратительное, жалкое выражение.
— Хватит трепаться попусту, — заговорил он. — Теперь пойдут одни расходы. Пока не соединимся снова с армией. А вы двое — теперь вы будете экономить. Теперь придется искать, чем нам заняться. Вам заняться. Пока мы не обанкротились. Пока я не разорился. Пока я...
Он уже не смотрел на Моиса. И на Адама не смотрел. Поток слов оборвался. Потом Джедин Хоксворт почти бесшумно шагнул к двери, наклонился и вышел.
Адам очень медленно повернулся и оказался лицом к лицу с Моисом Толбатом. Тот понуро стоял, вцепившись в кальсоны.
— Это неправда, — проговорил он пересохшими губами.
Взгляд Адама поневоле скользнул на то место, где была буква "Д", как будто он мог увидеть её сквозь одежду. Проследив за его взглядом, взгляд негра в отчаянии вернулся к лицу Адама.
— Нет, — сказал он. — Нет, я имел в виду спину. Те подонки — это были не янки. Это произошло в Джорджии.
Он опустился на стул, придерживая кальсоны. Ночь была теплая, почти летняя, но он дрожал.
Адам посмотрел на него сверху вниз. Он вдруг почувствовал себя неимоверно усталым.
Моис поднял на него глаза.
— Ты должен мне верить, — вырвалось у него. — Должен!
— Давай спать, — сказал Адам, отворачиваясь. — Давай попробуем уснуть.
— Ты должен мне верить! — выкрикнул Моис, крик вырвался из его груди.
Адам посмотрел на него сверху вниз.
— Я верю, — выдавил он из себя.
И начал раздеваться. Приготовился ко сну. Ни разу больше не взглянул он на сидящего на стуле человека. Но слышал его дыхание.
Он забрался на лежанку и уставился на брезентовый потолок хижины. Утром, при первых серых проблесках зари, они снимут брезент и скатают в рулон. Он подумал о пустой хижине, открытой небесам и непогоде, ночи и дню, как тело, из которого ушла жизнь. Нет, как скелет, с которого сошла плоть, одинокий, брошенный среди неоглядных просторов земли. Блуждая, взгляд его зацепился за маленький ранец на полке около печной трубы, рядом с масляной лампой, так и не погашенной. Жаль, что он не умеет молиться. Что ж, по крайней мере, сегодня он попытался, угрюмо подумал Адам. И закрыл глаза.
— Я не виноват, — говорил голос Моиса Толбата... Моиса Крофорда.
Адам молчал.
— Я, — говорил голос, — я хотел воевать.
— Давай не будем разговаривать, — сказал Адам, не открывая глаз. И услышал, как жалок его голос. Как будто горло сдавило петлей.
Потом услышал движение. Это погасили лампу. Он ждал, когда скрипнет соседняя койка. Скрипа все не было. Потом услышал в темноте дыхание. Наверное, он так и сидит на табурете, подумал Адам. Перестать бы наконец прислушиваться к этому дыханию. Потом он опять услышал голос.
— Я, — сказал в темноте голос, — я мог воевать не хуже их.
— Пожалуйста, не разговаривай, — сказал Адам. Ему пришлось сделать усилие, чтобы протолкнуть звуки сквозь петлю, стягивающую горло.
Тишина простояла недолго. Потом:
— Я мог научиться держаться на лошади. Я мог научиться стрелять. Хоть они и платят неграм только половину жалованья белого солдата. Я сражался бы и за половину. Но нет, меня не стали учить воевать.
Потом:
— Они отобрали нас. Цветных.
Потом:
— И заставили копать.
Потом:
— Копать здоровенные ямы под сортиры. А потом закапывать, когда ямы наполнятся. Выкорчевывать пни. Выворачивать камни. Прокладывать дороги. Копать под дождем. Копать под снегом. Копать.
Потом:
— Это единственное, на что годен негр. Копать.
— Пожалуйста, не разговаривай, — Адам услышал свой голос из далекого далека.
— Я мог бы воевать.
Некоторое время Адам слушал звук дыхания в темноте.
— Толбат, — сказал Адам.
— Крофорд... Я — Крофорд, — сказал голос.
— Крофорд, — сказал Адам.
— Да? — повторил голос.
— В ту ночь, когда ты спас меня — когда вытащил из воды, — спросил Адам, — почему ты это сделал?
Ответа не было долго. Адам лежал, чувствуя, как петля сжимает горло, и ждал.
Потом услышал голос:
— Если бы ты стал карабкаться... если бы ты уцепился за полку, но не удержался и сорвался... то наделал бы шуму... и тогда остальные, кто там был, ломанулись бы туда.
Потом, помолчав:
— А места там было только на двоих. Это максимум. Я не хотел отбиваться от всех.
Потом:
— Я понял, что лучше поднять тебя по-тихому.
Адама бросило в жар. Через некоторое время, прислушиваясь к своему бледному, далекому голосу, он сказал:
— И все? И это все?
Последовало долгое ожидание.
Потом голос Моиса:
— А чего тебе еще-то?
— Не знаю, — сказал Адам. Он лежал, слушая стук собственного сердца, и не знал.
— Человек многого не знает, — сказал голос.
Потом опять была тишина.
Потом:
— Этот сегодняшний парень. Этот парень, что лежал там, и из него вытекала кровь. Ведь это мог быть я.
— Пожалуйста, — сказал Адам. — Давай не будем разговаривать. Хватит.
Но потом:
— Черт, я почти что захотел оказаться на его месте. Смотрел, как он лежит и истекает кровью, и почти завидовал. Ему было не больно. Ни капельки. Не то что порка. Не то что каленое железо, шипящее на коже. Не то что рыть сортиры под снегом. Не то что когда с тобой обращаются как с собакой. Не то что...
Адам услышал какое-то шевеление, пыхтение в темноте.
— Замолчи, — сказал он.
Потом услышал сдавленное:
— Черт... Дьявол... Мне было бы плевать, если бы это я был. Лежал бы там весь в крови... о, ты должен мне верить, ты должен...
Адам вскочил с кровати.
— Да чтоб тебя! — закричал он в темноту, в то место темноты, которое, он чувствовал, должно быть занято Моисом — Моисом Крофордом. — Будь ты проклят! — закричал он. — Сколько можно повторять — замолчи, замолчи! Неужели не надоело? Я не могу больше этого вынести.
Адам дрожал от чувства, которое он не мог распознать. Потом взял себя в руки:
— Ложись, — хрипло сказал он.
Потом услышал дыхание человека в темноте, тихое, свистящее. Потом услышал едва заметный, крадущийся звук, скорее, ощущение движения, чем звук. Потом стало слышно, как человек с необычайной осторожностью сел на койку.
Потом голос позвал:
— Кривуля... Кривуля...
— Да, — сказал Адам.
— Кривуля, — глухо сказал далекий голос. — Ты должен мне верить, Кривуля. Я бы лучше лежал там и истекал кровью. Я бы лежал, а кровь вытекала... черт подери, Кривуля, клянусь... Ей-Богу...
— Заткнись! — крикнул Адам в темноту. — Заткнись и ложись спать, ты... ты... — у него перехватило дыхание. Потом воздух прорвался на волю, и радость наполнила все его существо, как будто никого кроме него не было в этой тьме, как будто он один наполнил собою тьму и впервые почувствовал себя самим собой — целиком и полностью.
— Ты... да, ты... — крикнул он, — ты... черный сукин сын!
Он стоял и тяжело дышал в темноте.
Адам ещё немного постоял. Потом с чувством невероятного облегчения подошел к койке и лег. Ему приходилось двигаться очень аккуратно, потому что ощущение легкости и покоя, при всей своей небывалой силе, было неустойчиво, как гигантский валун на краю пропасти. Он это знал. Он осторожно лег и уставился вверх, во тьму.
Сначала стояла тишина, абсолютная тишина. Потом в тишине послышалось старательно сдерживаемое дыхание. Вскоре начались стоны.
Стоны были очень тихие, едва ли громче простого храпа. Они постепенно складывались в некий ритм. Под этот ритм, когда прошел первый испуг, Адам начал незаметно проваливаться в сон. Скоро усну, думал он. Он думал о том, как вытекает кровь. Как вытекает кровь, пока ты все глубже и глубже проваливаешься в черную бездну сна.
