Юри Туулик - Салака Мурика
Я верил, что она придет. Три месяца назад мы случайно встретились, удивительно, кажется, оба смутились. Я сказал:
— Сто лет не виделись.
Она с ходу поправила меня:
— Не сто, а пятнадцать с половиной.
— Как живешь? Или как жила?
— Тебя это действительно интересует?
— Естественно.
— Пятнадцать с половиной лет не интересовало и вдруг интересует?
— Не было возможности спросить.
— Конечно. Двадцатый век. Электричество и телефон не изобретены.
В ее глазах зажглась циничная искорка, такая же жгучая, как и когда-то.
— Пойдем выпьем кофе.
— Нет, — сказала она резко.
— Извини. Я подумал, что мы могли бы поговорить. О жизни и…
— Я знаю твою жизнь. Ты стал довольно хорошим писателем. А сегодня небрит и рубашка на тебе третий день.
— Пожалуй, право… извини.
— Жена не заботится о тебе.
— У всех много работы.
— Если бы любила, то заботилась бы.
Она сказала это с такой стремительной злостью, что я стал вдруг беспомощным и ранимым, я должен был защищаться. И поэтому сказал:
— Если хочешь знать, у меня и нет сейчас жены!
Я сразу же понял, что это было для нее неожиданностью. Она попыталась скрыть это, сделала равнодушное лицо и перевела разговор на другое:
— Когда-то у тебя в шкафу висело по крайней мере полдюжины чистых и выглаженных рубашек.
— Эта слабость сохранилась у меня до сих пор. Приходи посмотри… пойдем сразу посмотрим.
— Нет.
Ее решительность была гнетущей по форме. Но я помнил ее манеру неразделимо соединять жизнь и игру, я уловил тон, который больше не был ни унизительным, ни ужасным для меня. Ее надо было атаковать встречно. Я спросил:
— Как тебя теперь зовут?
— Все так же, как и прежде. Лийна.
Да. Ее никогда не звали Элиной. Так было только в паспорте.
Я спросил:
— Есть у тебя другие имена?
— Естественно. Почему же нет?
Она назвала свою новую фамилию. Я протянул ей свою визитную карточку: «Благодарен за всякое внимание». Вот тогда-то и прозвучал неожиданный ответ:
— Приду проведать тебя десятого августа в шесть часов вечера. Будь дома!
В тот раз это значило точно сто дней ожидания. Я надеялся, что она за это время даст о себе знать, позвонит или напишет. Но нет. Нет. И это было на нее похоже. У нее был гордый характер. Когда я однажды предпочел ей Сийри, она резко ушла из моей жизни, не оглядываясь. Такой уход невозможно было забыть. Я очень долго чувствовал себя проигравшим.
***Угри в банке растаяли. Это была плохая новость. Угри лежали в сумке рядом с теплым домашним хлебом, они и должны были растаять. Я быстро переложил рыбу в холодильник, чтобы она успела застыть. Угри обязательно должны быть на столе, угри должны были смягчить — смягчить? — что смягчить? Возможно, это было не то слово, как писатель я должен был найти более точное слово. Но теперь я уже смирился с мыслью, что если Лийна придет, то на столе между нами будет банка угрей как утешение. Я настежь распахнул окна во всех комнатах. Заглянул в шкаф, пересчитал рубашки. Их было достаточно, все чистые и выглаженные. Оставил дверь шкафа приоткрытой, чтоб видно было.
Моя новая квартира была в доме-башне на пятнадцатом этаже. Я все еще не привык к обзору с верхотуры. Из восточных окон я видел бесконечные крыши и далекие башни большого города, на севере голубела вода. Эта вода — Финский залив — была в нескольких километрах, шум августовского моря не достигал сюда. Целый город жил не слыша шума моря.
До шести еще оставалось время, я разрезал деревенский хлеб, поставил на стол бутылку вина, рядом чашки для кофе. Вскипятил воду, приготовил полный термос крепкого кофе. И все еще не было шести. Спустился на лифте вниз, взял почту из почтового ящика. Удивился, что мне два письма. Я даже вздрогнул, так как в голове промелькнула мысль: Лийна сообщает, что не придет. Рассмотрел штемпели на конвертах. Одно письмо из Тарту, второе из Таллинна. Но почерка Лийны не было ни на одном из конвертов. Я помнил ее почерк, с очень четкими буквами, с едва заметным обратным наклоном. Разрезал конверты.
В тартуском письме прочитал:
«Уважаемый писатель! Вас беспокоит незнакомый Вам студент-филолог из университета. Из Вашего выступления по телевизору я узнал, что Вы пишете произведение под названием «Салачья книга». Так как тема моей дипломной работы — народные названия рыб в рыбацких деревнях и в рыбачьей среде, осмелюсь сообщить Вам, какие названия салаки я смог до этого времени выяснить: серый нос, серебряная стрела, рыба, саланчик, сильк, сырулане, белая рыба, живот-напильник, носок, трепещущая рыба, собачья петрушка, листовая рыба, листопадная рыба, маарьяская салака, салака цветущей ржи, папортниковая салака, летний саланчик, зимняя рыба, плотная салака, метательная салака, глинтовая рыба, носатый мальчик, теневая салака, пиковый салачник. Менее используемые еще следующие наименования: салака средиземельная, лакей с белым брюхом»…
Второе письмо было от Йоэля, однокурсника, который в настоящее время работал в архиве.
Йоэль писал:
«Маэстро! В милых моему сердцу архивах наткнулся я на источники, которые должны заинтересовать писателя — поклонника салаки. В год божий 1501 Таллиннские церкви посетил достопочтенный епископ Николаус Роттендорп. Он и его свита в течение двух дней подкреплялись следующими изысканными кушаньями.
День первый
Завтрак: курица с шафраном в конопляном масле, стручки перца с медом, соленый лосось с уксусом и луком;
Обед: треска в масле с изюмом, свежая салака Мурика, жареная рыба с зеленью;
Ужин: жареная рыба в масле с вареными яйцами, вареный угорь с перцем, свежая рыба с зеленью;
День второй
Завтрак: жареная салака в подсоленной воде, свежая рыба в масле с изюмом;
Обед: свежий угорь с зеленью, свежая салака Мурика жареная, рулет;
Ужин: свежая салака Мурика с зеленью, свежая камбала в масле или жареная заливная.
Что за чудо-рыба эта салака Мурика? Дай знать или пригласи попробовать. Йоэль».
Салака Мурика? Я и не слыхал о такой.
***Лийна пришла точно в шесть. Загорелая, красивая и бравурная. Она обошла все комнаты, постояла у каждого окна, с изумлением любовалась роскошной панорамой города и далекой синевой залива.
— Красиво, правда?
— Высоко. Жутко.
— Тебе не нравится, Лийна?
— А почему это должно мне нравиться? Это ведь твоя квартира.
Она отошла от окна со словами:
— Ни в одной комнате цвет гардин не подходит к цвету обоев. Сам покупал гардины?
— Дело холостяцкое…
— Ну что ты за мужчина, если женщины сбегают от тебя?
— Одна-единственная и ушла. А гардины и в самом деле из предыдущей квартиры. Я могу новые купить. Поможешь мне выбрать и повесить?
— Этого еще не хватало!
— Извини. Но мне очень приятно, что ты пришла.
— Не верю.
— Честно.
— Если ты ждал меня, мог бы хоть цветы на стол поставить.
— Да… как же я не додумался до этого… прости.
— Ты не верил, что я приду.
— Как же не верил? Видишь, вино на столе, домашний хлеб и…
Я вышел, достал из холодильника банку с рыбой — все-таки застыла! — и поставил рядом с хлебом:
— И угорь.
Она подошла к столу, но пока не садилась.
— И правда, угорь. Ой, как здорово хлеб пахнет! Как всегда, мамой испечен?
— Мама давно в могиле. Теперь хлеб печет сестра.
— А пахнет так же хорошо.
Она взяла ломоть хлеба, приложила его к губам, ее ноздри вздрагивали. Она была красивее, чем годы назад.
— Налью тебе вина, Лийна?
— Естественно. Почему ты налил так мало? Полный бокал!
Она жадно выпила бокал почти до дна.
— Не смотри на меня так. Я не пьяница.
— Я так на тебя смотрю потому, что ты красивая женщина.
— Ах… дай мне теперь угря. Я, кажется, за все эти годы и не ела угря.
— Пятнадцать лет.
— Сам ловил? Очень хороший угорь. Я спросила: сам ловил?
— А как же, сам.
Я рассказал ей, как вместе с другом детства Яко ловил этих угрей. Как мы тускло-золотым августовским вечером гребли к дальнему островку с надеждой в тамошней заводи с песчаным дном поймать вместе с угрями и больших язей. Как поздно вечером, уже лежа на водорослях, излучающих летнее тепло, мы не могли уснуть, вспоминая давнишние рыбалки и ушедших больших рыб, глядя на сверкающие в высоте звезды, слушая мягкий шепот дальнего Ряймераху… Как мы ночью проснулись не от шепота, а от шума, как в нарастающем шторме бросились к лодке, которую волна уже била о камни. Как много было рыбы, ведь нарастающий шторм расшевелил воду и по-тревожил угрей и язей. Как внезапно сломалось одно весло, но предусмотрительный Яко захватил запасные весла. Как мы часа два, потные и усталые, с пылающими от мозолей ладонями, гребли к дому и прибыли в свою бухту как раз до начала первого большого августовского шторма.
