Роберт Уоррен - Дебри
Он посмотрел на запад. Вечернее солнце тянуло к нему лучи с розовеющего неба. Он думал о том, что травы возвращаются на поля, сорные травы. Земля была прекрасна, и косые лучи солнца просвечивали насквозь эту бледную, юную зелень. Клочок леса к северу радовал глаз намеком на первые листья: дуб нежился в красной дымке, клен — в золотистой. Он сел на пенек возле заросшей дорожки, и впустил в сердце покой. Ему стало интересно, что он будет чувствовать в старости. Будет ли ему так же покойно?
А какой была бы земля, если бы вдруг состарилась?
Он поднялся и зашагал к лагерю. Едва перейдя через изрытую колеями трассу, он взглянул на запад и заметил группу приближающихся всадников. Копыта беззвучно ступали по мягкой земле. Но когда они приблизились, он услышал тихое поскрипывание кожи. Он стоял на дороге лицом к северу и ждал, пока лошади спокойно прошествуют мимо.
Впереди ехали трое, они молчали, глаза их глядели прямо перед собой, но, кажется, ничего не видели, мысли их, обращенные вовнутрь, были далеки от охваченной сумерками природы. За ними ехал одинокий всадник, молодой, бравый, на бедре сжатый кулак в перчатке, длинные белокурые волосы выбиваются из-под черной шляпы кавалериста, сидящей с лихим наклоном. Капитан, увидел Адам. Капитан же Адама не увидел. Он, кажется, ничего вокруг не замечал. Он смотрел вперед и медленно удалялся с видом героической отрешенности или равнодушия.
За ним следовал человек со знаменем, он ехал по левой стороне дороги, древко упиралось в нечто вроде стакана, притороченного к правой шпоре. Само знамя вяло болталось, почти не колеблемое во время движения. Но вдруг, уловив неожиданный ветерок, взметнулось, на мгновение показав свой покрой с раздвоенным ласточкиным хвостом, полыхнув алым.
За ним парами двигались кавалеристы — напряженные, лица пустые, глаза с поволокой, единственный признак жизни — в слабых движениях бедер, которые, принимая на себя вибрацию шагающих копыт, позволяли человеческому торсу сохранять удивительную неподвижность. Они проплыли мимо, молчаливые, как призраки, копыта не издавали ни звука. Но кожа поскрипывала. И какая-нибудь из лошадей время от времени тихо всхрапывала.
Всадники проехали размеренным, неотвратимым шагом, и длинные косые солнечные лучи спокойно легли на их спины.
Последняя пара всадников отошла на несколько десятков футов, прежде чем Адам осознал увиденное. Потом, вспоминая по свежему следу, он ещё ярче, чем наяву, увидел фигуру среднего из трех человек, возглавлявших процессию, — низенького, коренастого, неповоротливого бородатого человечка в окружении сияющих золотом воинов, который, несмотря на свою низкорослость, хорошо держался в седле, человека с низко надвинутой на брови шляпой, без единого знака отличия на шинели. Шинель была не застегнута и неопрятно болталась. Адам сообразил, что под этой расстегнутой шинелью он видел золотую перевязь, которая поддерживала намечающееся брюшко, свойственное людям средних лет.
Он смотрел, как кавалеристы исчезали вдали. Потом отвернулся и зашагал к лагерю. Нынче это был уже не тот лагерь, что раньше. Даже сейчас, в час отдыха, почти не играли в юкер, флеш[35] или ножички. Многие грустно склонялись над письмами. Некоторые в одиночку слонялись без дела, глядя на небо. В конце улицы стоял наказанный — несчастный с растопыренными руками, привязанными к лежащей на плечах балке. Он стоял там, покачиваясь, лицо мокрое от пота, слюна струйкой стекает по подбородку на гимнастерку. Он смотрел на заходящее солнце. Так стоять ему до заката. Зато впредь будет шустрее вставать по сигналу утреннего горна.
Где-то мужчины пели хором, теперь не в хижине, а на улице, не таясь:
Увито лаврами чело
Я пал за Линкольна в бою...
Другие молились. Были и такие. Некоторые ещё верили в Бога. Верили в Справедливость.
Адам сказал себе: Я должен это запомнить.
Солдаты говорили: "Теперь недолго осталось".
Они говорили: "Старина Грант — он сюда не развлекаться прибыл".
Они говорили: "Да, скоро на тот берег".
Они говорили: "Интересно, растолстел ли старый слон".
— Этот слон, — сказал бородатый капрал средних лет, облокачиваясь о стойку, — интересно, растолстел ли он за зиму.
— Вот скоро ты это и выяснишь, Саг, — сказал рядовой. — Он как раз тебя там дожидается, — он махнул в сторону юга.
— Этот слон, — сказал другой человек, — растет и растет, никак не остановится. Я его трижды видел. И с каждым разом он все толще.
— Ну уж не толще, чем в Ченслорсвиле, — хмуро сказал первый.
Капрал обернулся к другому солдату.
— Сынок, — сказал он, — а ты ведь, небось, слона-то ещё и не встречал, а?
Молодой смущенно промолчал. За него ответил другой солдат:
— Не-е. Он только осенью прибыл. Новобранец, — он сплюнул, поставил ногу на место плевка и добавил: — Совсем зеленый.
Молодой взглянул на капрала:
— Мистер... — начал он. Но замолчал.
— Что? — спросил капрал.
— Я хотел спросить... — молодой опять запнулся. — Хотел спросить, о чем вы тогда думали?
— Ни о чем, — сказал капрал.
— Совсем?
— Ни о чем таком, — капрал поставил на стойку кружку с сидром. Он глянул на Адама. — Кривуля, — сказал он, — это не сидр, а болотная вода с кошачьими ссаками, и ты это знаешь. — Он не стал ждать ответа. Осушил кружку и снова обернулся к молодому.
— Ни о чем не думали? — не отставал молодой.
— Говорю же, — терпеливо повторил капрал. — Ни о чем не думал. Только ясно как день увидел мыльные пузыри в тазу, где мама мыла мне голову. Мне тогда было лет пять или шесть. Наверное, я случайно открыл глаза. Иначе не стал бы я лить слезы от этого мыла. Теперь, как только раздается эта чертова канонада, с первыми залпами я сразу вижу мыльные пузыри. Ясно как день. И ни о чем не думаю. Ничего не чувствую. Тогда...
Он заглянул в опустевшую кружку и перевернул её на стойку вверх дном.
— Тогда, — продолжал он, — такое начинается, что уже ни до чего становится. Эти южане большие мастера отвлекать человека от собственных мыслей. Единственное, о чем успеваешь подумать — это что страшно пересохло во рту.
Молодой поглядел на юг, в конец улицы.
— Да, сынок, — сказал капрал. — Это как раз в той стороне. Туда и поведет тебя генерал Грант. Дай-то Бог, чтобы мозгов у него оказалось больше, чем у генерала Хукера. Хукер повел нас в Дебри[36], в самую глушь, и нас перебили в лесу. Я был в Ченслорсвилле, так слон напился там нашей кровушки вволю. Да, если Грант поведет нас туда, это будет сплошной Ченслорсвилл. Все эти кусты, дубовые чащи, поваленные сосны, да там собственной руки перед носом не увидишь. Дьявол, тащиться за генералом Грантом в эти леса — все равно что ночью лезть в берлогу, чтобы помериться силой с медведем.
Капрал передернул плечами и ушел. Остальные потянулись за ним. Но молодой не спешил уходить, ещё посидел, помолчал. Потом тоже пошел прочь, медленно и задумчиво.
В тот вечер, закрыв палатку и отдав коробку с выручкой, Адам спустился к реке. В этом месте она была тридцать пять — сорок метров в ширину, но явно слишком глубокая, чтобы переправляться вброд. Противоположный берег зарос высокой травой, там росли ивы. Казалось, ещё немного, и увидишь коров, стоящих по колено в реке над зеркальной гладью воды под зазеленевшими ивами, а луг за ними скромно розовеет в лучах заходящего солнца. Но ничего там не было, ни единого признака жизни.
Потом Адам услышал движение под ивой на этой стороне реки. С травы поднялся солдат. Подошел и встал рядом с Адамом.
— Славный вечерок, — сказал он.
— Да, — сказал Адам.
Они постояли молча, глядя на другой берег. Потом человек указал на юго-запад. Там, вдалеке, виднелась каменистая, поросшая лесом возвышенность.
— Гора Кларка, — сказал человек.
— Да, — сказал Адам.
— Могу поклясться, что в эту самую минуту генерал Ли как раз там, сказал человек. — Там, наверху, глядит в свой чертов бинокль.
Адам посмотрел на гору.
— Прямо в рот нам заглядывает, пломбы считает, — сказал солдат.
Адам промолчал.
— Знаешь, что говорят? — спросил солдат. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Говорят, если старик Ли увидит в свой бинокль твое лицо, то шансов у тебя не осталось. Все вышли. Может, ты и перейдешь Рапидан, когда мы тронемся. Но обратно уже не вернешься.
Он помолчал.
— Так говорят, — сказал он.
Они стояли без слов, бок о бок, смотрели, как собирается в долине туман.
— Но я-то этому не верю, — сказал солдат.
Чуть погодя солдат сказал: — Спокойной ночи, — и ушел.
Луга на том берегу реки, за ивами, были пустынны, если не считать редких деревьев и зарослей кустарника. Но Адам смотрел на юго-восток. Там, вдалеке, деревья смыкались. Там тьма лесных чащоб обнимала землю. Там, в этой тьме, Стефан Блауштайн встретил слона и напоил его собственной кровью.
