Вишну Кхандекар - Король Яяти
Портрет его величества — в образе короля Пуруравы — явно удался мне, и я решила его закончить. Несколько дней, проведенных за работой над портретом, были счастливыми. Завершив работу, я поместила портрет в угол и, посмотрев с расстояния, осталась им довольна. Я не могу считать себя художницей, но черты его величества я уловила и запечатлела.
Когда я была девочкой, мама очень гордилась моими волосами — черными, как смоль, густыми и блестящими. Она их каждый день сама расчесывала и заплетала в косы.
— Ты у нас счастливая, Шама, — говорила мать, — не у всякой девушки косы до колен. Есть примета — у кого такие косы, та находит свое счастье, где не ждет.
Ах, мама!
Самой мне надоело ухаживать за волосами, и теперь я просто подбирала их на затылке.
Нет на свете девушки, которую не волнует ее внешность. Но девушки не для себя наряжаются и вертятся перед зеркалом…
Бессонными ночами, когда я себе внушала, будто мне просто жарко из-за длинных и густых волос, я вспоминала стихотворение, прочитанное лет в шестнадцать. Женщине не спится яркой лунной ночью, а ее возлюбленный уснул. Желая закрыть наготу любимого от завистливого ока луны, но, опасаясь потревожить его сон, женщина выдергивает шпильки из прически, которой он недавно восторгался, и распущенными волосами укрывает его от лунного света.
Юная Шармишта мечтала, испытывая странное волнение, о том, как это сделает и она — у нее же длинные волосы.
Теперь эти стихи вызывали одну тоску.
Возлюбленный? Супруг, с которым соединена жизнь? О чем я?
Целыми днями я перебирала в памяти слова Качи, каждое слово — опять и опять. Но по ночам…
Ночи я проводила в обществе портрета его величества. Садилась перед ним в позе лотоса и заводила нескончаемый разговор.
Однажды вечером я повесила на портрет гирлянду из свежих цветов и коснулась ее губами.
И устыдилась, так устыдилась… Что бы подумал Кача, если б узнал об этом поцелуе? Его сестра Шармишта, его любимая сестра! Не может совладать с собой… Трудно обуздывать желания, но все-таки возможно, я знала, что возможно, и старалась изо всех сил… Соблазн похож на лунный свет — он пробивается в любую щелочку. И потому я прикоснулась губами к цветам, которыми украсила портрет.
Только теперь я стала понимать, какой неимоверно тяжкий путь избрал для себя Кача. Но Кача же мужчина.
А Шармишта женщина. Мужская телесная оболочка и женская. Разум мужчины и разум женщины. Женская доля и мужская. Как разнятся они! Естество мужчины тянет его к тому, что выше повседневных забот, — к славе ли, к познанию души и бога, к ратным подвигам. Женская душа погружена в земное, простое, повседневное: семья, муж, дети, дом, служение другим. Женщина умеет жертвовать собой, безропотно смиряться с тяготами жизни — во имя обыкновенных, зримых дел. В отличие от мужчины возвышенные понятия для нее должны облекаться в земное, ощутимое, живое. Ей необходимо знать и видеть то, ради чего она безраздельно жертвует собой, чему отдает и счастье свое, и слезы. Мужчину влечет к себе возвышенное, женщина возвышает собой земное.
Моя жизнь была пуста. Сколько я сумею продержаться в этой пустоте? Чем это кончится? Тем, что, не в силах справиться с отчаянием, сама уйду из жизни? Я устрашилась этой мысли, но не смогла прогнать ее совсем.
Однажды лунной ночью я снова погрузилась в путающие меня думы. Мне показалось, что я слышу скрип колес. Колесница? Какие глупости — уже не за мной ли, прислужницей, шлют колесницы? Должно быть, в Ашокаван пожаловал гость. Ну что же, слуги проводят гостя в его покои…
Но постучали в мою дверь. Вошел слуга и объявил, что меня желает видеть святой паломник. Уж не Кача ли? Нет, не он!
Как же так? Зачем слуга приводит ко мне ночью незнакомца?
— Что делать у меня святому человеку? — спросила я. — Ты должен проводить его с почтением в гостиные покои.
— Ее величество сама привезла святого паломника в Ашокаван и велела отвести его сюда. Ее величество вернется за ним…
Святой молча стоял, сложив ладони в приветствии. Он выглядел величественно и осанкой скорее походил на короля, хотя его манера держаться говорила о застенчивости и робости. Коралловые четки, висевшие на его шее, блестели, точно ожерелье. Мне показалось смутно знакомым его лицо, но я не смела всматриваться, ибо обычай требовал склониться к его ногам.
Я предложила святому человеку сесть на подушки посредине комнаты, но он сказал хриплым голосом:
— Мягкие подушки не для живущих в пещерах. Я сяду здесь в углу.
Я бросилась усаживать его в тот угол, который он себе облюбовал, — и помертвела. Он сядет прямо перед портретом его величества, который я теперь каждый вечер убирала свежими цветами. Он увидит, он может рассказать об этом Деваяни, а если она неправильно истолкует мои чувства…
Подняв глаза, я обомлела — отшельник внимательно разглядывал рисунок. Но ничего не говорил.
Он посидел в сосредоточенном безмолвии, потом спросил — все тем же странным, хриплым голосом, который, однако, звучал ласково:
— Чего желаешь ты, девушка?
— Ничего, гуру.
— Ты сказала неправду.
Я молча опустила глаза Неужели он видит скрытое в моей душе, этот святой?
— В сердце твоем любовь. Предмет твоей любви совсем рядом, но кажется тебе недосягаемо далеким.
Я будто онемела.
— Готова ты пойти на жертву во имя любви?
— О да! — сказала я, не успев подумать. — На любую жертву!
Я прикусила язык, но было поздно — тетива спустила стрелу.
Святой неподвижно сидел, закрыв глаза. После долгого молчания он промолвил:
— Ты мне не веришь. Запри дверь и ты увидишь, какую силу имеют мои заклинания.
Я не могла шевельнуться. Он встал на ноги и, возложив руку на мою голову, повторил:
— Запри дверь. Настал заветный час твоей жизни.
В его прикосновении была магическая сила: вдруг успокоившись, я шагнула к двери и заперла ее.
Указывая на рисунок, он спросил:
— Ты любишь Яяти?
Я не смела поднять глаза.
— Все еще не веришь? Не хочешь поверить, что моему внутреннему глазу открыто все? Хорошо. Я могу убедить тебя. Есть ли здесь дверь, ведущая в подземный ход?
— Нет.
— Есть.
Он дотронулся до еле видного выступа в стене, и стена бесшумно ушла вбок, открывая ступени, уходящие в темноту.
Не только я — наверняка никто в Ашокаване не подозревал о существовании подземного хода. Откуда мог знать о нем этот пришелец из ночи?
С улыбкой наблюдая за моей растерянностью, он второй раз нажал на выступ — стена закрылась.
— Ты любишь Яяти, а мы, отшельники, считаем благословенной истинную любовь. Силой моих заклинаний я сделаю так, что Яяти к тебе придет. Он придет подземным ходом и окликнет так, как звали тебя дома.
— Шама?
— Он так и позовет — Шама. Ты не испугаешься, ты нажмешь вот на этот выступ и откроешь ему. Следи только за тем, чтобы тебя никто не подстерег.
Я едва верила собственным ушам.
Что-то смутно тревожило меня в облике и поведении незнакомого святого, но я не могла понять, что именно. Будто почувствовав мою тревогу, он отвернулся, шагнул к двери и уверенным движением отпер ее.
А вдруг это козни Деваяни, подославшей святого, чтобы выпытать мою сердечную тайну, а потом поднять на смех?
Но незнакомец уже перешагнул через порог, его обступили слуги, и я слышала, как он раздавал благословения хриплым своим голосом. Тут же застучали копыта и заскрипели колеса — приехала Деваяни.
— Сестричка Шама! — крикнула она, как в детстве, — Понравился тебе отшельник?
Как далеко отодвинулись времена, когда мы звали друг друга сестричками!
— Очень понравился. Я готова служить ему всю жизнь, если позволит ваше величество!
Деваяни расхохоталась в ответ. Щелкнул бич возничего, и колесница умчалась.
И эту ночь, и многие ночи потом я провела в страхе, любопытстве и сомнениях. Но теперь я всегда проверяла, заперта ли моя дверь, перед тем, как отойти ко сну. Засыпала я поздно и с неохотой, точно чего-то ожидала. Человеку свойственно жить надеждой, какой бы призрачной она ни была.
Меня сильно взволновало известие, что Деваяни отбывает погостить в обители отца.
В день ее отъезда я места себе не находила от тоски. Деваяни может увидеть моих родителей, а я — нет… К ночи, однако, ожидание сменило тоску. Я лежала, устремив взгляд на портрет его величества, и не заметила, как задремала. Сквозь дрему мне послышалось, будто меня окликают.
— Шама! Шама! — звал знакомый голос.
Я проснулась. Сомнения не было. Голос глухо доносился из-за стены. Не помню, как я встала, как нащупала выступ в стене и нажала. Легко и бесшумно скользнула вбок стена. Передо мной стоял король. Мое сердце бешено стучало от невероятного счастья. Голова кружилась, я едва держалась на ногах. Король поддержал меня. В следующий миг я была в его объятиях.
