Виктор Гюго - Труженики моря
Ветра не было. Бидон со скипидаром, подвешенный под капитанским мостиком, даже не колыхался. Пассажиры притихли.
Парижанин начал насвистывать сквозь зубы песенку Беранже.
Один из торговцев обратился к нему:
– Вы едете из Парижа?
– Да, сударь. – Он продолжал свистеть.
– Что там слышно?
– Все по-прежнему. Вкривь и вкось.
– Значит, на суше происходит то же, что и на море?
– Да, мы вот и на море попали в переделку.
– И можем угодить в большую беду?
Парижанин воскликнул:
– В какую беду? Что вы называете бедой? Вот, например, пожар в Одеоне – беда. Сколько людей он разорил! А справедливо ли это? Я не знаю, сударь, как вы, но мне такое вовсе не нравится.
– Мне тоже, – ответил торговец.
– Все, что творится на белом свете, производит впечатление испортившегося механизма. Я думаю, Господь Бог здесь ни при чем.
Торговец почесал затылок, как бы силясь понять его слова. Парижанин продолжал:
– Господь Бог отсутствует. Нужно было бы издать приказ о том, чтобы он занялся своими делами. Он залег отдыхать и не интересуется нами. Нет, право, сударь, все идет из рук вон плохо, и это потому, что Бог устроил себе каникулы, а делами заправляют его ангелы, кретины с воробьиными крылышками.
Капитан Клюбен, незаметно приблизившийся к ним, положил руку на плечо парижанина и сказал:
– Тсс… сударь, будьте осторожны в выражениях. Мы находимся в море.
Все промолчали.
Через несколько минут гернзеец, слыхавший весь разговор, прошептал на ухо торговцу:
– Какой набожный человек!
Дождя не было, но все промокли насквозь. Никто не знал точно, куда движется пароход, и всем было не по себе. Казалось, судно погрузилось в царство печали. Туман всегда создает тишину: он усыпляет волну и заглушает ветер. В этой тишине шум парохода представлялся беспокойным и жалобным.
Навстречу не попадалось ни одного корабля. Если даже где-нибудь со стороны Гернзея или Сен-Мало, вне полосы тумана, и были в море какие-нибудь суда, они не могли видеть Дюранду, и черная полоса ее дыма должна была им казаться лишь странной кометой в белесом небе.
Внезапно Клюбен закричал:
– Негодяй! Ты не так правишь! Ты нас погубишь. Убирайся в черту, пьяница!
И он сам взялся за руль.
Смущенный рулевой спрятался в рубке.
– Теперь мы спасены, – сказал гернзеец.
Пароход продолжал мчаться. К трем часам туман стал медленно подниматься и показалось море.
– Ох, мне это не нравится, – сказал гернзеец.
И в самом деле, туман может рассеяться лишь от солнца или от ветра. Если он рассеивается от солнца – хорошо. Но для солнца было уже слишком поздно. В феврале оно в три часа дня чересчур слабое. А ветер, разыгрывающийся в это время дня, опасен. Он зачастую предвещает бурю.
Однако если ветерок и был, то очень маленький.
Клюбен управлял пароходом, не отходя от руля, и слова, которые он бормотал, доносились до пассажиров:
– Нельзя терять ни минуты. Из-за этого пьяницы мы опоздали.
Его лицо было непроницаемым.
Море уже не выглядело таким спокойным. Кое-где на нем появились барашки. На поверхности воды там и сям дрожали пятна света. Такие пятна тревожат моряков: они указывают на прорывы, сделанные в пелене тумана ветром. Туман поднялся для того, чтобы затем сгуститься еще больше. Пароход попал теперь в самую его гущу. Временами круг разрывался, сверкал клочок неба, и затем завеса смыкалась снова.
Гернзеец, снова взяв подзорную трубу, обратился к Клюбену:
– Капитан Клюбен, мы идем на утес Гануа.
– Вы ошибаетесь, – холодно ответил Клюбен.
– Я уверен в этом!
– Это невозможно.
– Я только что видел скалу на горизонте.
– Нет. Здесь открытое море.
Клюбен продолжал вести судно в том же направлении. Гернзеец схватил трубу. Через мгновение он закричал:
– Капитан, поверните руль!
– Почему?
– Я четко вижу высокую скалу совсем близко. Это Гануа.
– Вы приняли густой туман за скалу.
– Это Гануа! Поверните руль во имя Неба!
Клюбен его не послушал.
Клюбен поражает всех
Раздался треск. Треск ломающейся обшивки корабля среди открытого моря – это самый ужасный звук в мире. Дюранда тут же остановилась.
Некоторые пассажиры от толчка упали на палубу.
Гернзеец поднял в отчаянии руки:
– Это Гануа. Я ведь говорил!
Громкие крики огласили пароход:
– Мы погибли!
Голос Клюбена, сухой и спокойный, заглушил все остальные:
– Никто не погиб! Молчать!
Из топки показалась черная обнаженная фигура Имбранкама. Он спокойно доложил:
– Капитан, в топке вода. Машина сейчас остановится.
Наступила страшная минута. Казалось, Дюранда нарочно бросилась на утес. Выступ скалы врезался в судно как гвоздь. Пробоина была величиной в квадратную сажень, обшивка сорвана, нос разбит. Вода широким потоком вливалась в трюм. Это была гибель. Удар оказался настолько силен, что даже на корме показались трещины. Вокруг судна ничего не было видно, кроме тумана, который становился все гуще и теперь был почти черным. Наступала ночь.
Дюранда носом погружалась в воду. Она напоминала лошадь, брюхо которой распорото ударом бычьих рогов. Она была мертва.
Тангруй протрезвел. Во время крушения хмель вышибается из головы. Он спустился в трюм, затем поднялся и сказал:
– Капитан, вода прибывает. Через десять минут она наполнит весь трюм.
Пассажиры метались по палубе, заламывая руки, перевешивались через борт, бросались в топку – словом, делали все те бесполезные движения, которые свойственны людям, объятым ужасом. Турист лишился чувств.
Клюбен поднял руку, и все умолкли. Он спросил у негра:
– Сколько времени еще может работать машина?
– Минут пять-десять.
Потом обратился к гернзейцу:
– Я стоял у руля. Вы рассматривали утес. Вы говорите, это Гануа. На какой именно камень мы наткнулись?
– На Мовский. Во время проблеска света я четко разглядел Мовский камень.
– Следовательно, – сказал Клюбен, – мы находимся между Большим и Малым Гануа, на расстоянии одной мили от берега.
Экипаж и пассажиры слушали, дрожа от ожидания и страха, не спуская глаз с капитана.
Облегчить судно было невозможно и бесполезно. Для этого требовалось поднять люки, таким образом открыв новые входы для притока воды. Бросать якорь также бесполезно: судно и так пригвождено к скале. Да и глубина здесь слишком велика. Можно было бы воспользоваться машиной, которая еще работала, дать обратный ход и оторваться от утеса. Но это мгновенная гибель. Камень, врезавшийся в отверстие, затыкал его и сдерживал приток воды. Ведь если вытащить кинжал из груди раненого, несчастный немедленно умирает. Сняться с утеса означало тотчас же пойти ко дну.
Быки в трюме, затопляемом водой, начали реветь. Клюбен скомандовал:
– Спускайте шлюпку!
Имбранкам и Тангруй начали поспешно отвязывать канаты. Остальные не двигались с места.
– Все за работу! – закричал Клюбен.
На сей раз его послушались. Клюбен продолжал командовать. Наконец шлюпка была спущена. В эту минуту машина перестала работать. Дым уже не валил. Вода залила топку.
Пассажиры, скользя по веревочной лестнице, скорее падали в шлюпку, чем спускались в нее. Имбранкам поднял бесчувственного туриста, отнес его в лодку и снова поднялся на пароход.
Матросы последовали за пассажирами. Юнга споткнулся и упал. Они продолжали двигаться к борту, топча его ногами. Имбранкам загородил им дорогу.
– Пропустите сначала мальчика, – сказал он.
Растолкав крепкими черными руками матросов, он поднял юнгу и передал его гернзейцу, стоявшему в шлюпке. После этого обратился к матросам:
– Проходите!
Клюбен тем временем пошел в свою каюту, собрал документы, инструменты, взял компас и вернулся на палубу. Он подал документы негру, компас протянул Тангрую и сказал им:
– Опускайтесь в шлюпку.
После того как они спустились, шлюпка наполнилась настолько, что борта ее почти погружались в воду.
– Отчаливайте! – закричал Клюбен.
Из баркаса кто-то крикнул:
– А вы, капитан?
– Я остаюсь.
У тех, кто терпит крушение, нет времени рассуждать или сентиментальничать. Но все же люди, сидевшие в шлюпке и чувствовавшие себя в относительной безопасности, оказались великодушны. Все в один голос закричали:
– Капитан, вы должны плыть с нами!
– Я остаюсь.
Гернзеец, хорошо знавший местность, крикнул:
– Послушайте, капитан. Мы находимся возле Гануа. Отсюда не больше мили до Пленмонта, но там нет причала для лодок. Поэтому нам придется плыть в Рокен, а это в двух милях отсюда. Сейчас туман, надвигается шторм. Шлюпка доберется до Рокена не раньше чем через два часа. Мы, конечно, хотим успеть вернуться сюда за вами. Но если погода разыграется, то не сможем этого сделать. Остаться вам здесь равносильно гибели. Поедем с нами.
– Шлюпка переполнена, вы правы, – вмешался парижанин. – Возможно даже, лишний человек ее погубит. Но нас здесь тринадцать, а это несчастливое число. Лучше перегрузить лодку, чем плыть в таком составе. Прыгайте, капитан!
