Джованни Пирелли - По поводу одной машины
— Берти. Вы ведь знаете, о ком я говорю? Скончался. Сегодня утром, на рассвете.
В черепной коробке доктора Казополло, родом из Романьи, хранится полная картотека всех каверзных дел. Он слова не проронил, даже не сказал: «Вот бедняга». Казополло ждет — сейчас Гавацци обрушит на него град обвинений: он виноват в кончине Берти, так как в свое время не удосужился сделать то-то и то-то, не предусмотрел того-то, не распорядился, не воспрепятствовал, не вмешался. Короче, лучше бы этот Берти не умирал.
Гавацци: — Я хочу выяснить, были ли у него иждивенцы и кто именно.
— Только сестра. «Берти, Роза, место и год рождения — Мецпегра, Сондрио, второго июля тысяча восемьсот девяносто девятого, незамужняя, домашняя хозяйка», — зачитывает Казополло.
У Гавацци глаз острый:
— А после слова «домашняя хозяйка» что там приписано карандашом?
— Приписано: «Парализована».
— Окончательный расчет и прочее меня не касается. Мне надо получить у вас пособие на похороны. Только предупреждаю: не вздумайте отделаться парой тысяч!
— Ладно. Я передам ваше заявление в отдел вспомоществований. — Учитывая, что Гавацци не стала напоминать о прошлом, воздержалась от упреков… Однако доктор Казополло не может отказать себе в удовольствии — добавляет — Учтите, что Берти, Луиджи, в штате фирмы не состоит.
— Еще бы!
— Я хочу только сказать, что он ушел с работы до своей кончины. В деле значится, что он уволился двенадцатого января.
— По собственному желанию, не так ли?
Похоже, что сейчас раскричится… Нет. Устало улыбается, как бы говоря: «Мы-то с вами знаем, где собака зарыта…»
Спокойно:
— Доктор Казополло, деньги мне нужны сейчас же. Немедленно.
— Надо думать, похороны состоятся не сегодня вечером?
— Но и не через год.
— А когда? Завтра? В субботу? Зайдите лучше завтра до половины первого.
Скажу вам по секрету: вас ждет приятная неожиданность.
— А что, если я забегу к концу дня? Между пятью и шестью? Не все ли равно, сегодня вечером или завтра утром…
— А вам не все равно?
Доктор Казополло смотрит на Гавацци в упор, и она решает: ладно, в конце концов не стоит упрямиться. Этим кадровикам палец в рот не клади. Сыскная служба у них поставлена серьезно, по системе. Но что он мог пронюхать? Никаких поводов для подозренйй у него нет.
На рабочем месте Г авацци можно было бы повесить объявление: закрыто по случаю похорон родственника. У нее есть дела поважнее, чем наматывать проволоку на катушки. Надо распространить обращение: «От трудящихся — по красной гвоздике (цена — сто лир); остальное — за счет капитализма».
— Вы знаете лучше меня, что сбор пожертвований на заводе запрещен, — предупреждает ее Рибакки, когда Гавацци решает по сему случаю причислить к трудящимся и его. — Особенно в рабочее время.
— Насчет «особенно» можно бы и умолчать. Раз запрещено, значит запрещено. Но поскольку в перерывах между одной империалистической войной и другой не менее строго запрещается бросать покойника на произвол судьбы… Поскольку денег на погребение нет… И поскольку те, кто мог бы раскошелиться…
— Если на то пошло, отдел вспомоществований в пособии не откажет.
— Наверняка откажет. И не без оснований. Ведь Берти уже не числится в штате фирмы! Счел своим долгом не быть помехой. Для начала — глазарям «Ломбардэ». Предположим, вы, в порядке исключения, прислушаетесь к голосу своей совести…
— Гавацци, еще одно…
— …«слово и я буду вынужден принять соответствующие меры», да? Знаю, что вы скажете. Слышала не раз. Учитывая удачный опыт с Берти, отправите меня на «Свалку»?
Она продолжала сбор денег. Наскребла пять тысяч с лишним: кто дал сто, кто двести; Маркантонио выложил тысячу (от имени своей команды — семерых Инверницци). К Марианне она даже не обращалась. Котенка тоже решила не трогать, чтобы не втягивать в неприятности, так как наутро предстоит… Но на «Голгофу» все же взобралась. Инженеру тоже изложила жалостную версию насчет того, что фирма пособия дать не может, поскольку Берти… — и так далее и тому подобное, правильно рассчитав, что д’Оливо не даст себе труда справляться, проверять, так ли это. Но что он, не сходя с места, выложит пять тысяч лип. это ей никогда бы не пришло в голову!
— Столько, сколько набрали мы все, — бормочет Гавацци. — Тоже способ дать нам почувствовать, какая мы мелкота. Ладно, куда ни шло, пригодятся для кассы. Деньги не пахнут.
После работы на квартире у Берти собралось несколько товарищей: Соньо и Гарау со «Свалки», муж и жена Инверницци, Брамбилла-отец, проныра Джеппа, намотчица Амелия и парнишка по имени Кастеллотти — сын неизвестных родителей, воспитывавшийся у попов и попавший на завод (о чем он сообщает всем и каждому) по рекомендации самого кардинала.
Одновременно с Гавацци, прямо за ней, вошли в подъезд два незнакомца с какой-то молодой женщиной. Г авацци за стенами «Ломбардэ» становится, как известно, другим человеком. Чувствует себя немощной, бесполезной, бессильной и готова бить отбой: сесть на трамвай и убраться восвояси. Если бы не эти трое, что шли следом…
Взбираясь по узкой лестнице:
— Никуда не денешься, кто-нибудь из родственников непременно объявится. Будут путаться в ногах, во все соваться, давать указания, но ни одной лиры из них, конечно, не вытянешь.
Когда запыхавшаяся Гавацци (сердце подступило к горлу) добралась до площадки, на которую выходила дверь квартиры Берти, той троице оставалось до нее всего несколько ступенек.
— Вы кто такие? — обернулась она к ним.
Тот, что помоложе, похож на преподавателя латыни и греческого; ученики, пока он пишет на доске, наверняка вытворяют за его спиной бог знает что. Очень красивые чернильно-черные глаза его под роговыми очками исполнены мудрости и библейского долготерпения.
— Мы из секции социалистической партии Порта Вольты. Я вроде как бы секретарь…
Гавацци: — «Вроде» или на самом деле? — При этом она смерила его взглядом с головы до ног: кажется, он пришелся ей по вкусу.
Молодой человек улыбнулся. Улыбка ей явно понравилась. И, тотчас посерьезнев, добавил:
— Узнав, что наш товарищ Берти, бедняга… А вы кем ему?
Гавацци: — Что за чепуха? Разве Берти — член партии?
— Со второго ноября сорок пятого года. Это точно, мы подняли документы.
Как бы в поисках поддержки, молодой человек оборачивается к пожилому.
У того блаженная физиономия, под адамовым яблоком бантик, продернутый в золотой кружочек, какие носили когда-то маклеры по продаже скота.
— Это наш секретарь по оргвопросам, — пояснил молодой.
Гавацци (прежде чем что-либо сказать, надо выяснить): — И часто он бывал в ячейке?
— Почти никогда.
Молодой снова обернулся к пожилому; тот благодушно махнул рукой — дескать, не надо быть слишком требовательным, — и сказал:
— Но уж раз в год непременно: платил членские взносы и давал на «Аванти!»[14].
Ввиду того, что Гавацци их дальше лестничной площадки не пускает, молодой, набравшись духа:
— Не знаю, кем вы ему… Во всяком случае, вот…
И извлек из внутреннего кармана пальто плотный лист бумаги, исписанный меньше чем наполовину корявым неуверенным почерком.
— Это, так сказать, духовное завещание. Он оставил нам его в запечатанном конверте, когда в последний раз приходил платить членские взносы. По квитанции мы установили, что это было двенадцатого января.
И снова взгляд в сторону секретаря по оргвопросам; тот кивает головой.
Молодой: — Он тут пишет, что, поскольку у него никого нет… или вы сами прочтете?
— Поскольку у него никого нет… и дальше что?
— Да ничего особенного. Благодарит нас (собственно, неизвестно, за что), просит проследить, чтобы его сестра… Простите, а вы не…
— Я ему никто.
— …чтобы его сестра не звала попов. Моя жена уже была у приходского священника— предупредила, чтобы он себя не утруждал… Вот это моя жена.
Молодая женщина: — Рада с вами познакомиться. Меникатти. — Она протягивает левую руку, потому что в правой у нее красный флаг. Он без чехла, туго свернут и перевязан сверху и снизу бечевкой.
Гавацци: — Очень приятно. Гавацци. Что ж мы стоим на лестнице?
И во главе троицы она вошла в квартиру, громко продолжая разговор:
— Значит, договорились: все расходы — пополам. Половину возьмет на себя завод, половину — ячейка. А такси за свой счет. Так?
Секретарь Порта Вольты (краснея): — Да, то есть нет. Дело в том, что у нас проводится сейчас подписка в пользу Алжира.
Он оборачивается к жене. Всем ясно, что вопрос уже обсуждался и что единодушного решения принято не было. Теперь он оборачивается к секретарю ло орг-вопросам.
