Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного
При этих словах лицо моей жены внезапно приняло выражение задумчивой печали и привлекательной мягкости.
«Ах, бедный несчастный Фабио, – вздыхала она. – Каким ужасным мне представляется то обстоятельство, что его нет здесь, чтобы поприветствовать вас! С какой радостью он бы принял любого из друзей его отца – он ведь обожал своего отца, бедняжка! Я до сих пор не могу поверить в то, что он умер. Это случилось слишком внезапно, слишком ужасно! Не думаю, что когда-либо смогу оправиться от этого удара!»
И ее глаза действительно наполнились слезами, хотя этот факт меня уже не удивлял, поскольку многие женщины умеют заставить себя плакать. Совсем немного практики – и мы, мужчины, настолько глупы, что никогда не догадываемся, как все это было разыграно. Мы принимаем всю эту милую притворную жалость за истинное горе и мучаемся поисками способов утешения женской печали, корень которой кроется лишь в их тщеславии и эгоизме. Я быстро перевел взгляд с моей жены на Феррари: он кашлянул и казался смущенным, однако он не был столь хорошим актером, как она. От вида этих двоих я даже не знаю, какое чувство в большей степени овладело мною – презрение или отвращение.
«Утешьтесь, мадам, – сказал я холодно. – Время быстро исцелит раны столь юной и прекрасной особы! Честно говоря, я премного сожалею о смерти вашего мужа, но я попросил бы вас не сдаваться перед горем, которое, даже будучи искренним, к несчастью, оказывается бесполезным. У вас вся жизнь впереди и много счастливых дней, вас ожидает столь же счастливое будущее, сколь вы его заслуживаете!»
Она улыбнулась, капли слез испарились, словно утренняя роса на жаре.
«Благодарю вас за ваши добрые слова, граф, – сказала она, – но это на вас лежит ответственность за мои счастливые дни, которые начнутся, когда вы удостоите меня вашим посещением. Вы ведь приедете, правда? Мой дом и все, что есть в нем, я предоставляю в ваше распоряжение!»
Я засомневался. Феррари выглядел веселым.
«Мадам еще не знает о вашей неприязни к женскому обществу, граф», – сказал он, и в его словах прозвучала насмешка. Я холодно взглянул на него и обратился к своей жене:
«Синьор Феррари абсолютно прав, – сказал я тихим голосом, наклонившись к ней. – Я нередко бываю достаточно неучтивым, стремясь избежать женского общества, но, увы! У меня нет никаких шансов устоять против улыбки ангела».
И я склонился в глубоком изысканном почтении. Ее лицо просияло – она обожала свою собственную прелесть, и в ней тут же пробудилась страсть завоевательницы. Она приняла стакан вина из моей руки с ленивой грацией и с улыбкой полностью сконцентрировала на мне свой очаровательный взгляд.
«Какие приятные слова, – сказала она, – и они означают, конечно, что вы приедете уже завтра. Ангелы обязывают к подчинению! Гуи…, то есть синьор Феррари, вы составите графу компанию и покажете дорогу к моей вилле?»
Феррари склонил голову с некоторой жесткостью. Он выглядел немного угрюмым.
«Рад видеть, – заметил он несколько раздраженно, – что ваши доводы подействовали на графа Олива более убедительно, чем мои. Со мною он был абсолютно непреклонен».
Она весело рассмеялась: «Ну конечно же! Только женщина всегда умеет добиваться своего, я ведь права, граф?» И она поглядела на меня со смешанным выражением радости и преступного намерения. Какова была ее страсть к разрушению! Она видела, что Гуидо был задет, и явно наслаждалась еще большим издевательством над ним.
«Я не могу сказать, мадам, – отвечал я ей. – Я столь мало знаком с вашим прекрасным полом, что мне необходимо обучение. Но я инстинктивно чувствую, что вы, должно быть, правы, независимо от того, что вы говорите. Ваши глаза обратили бы и неверного!»
И снова она поглядела на меня одним из своих удивительно сияющих, соблазнительных, поражающих как стрела взглядов, а затем поднялась, собираясь уходить.
«Поистине ангельский визит, – сказал я легко, – столь сладостный, но краткий!»
«Мы еще встретимся завтра, – ответила она, улыбаясь. – Считаю, что вы дали мне слово, и вы меня не обманете! Приезжайте завтра днем как можно раньше, тогда вы увидите мою маленькую дочку Стелу. Она так похожа на бедного Фабио. До завтра, адью!»
Она протянула руку, и я поднес ее к губам. Она улыбнулась, когда отнимала ее и, глядя на меня, а точнее на мои очки, она спросила:
«У вас что-то с глазами?»
«Ах, мадам, ужасная немощь! Совершенно не выношу света. Но мне не следует жаловаться – это возрастное».
«Вы вовсе не кажетесь старым», – сказала она задумчиво. Своим острым женским глазом она заметила, полагаю, нетронутую гладкость моей кожи, которую ничем не скроешь. Но я воскликнул с удивлением:
«Не кажусь старым! С моими-то седыми волосами?»
«Они нередко встречаются и у молодых, – сказала она. – В любом случае, седые волосы часто становятся спутниками среднего возраста или того, что зовется, началом новой жизни. Ну а вам они действительно очень идут!»
И с учтивым прощальным жестом она повернулась и покинула комнату. Мы оба, Феррари и я, поспешили проводить ее вниз до экипажа, который ожидал у двери: та самая карета с парой каштановых пони, которых я сам подарил ей на день рождения. Феррари предложил помочь ей забраться на ступень кареты, но она отклонила его руку в сторону с легким шутливым словом и приняла вместо этого мою помощь. Я помог ей зайти внутрь и уложить складки ее платья в ногах, она весело кивнула нам обоим, когда мы стояли без головных уборов на полуденном солнце, наблюдая за ее отъездом. Лошади тронулись быстрым легким галопом, и через несколько минут изящный экипаж скрылся из поля зрения. Когда вдали осталось лишь облачко пыли, поднятое колесами, я повернулся, чтобы взглянуть на своего товарища. Его лицо было строго, а брови соединились в хмуром взгляде. «Задело за живое!» – подумал я. Маленькая пчелка ревности уже начала свою горькую работу! Всего лишь ничтожный пустяк сделала моя жена и «любовь его очей», предпочтя мою руку в качестве секундной поддержки, и этого уже было достаточно для того, чтобы уколоть его гордость. Бог мой! Что за слепые кроты – мужчины! Со всеми их высокими способностями и бессмертными подвигами, со всем миром у их ног они унижаются и падают в бессильной слабости от одного пренебрежительного слова или наглого жеста легкомысленного женского существа, чья самая высшая преданность принадлежит зеркалу, которое отражает их красоту в наилучшем свете! «Как легка будет моя месть», – радовался я, когда наблюдал за Феррари. Я тронул его плечо, он вышел из своей неловкой задумчивости и выдавил улыбку. Я достал портсигар.
«О чем это вы замечтались? – спросил я его со смехом. – О Гебе3, которая разливала вино богам, или о Венере, когда она восстала во всей своей обнаженной красе из волн? Или об обеих сразу? Уверяю вас, отличная сигара столь же приятна в своем роде, сколь и женская улыбка».
Он взял сигару и закурил ее, но ничего не ответил.
«Вы приуныли, мой друг, – продолжил я весело, беря его под руку и водя вперед и назад по газону перед его домом. – Остроумие, как говорят, должно оттачиваться острым глазом, так как же получилось, что ваше, кажется, притупилось? Возможно, ваши чувства слишком глубоки, чтобы выразить их словами? Если так, я не удивляюсь, поскольку леди чрезвычайно хороша».
Он быстро взглянул на меня.
«А я разве не говорил вам? – воскликнул он. – Она определенно прекраснее всех созданий под нашим небом! Даже вы, граф, с вашими циничными идеями о женщинах, даже вы немного смягчились и попали под ее влияние, я это видел!»
Я медленно выдохнул дым своей сигары и притворился задумавшимся.
«Правда? – сказал я наконец с видом хорошо разыгрываемого удивления. – Неужели смягчился и попал под влияние? Я так не думаю. Однако я допускаю, что не встречал столь совершенно-прекрасной женщины».
Он остановил свои шаги, высвободил руку из моей и пристально посмотрел на меня.
«Я вам это говорил, – сказал он серьезно. – Вы должны запомнить, что я вам это говорил. И сейчас, возможно, мне следует вас предостеречь».
«Предостеречь меня! – воскликнул я испуганно. – О чем? О ком? Определенно не о графине Романи, которой вы так страстно желали меня представить? Она ведь не больна и не инфицирована? Не представляет ли она опасности для жизни или будущей жизни в Раю?»
Феррари рассмеялся той озабоченности, которую я выказал по поводу собственного телесного здоровья, – боязнь, которую я постарался представить почти что комичной, – но выглядел теперь несколько более дружелюбным.
«О нет, – сказал он. – Ничего такого я не имел в виду. Я только думаю, что, честно сказать, у нее очень обольстительные манеры, и она может оказывать вам маленькие знаки внимания, способные увлечь любого мужчину, который не знает, что они всего лишь часть ее милой детской шалости. Короче, они могли бы принудить его ошибочно предполагать себя объектом ее особого предпочтения, и…»
