Бернард Шоу - ОФлаэрти, кавалер ордена Виктории
утащила лиса, как раз когда их кончили откармливать, - все равно, сэр,
вы всегда были для нее как бы ее собственная плоть и кровь. Нередко она
говаривала, что доживет еще до того дня, когда вы станете добрым
католиком, и поведете победоносные армии против англичан, и наденете на
шею золотое ожерелье, которое Малахия отнял у гордого завоевателя. Да,
она всегда была мечтательница, моя мать. Это уж точно. Сэр Пирс (в полном смятении). Я, право же, ушам своим не верю, О'Флаэрти. Я
дал бы голову на отсечение, что твоя мать самая честная женщина на
свете. О'Флаэрти. Так оно и есть, сэр. Она сама честность. Сэр Пирс. По-твоему, красть моих гусей - это честно? О'Флаэрти. Она их и не крала, сэр. Их крал я. Сэр Пирс. А какого черта ты их крал? О'Флаэрти. Так ведь они нам были нужны, сэр! Нам частенько приходилось
продавать своих гусей, чтобы внести арендную плату и покрыть ваши
расходы. Почему же нам было не продать ваших гусей, чтобы покрыть свои
расходы? Сэр Пирс. Ну, знаешь!.. О'Флаэрти (любезно). Вы же старались выжать из нас, что могли. Вот и мы
выжимали, что могли, из вас. Да простит нам всем господь! Сэр Пирс. Право, О'Флаэрти, мне кажется, что война сбила тебя немного с
толку. О'Флаэрти. Война научила меня думать, сэр, а мне это непривычно. Совсем как
англичанам - патриотизм. У них и в мыслях не было, что надо быть
патриотами, пока не началась война. А теперь на них напал вдруг такой
патриотизм и до того это им в диковину, что они мечутся, как
перепуганные цыплята, и несут всякую чепуху. Но, даст бог, после войны
они начисто все забудут. Они и сейчас уже устали от своего патриотизма. Сэр Пирс. Нет, нет, война вызвала у всех нас необыкновенный душевный подъем!
Мир никогда уже не будет прежним. Это невозможно после такой войны. О'Флаэрти. Все так говорят, сэр. Но я-то никакой разницы не вижу. Это все
страх и возбуждение, а когда страсти поулягутся, люди опять примутся за
старое и станут такими же пройдохами, как всегда. Это как грязь - потом
отмоется. Сэр Пирс (решительно поднимается и становится позади садовой скамьи). Короче
говоря, О'Флаэрти, я отказываюсь принимать участие в дальнейших
попытках обманывать твою мать. Я совершенно не одобряю ее неприязни к
англичанам. Да еще в такой момент! И даже если политические симпатии
твоей матери действительно таковы, как ты их рисуешь, - я полагаю,
чувство благодарности к Гладстону должно было бы излечить ее от
подобного рода нелояльных настроений. О'Флаэрти (через плечо). Она говорит, что Гладстон - ирландец, сэр. А то
чего бы он стал соваться в дела Ирландии. Сэр Пирс. Какой вздор! Не воображает ли она, что и мистер Асквит ирландец? О'Флаэрти. Она и не верит, что гомруль его заслуга. Она говорит, это его
Редмонт заставил. Она говорит, вы сами ей так сказали. Сэр Пирс (побитый своими же доводами). Право, я никогда не думал, что она
так странно истолкует мои слова. (Доходит до края садовой скамьи и
останавливается слева от О'Флаэрти.) Придется мне поговорить с ней как
следует, когда она придет. Я не позволю ей болтать всякий вздор. О'Флаэрти. От этого не будет никакого толку, сэр. Она говорит, что все
английские генералы - ирландцы. Она говорит, что все английские поэты и
великие люди были ирландцы. Она говорит, что англичане не умели читать
своих собственных книг, пока их не научили мы. Она говорит, что мы
потерянное колено израилево и богом избранный народ. Она говорит, что
богиня Венера, та, что родилась из пены морской, вышла из вод
Килени-бэя неподалеку от Брейхеда. Она говорит, что наши семь церквей
построены Моисеем и что Лазарь похоронен в Глазневине. Сэр Пирс. Чушь! Откуда она знает, что он похоронен там? Спрашивал ты ее
когда-нибудь? О'Флаэрти. А как же, сэр, не раз. Сэр Пирс. И что она тебе отвечала? О'Флаэрти. А она спрашивала меня, откуда я знаю, что он похоронен не там, и
давала мне хорошую затрещину. Сэр Пирс. Ты что же, не мог назвать какого-нибудь знаменитого англичанина и
спросить ее мнение о нем? О'Флаэрти, Мне на ум пришел только Шекспир, сэр, а она говорит, что он
родился в Корке. Сэр Пирс. Сдаюсь. Сдаюсь. (Обессиленно опускается на ближайший стул.) Эта
женщина настоящая... впрочем, не важно. О'Флаэрти (сочувственно). Вот именно, сэр, она тупоумная и упрямая - что
есть то есть. Она, как англичане, сэр: они ведь тоже думают, что лучше
их на свете нет. Да и немцы такие же, хотя они люди ученые и уж вроде
бы должны понимать. Не будет в этом мире покоя, пока из всего рода
человеческого не вышибут патриотизм. Сэр Пирс. Однако мы... О'Флаэрти. Ш-ш-ш, сэр, ради бога! Она!
Генерал вскакивает. Входит миссис О'Флаэрти. и
становится между двумя мужчинами. Она опрятно и очень
тщательно одета. На ней старомодный крестьянский наряд:
черный чепец с венцом оборок и черная накидка.
О'Флаэрти (поднимается с застенчивым видом). Добрый вечер, мать! Миссис О'Флаэрти (строго). Поучись себя вести и помолчи, покуда я буду
приветствовать его честь! (Сэру Пирсу, сердечно.) Как поживаете, ваша
честь? Как поживают ее светлость и молодые леди? А мы-то все здесь
рады-радешеньки снова видеть вашу честь, да еще в добром здоровье. Сэр Пирс (сделав над собой усилие, отвечает ей с предельной приветливостью).
Благодарю вас, миссис О'Флаэрти. Вот мы и вернули вам сына целым и
невредимым. Надеюсь, вы гордитесь им. Миссис О'Флаэрти. Еще бы, ваша честь, еще бы! Он у меня храбрый парень. А и
как ему не быть храбрым, раз он вырос в вашем поместье и у него всегда
был такой пример перед глазами, как вы, сэр, - лучший солдат во всей
Ирландии. Подойди и поцелуй свою старуху мать, Динни, голубчик!
О'Флаэрти смущенно повинуется.
Сыночек ты мой дорогой! Ох, погляди, сколько ты пятен-то насажал на
новый красивый мундир! Чего тут только нет: и портер, и яичница.
(Вынимает носовой платок, плюет на него и трет им отворот.) Эх, ты, как
был, так и остался неряхой. Ну вот! На хаки не больно заметно, это вам
не то что прежний красный мундир. Там каждое пятнышко было видно. (Сэру
Пирсу.) Слыхала я в привратницкой, будто ее светлость сейчас в Лондоне
и будто мисс Агнесса выходит замуж за славного молодого лорда. Верно,
вашей чести на роду написано быть счастливым отцом. Дурная весть для
многих здешних молодых господ, сэр. А у нас все поговаривали, что она
выйдет замуж за молодого Лоулеса. Сэр Пирс. За Лоулеса? За этого... чурбана? Миссис О'Флаэрти (с шумным восхищением). Уж ваша честь как скажет - всегда в
точку попадет. Вот уж истинная правда - чурбан! И подумать только,
сколько раз я говорила: будет наша мисс Агнесса миледи, как и ее
матушка. Помнишь, Динни? Сэр Пирс. Ну, миссис О'Флаэрти, я полагаю, вам надо о многом поговорить с
Деннисом без свидетелей. А я пойду и распоряжусь, чтобы подавали чай. Миссис О'Флаэрти. Зачем же вашей чести затрудняться из-за нас. Я могу
поговорить с мальчиком и во дворе. Сэр Пирс. Что вы, что вы, какое же это затруднение! Да и Деннис теперь уже
не мальчик. Как-никак завоевал себе место в первом ряду. (Уходит в
дом.) Миссис О'Флаэрти. Золотые слова, ваша честь. Да благословит господь вашу
честь! (Как только генерал скрывается с глаз, она грозно поворачивается
к сыну и, меняясь с той характерной для ирландцев быстротой, которая
всегда приводит в изумление и шокирует людей, принадлежащих к менее
гибким нациям, восклицает.) На что ты надеялся, бесстыжий врун, когда
сказал мне, что идешь драться с англичанами? Ты что же, думал, я дура,
которая ничего дальше своего носа не видит? Ведь в газетах только про
то и пишут, как ты в Бэкингэмском дворце пожимал руку английскому
королю. О'Флаэрти. Не я ему пожимал руку, а он мне. Что ж, по-твоему, я должен был
оскорбить такого вежливого человека в его собственном доме, на глазах у
его собственной жены, да еще когда у нас с тобой в карманах его
денежки? Миссис О'Флаэрти. Как же это у тебя совести хватило пожимать руку тирана,
запятнанную кровью ирландцев? О'Флаэрти. Будет тебе нести околесицу, мать: он и вполовину не такой тиран,
как ты, храни его бог. Его рука была куда чище моей, на которой, может,
еще кровь его родни. Миссис О'Флаэрти (угрожающим тоном). Да разве так разговаривают с матерью,
щенок ты паршивый? О'Флаэрти (решительно). Придется тебе привыкать, если сама не перестанешь
молоть чепуху. Виданное ли дело, чтобы парня, с которым носились короли
и королевы которому в разных столицах пожимали руку самые знатные
господа, бранила и попрекала его собственная мать, стоило ему приехать
домой на побывку. Да за кого хочу, за того и буду драться, и каким
королям захочу, тем и буду пожимать руку! А если твой сын нехорош для
тебя, пойди и поищи себе другого. Ясно? Миссис О'Флаэрти. Это ты у бельгийцев, что ли, понабрался такого наглого
