Сигрид Унсет - Венец
"А если вы Ивар, сын Иона, мой верный паж,
То завтра же рано утром повесят нас!"
Но рыцарь Ивар, сын Иона, не трусом был
Железной брони не снятии, в челнок вскочил.
"Дан Бог, королева Дании, вам добрых ночей
Так много, как на небе звездных очей?
Дай Бог, король, вам столько же
несчастных годов,
Как на липе листов,
на коже волосков..."
Знаком ли нам Ивар, сын Иона?
Была уже глубокая ночь, и костры превратились в груды тлеющих углей, черневших все больше и больше. Кристин и Эрленд, держась за руки, стояли пол деревьями у садовой ограды. Позади них затихал шум и гам подгулявшей толпы - только несколько молодых парней прыгали, напевая, около тлеющих костров: но музыканты уже улеглись спать, и большинство людей разошлось. Там и сям бродили женщины, отыскивая мужей, которые перепились пивом и свалились где-нибудь.
- Не знаю, куда это я девала свой плащ? - прошептала Кристин.
Эрленд обнял ее одной рукою за талию и завернул своим плащом и ее и себя. Тесно прижавшись друг к другу, они про' шли сад, где росли целебные травы.
Пряный запах, смягченный и будто увлажненный росистою прохладою, ударил им , ч лицо, напомнив о дневном зное. Ночь была темна, а небо над вершинами деревьев затянуто мрачными тучами. Но все же они ощутили, что в саду были и другие люди. Эрленд прижал девушку к себе и шепотом спросил:
- Ты не боишься, Кристин?
В уме ее на миг предстал бледным видением мир, лежавший вне этой ночи, - ведь это безумие! Но Кристин была так блаженно бессильна. Она только крепче прижалась к Эрленду и что-то неслышно прошептала, сама не зная что.
Они дошли до конца тропинки; туг была каменная ограда, отделявшая сад от леса. Эрленд помог Кристин взобраться наверх. Когда она спрыгнула вниз, на ту сторону, Эрленд подхватил ее и некоторое время держал на руках, прежде чем поставить на траву.
Кристин стояла, запрокинув голову под его поцелуями. Он положил ей руки на виски - ей было так приятно ощущать его пальцы, глубоко уходившие в волосы, - ей подумалось, что она тоже должна сделать ему что-нибудь приятное, и поэтому она взяла в обе руки его голову, стараясь поцеловать его так, как он целовал ее.
Когда он положил руки ей на грудь и погладил, Кристин почувствовала, будто Эрленд обнажил ее сердце и взял его; он чуть-чуть раздвинул складки шелковой рубашки и поцеловал там - этот поцелуй обжег ее, проникнув до самого сердца.
- Тебя я никогда бы не мог оскорбить, - прошептал Эрленд. - Ты никогда не пролила бы ни одной слезы по моей вине! Никогда я не думал, что девушка может быть такой хорошей, как ты, моя Кристин...
Он увлек ее на траву под кусты; они сели там спиною к каменной ограде. Кристин ничего не говорила, но, когда он переставал ласкать ее, протягивала руку и дотрагивалась до его лица.
Через некоторое время Эрленд спросил:
- Не устала ли ты, дорогая моя? - И тогда Кристин склонилась на его грудь; он обнял ее и прошептал:
- Спи, спи, Кристин, спи здесь, у меня... Она все глубже и глубже погружалась в темноту, тепло и счастье у него на груди.
Когда Кристин пришла в себя, она лежала, вытянувшись во весь рост, на траве, щекой на коленях Эрленда, обтянутых коричневым шелком. Эрленд по-прежнему сидел, прислонясь к каменной ограде; лицо его было серым в серых сумерках, но широко раскрытые глаза были удивительно чисты и прозрачны. Кристин увидела, что он всю ее закутал в свой плащ - ногам ее было так хорошо и тепло под мехом.
- Вот ты и спала у меня в объятиях, - сказал он и слабо улыбнулся. Благослови тебя Бог, Кристин, ты спала так сладко, как ребенок на руках у матери...
- А вы не спали, господин Эрленд? - спросила Кристин. Он улыбнулся, глядя в ее заспанные глаза:
- Может быть, придет такая ночь, когда мы с тобою сможем заснуть вместе, - не знаю, что ты на это скажешь, когда обдумаешь! Я бодрствовал эту ночь - между нами все еще столько препятствий, что они разделяют нас больше, чем если бы между мною и тобою лежал обнаженный меч. Скажи, будешь ли ты любить меня, когда эта ночь пройдет?
- Я буду любить вас, господин Эрленд, - сказала Кристин, - я буду любить вас, пока вы сами захотите, и после вас не буду любить никого другого!..
- Тогда, - медленно сказал Эрленд, - тогда пусть Бог отвернется от меня, если когда-либо в объятиях моих будет женщина или девушка до того, как я смогу обладать тобою по чести и по праву! Скажи и ты то же самое, попросил он. Кристин сказала:
- Пусть Бог отвернется от меня, если я обниму другого, пока живу на земле!
- Теперь нам пора идти, - сказал Эрленд немного погодя, - пока народ еще не проснулся.
Они пошли сквозь кусты вдоль каменной ограды.
- Ты думаешь о том, что теперь будет с нами? - спросил Эрленд.
- Это вам решать, Эрленд, - отвечала она.
- Твой отец... - начал он через некоторое время. - В Гердарюде говорят, что он мягкий и справедливый человек. Как ты думаешь, он будет очень противиться нарушению договора, который он заключил с Андресом Дарре?
- Отец так часто повторял, что не будет принуждать нас, своих дочерей, - сказала Кристин. - Ведь все устроилось больше потому, что наши земли лежат так удобно по соседству. Но отец, конечно, не захочет, чтобы я из-за этого лишилась всех земных радостей! - В душе у нее шевельнулось смутное предчувствие, что, может быть, все это будет не так-то легко и просто, но она поборола его.
- Тогда, может, все произойдет легче, чем я думал сегодня ночью, сказал Эрленд. - Помоги мне Бог, Кристин, я не могу потерять тебя, - теперь я никогда уже больше не буду счастлив, если ты не будешь моею!
Они расстались среди деревьев, и Кристин нашла дорогу в предрассветных сумерках к той комнате для гостей, где должны были ночевать монахини из Ноннесетера. Все кровати были заняты, но Кристин бросила плащ на солому среди пола и легла не раздеваясь.
Когда она проснулась, был уже день. Ингебьёрг, дочь Филиппуса, сидела на скамейке недалеко от нее и пришивала к плащу оторванный меховой борт. Она, как и всегда, готова была болтать без умолку.
- Так ты всю ночь была вместе с Эрлендом, сыном Никулауса? - спросила она. - Тебе бы следовало немного поостеречься этого молодца, Кристин: думаешь, Симону, сыну Андреса, понравится, что ты так сдружилась с ним?
Кристин нашла умывальную чашку и начала умываться.
- А твой-то жених? Думаешь, ему понравится, что ты этой ночью танцевала с толстяком Мюнаном? В такой вечер всякий волен танцевать с тем, кто выберет его, - ведь фру Груа сама дала нам разрешение...
Ингебьёрг фыркнула.
- Эйнар, сын Эйнара, и господин Мюнан - друзья, и ведь он женатый и старый человек! Да и некрасивый, хотя обходительный и любезный, - посмотри, что он подарил мне на память об этой ночи, - сказала она, показывая золотую застежку, которую Кристин накануне видела на шляпе господина Мюнана. - Но этот Эрленд... Правда, с него сняли отлучение в прошлом году на Пасху, но говорят, что Элина, дочь Орма, была у него в Хюсабю и после этого, господин Мюнап говорит, что он бежал к отцу Иону в Гердарюд, - видно, не надеется, что сможет удержаться от греха, если только опять встретится с нею!..
Кристин, побелев как полотно, подошла к подруге:
- Да разве ты не знала этого? - сказала Ингебьёрг. - Ведь он сманил жену от мужа где-то на севере, в Холугаланде[Холугаланд область в Норвегии, у Полярного круга. ], и держал ее в своей усадьбе, несмотря на приказ короля и архиепископское отлучение; они и двух детей прижили; ему пришлось бежать в Швецию и уплатить такую пеню из своего имущества, что, господин Мюнан говорит, он в конце концов станет совсем бедняком, , если скоро не исправится...
- Да, уж разумеется я знаю это, - сказала Кристин с каменным лицом. Но ведь теперь с этим покончено...
- Так-то так, но господин Мюнан говорит, что они уже много раз кончали и снова начинали, - задумчиво сказала Ингебьёрг. - Впрочем, тебе-то что за дело? Ты выйдешь за Симона Дарре. Но он красив, этот Эрленд, сын Никулауса...
Приехавшие из Ноннесетера должны были уезжать в тот же день под вечер. Кристин обещала Эрленду встретиться с ним у каменной ограды, где они сидели ночью, если только ей удастся прийти.
Он лежал ничком на траве, положив голову на руки. Увидев Кристин, он вскочил и протянул ей обе руки, чтобы помочь спрыгнуть со стенки.
Кристин взялась за них, и так они стояли недолго, держась за руки. Потом Кристин сказала:
- Зачем ты вчера рассказывал мне про господина Бьёрна и фру Осхильд?
- Я вижу по твоему лицу, что ты все знаешь, - отвечал Эрленд и выпустил ее руки. - Что ты думаешь теперь обо мне, Кристин?.. Мне тогда было восемнадцать лет, - пылко сказал он, - десять лет тому назад король послал меня вместе с другими в Варгёйхюс[Варгёйхюс - город на самом севере Норвегии.], и мы остались зимовать на Стейгене. Она была замужем за лагманом Сигюрдом, сыном Саксюльва; мне было жалко ее, потому что он был старик и невероятно безобразен... Я не знаю, как это произошло... Ну да, я и любил ее тоже! Я сказал Сигюрду, что он может требовать все, что хочет, а уплату пени, мне хотелось загладить свою вину перед ним - он был во многих отношениях достойным человеком... Но он хотел, чтобы все шло по закону, и передал это дело на тинг - меня хотели заклеймить раскаленным железом за блуд с хозяйкой того дома, где я был гостем, понимаешь?.
