Ирвин Шоу - Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)
-- Послушай, приятель, мне нужен дайм! -- крикнул ему другой, выходя из-за дерева.
Даже в темноте О'Мэлли различил, что он маленького роста, с грубой, неказистой внешностью.
О'Мэлли сонно порылся в кармане -- там ничего не оказалось, ни одной десятицентовой монеты.
-- У меня нет дайма.
-- Мне нужен дайм! -- повторил тот.
Теперь О'Мэлли ясно видел его лицо: смуглое, покрытое сажей, жесткое, как у дикаря, оно поблескивало в свете далекого фонарного столба. Одежда на нем бедная, разорванная, слишком для него просторная,-- он все время вскидывал руки, чтобы убрать с запястий длинные, не по размеру рукава, и эти движения придавали ему какой-то фанатический, умоляющий вид.
-- Я сказал вам -- у меня нет дайма.
-- Дай мне десятицентовик! -- громко потребовал коротышка своим грубым, охрипшим голосом,-- будто ему приходилось нескольких лет постоянно орать вовсю в людных, шумных местах.
О'Мэлли вытащил бумажник, открыл и показал:
-- Вот видите -- здесь ничего нет.
Тот посмотрел, снова вскинул руки, чтобы отогнать рукава от запястий, и нервно посмотрел через плечо О'Мэлли на фонарный столб.
-- У меня нет доллара; вообще ни цента; я пустой.
Коротышка в задумчивости обошел вокруг О'Мэлли, осторожно ступая на цыпочках, словно хотел застать его врасплох.
-- Ладно, тогда я изобью тебя, хоть ты и крупный мужик. Я боксер, индеец; индеец-грек. Меня зовут Билли Элк. Дай мне десятицентовик! -- И протянул к нему руку, словно теперь абсолютно убедил О'Мэлли и желанные деньги со звоном упадут сейчас ему в ладонь.
-- Да я в самом деле пустой! -- О'Мэлли, под влиянием этой свежей, мирной ночи и своего одиночества, искренне желал по-дружески отнестись к этому индейцу-греку, боксеру, без цента в кармане, тем более что тот оказался в Сентрал-парк, далеко от дома.
Билли снова на цыпочках обошел О'Мэлли, и на лице его от глубоких раздумий проступили морщины.
-- Давай мне твой бумажник! -- неожиданно нашелся он, и лицо его пряснилось.-- Продам его и получу доллар.
-- Ему красная цена семьдесят пять центов,-- охладил его пыл О'Мэлли.
Снова на физиономии Билли Элка проступили морщины; он впал в глубокую задумчивость. Не зная, видимо, что же еще препринять, еще раз на цыпочках совершил обход вокруг встреченного.
О'Мэлли по-прежнему стоял на месте и, задрав голову, мечтательно разглядывал высокие городские башни,-- очертания их великолепно выделялись на фоне ясного, мягкого неба, и только горевший то здесь, то там в редких окнах свет указывал на то, что в комнате либо лежит больной, либо занимаются любовью. Только благодаря этим светлым точкам город не погружался в полную темноту ночи.
Неожиданно Билли Элк, подскочив, ловко выхватил у него из нагрудного внешнего кармана авторучку. С гордостью, любовно держал ее в своих шишковатых руках, склонившись над ней, и его смуглое лицо дикаря озарилось сумасшедшей радостью.
-- Вот за нее я получу доллар!
-- Она стоит всего двадцать пять центов,-- вновь разочаровал его О'Мэлли.-- А теперь -- центов пятнадцать...
Билли Элк внимательно разглядывал авторучку.
-- О'кей! Так я получу за нее двадцать пять!
-- Кто вам их даст за нее?
Билли Элк отошел от него шага на три, чтобы обдумать такую ситуацию. Вздохнув, снова подошел к О'Мэлли и отдал ему ручку. Тот засунул ее на место в карман и мило, по-братски улыбнулся индейцу.
-- Дай мне доллар! -- опять хрипло пробурчал Билли Элк.
О'Мэлли снова улыбнулся ему, дружески похлопав по плечу.
-- Спокойной ночи.-- И направился в сторону своего дома.
-- Если не дашь мне доллар,-- закричал Билли Элк, догоняя его и глядя снизу вверх,-- отведу тебя в полицию!
О'Мэлли от неожиданности остановился.
-- За что, смею спросить? -- Он хитро улыбался, довольный, что после лишнего стаканчика виски город этот и эта прекрасная ночь подарили ему такую взбалмошную, крохотную креатуру.
-- За разговор с гомиком! -- проорал Билли Элк.-- Я все видел!
-- Что же вы видели? -- спокойно осведомился О'Мэлли.
-- Видел тебя с этим гомиком! -- продолжал Билли Элк в том же духе.-- И сейчас отведу тебя к полицейскому! Не вздумай убегать от меня! Не забывай -я боксер-профессионал. Ну-ка, засунь руки в карманы!
-- Веди,-- равнодушно ответил О'Мэлли, почувствовав вдруг, что обязан проявлять любезность и гостеприимство по отношению ко всем встречным-поперечным: запоздалым посетителям парка, нищим, сумасшедшим, потерявшимся детишкам и молодым девушкам, убежавшим из дому.
Вдвоем они безмолвно последовали к выходу из парка. Лицо Билли Элка помрачнело, опять на нем появились глубокие морщины, придававшие ему дикарский вид, глаза заблестели, рот плотно сжался. На углу Сентрал-парк Вест толстый полицейский устало разговаривал с водителем такси, ссутулившимся за рулем на своем сиденье. Всей своей тяжестью ночь опустилась им на плечи: смертельные исходы в больницах, чья-то боль, преступления в темноте в этот поздний час, разбитые сердца, страдания мужчин, преданных женщинами; а город тем временем мирно спал в рассеянном, бледном свете уличных фонарей, и этот свет обливал фигуры полицейского, стража закона, и утомленного человека за рулем старенького "кэба" под фонарным столбом.
О'Мэлли остановился в десяти ярдах от них, а Билли Элк большими шагами направился к полицейскому. Тот тем временем жаловался таксисту на жизнь: у жены почечная болезнь, дочь ведет себя хуже некуда, гуляет с парнями, хотя она всего на втором курсе университета.
Увидев возникшего перед ним Билли Элка, полицейский оборвал разговор. С кислой физиономией рассматривал он этого индейца, заранее зная, что ничего хорошего от него ожидать не приходится: ночь для такого, как он, вечный подарок.
-- Ну? -- с печальным видом задал он вопрос.
Билли Элк, бросив быстрый, ошалелый взгляд через плечо на О'Мэлли, снова повернулся к полицейскому и громко спросил:
-- Есть здесь где-нибудь поблизости индейская резервация?
Полицейский, благодарный этому человеку, что он не сообщил ни об убийстве или проникновении в дом с целью совершения убийства, ни об изнасиловании, ни о поджоге, вооруженном нападении, ни о машине, поставленной во второй ряд и препятствующей уличному движению, серьезно, с минуту размышлял над его вопросом и наконец вымолвил:
-- Нет, я не знаю, чтобы здесь где-нибудь поблизости помещалась индейская резервация.
-- Есть неподалеку такое место -- Индейский пойнт,-- сообщил таксист.-Там, выше по реке.
Билли Элк неторопливо кивнул и прямо-таки с античным чувством достоинства вернулся к ожидавшему его О'Мэлли. А полицейский вернулся к своему печальному рассказу: девчонке его всего шестнадцать, но у нее такая фигура -- ну как у цветущей, пышной женщины лет тридцати.
Билли Элк стоял перед О'Мэлли и улыбался. Вдруг его лицо осветилось вспышкой белых зубов, а в глазах появился по-детски теплый блеск.
-- Ну, видел? Не такой уж я плохой парень, а? -- И, помахав рукой на прощание, пошел к Сентрал-парк.
Неслышно скользил он между деревьями, как опытный воин, как все храбрые, отважные, бесшумные краснокожие вожди Теумсы, верные защитники окропленной кровью земли Кентукки.
О'Мэлли по дороге домой глубоко вдыхал прозрачный утренний воздух,-неплохо все же, что живет он в городе, где бродят по улицам индейцы и вовсю стараются доказать всем свое дружелюбие и добросердечие.
"ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В РОЧЕСТЕРЕ"
Четыре девушки сидели на деревянных скамьях в приемной театрального агентства. Все в больших шляпах, в перчатках, все оживленно болтали, стараясь убедить окружающих, что счастливы и пребывают в бодром расположении духа. Всякий раз, как распахивались двери конторы и некто рысцой пробегал через всю приемную из одного кабинета в другой, они дружно вскакивали и весело окликали: "Жюль, Жюль, душка, Жюль!" -- или: "Гарри, милый Гарри, дорогой наш Гарри!"; Жюль и Гарри недовольно что-то бурчали в ответ, лишь делали им ручкой и сразу исчезали из поля зрения, а девушки, явно разочарованные таким к себе невниманием, неохотно опускались на свои скамьи, и минут на пять радостное выражение на их лицах улетучивалось и бодрость сменялась апатией.
Что касается меня, то я сидел, не снимая шляпы, между двумя из них, стараясь выглядеть постарше, листал текст пьесы "Это случилось в Рочестере" и делал карандашом кое-какие записи на полях, чтобы эти девушки не подумали, будто я какой-то несчастный актер и слоняюсь здесь в поисках работы.
Девушка у коммутатора произнесла: "Мистер Макклири!" Я встал. "Прошу вас -- в задний кабинет".
Четыре мои соседки проводили меня равнодушными взглядами до маленькой вращающейся дверцы из четырех створок. Я пошел дальше, к заднему кабинету, небрежно держа под мышкой текст пьесы "Это случилось в Рочестере".
В заднем кабинете сидел белокурый человек маленького роста. Первые несколько минут мне казалось, что передо мной мальчишка -- такой чистенький, розовощекий, с белоснежными зубками и сияющими глазками.
