Джон Голсуорси - Последняя глава (Книга 2)
- Я больше всего запомнил его рот - рот человека тонко чувствующего, озлобленного.
- Глаза говорят о том, каков человек от природы, а рот - каким он стал.
- Да, рот и желудок.
- У него нет желудка, - сказала Динни. - Это я заметила.
- Привычка довольствоваться чашкой кофе и горстью фиников. Впрочем, арабы кофе не пьют, - у них слабость к зеленому чаю с мятой. Вот ужас! Сюда идет тетя. - "Вот ужас" относилось к чаю с мятой.
Леди Монт уже сняла бумажную диадему и слегка отдышалась.
- Тетечка, я, конечно, забыла про твой день рождения и ничего не принесла тебе в подарок.
- Тогда поцелуй меня. Я всегда говорила, что ты целуешься лучше всех. Откуда ты взялась?
- Клер попросила меня кое-что для нее купить.
- Ты захватила с собой ночную рубашку?
- Нет.
- Не важно. Возьмешь мою. Ты еще носишь ночные рубашки?
- Да.
Молодец. Терпеть не могу, когда женщины спят в пижамах - и дядя этого тоже не любит. Вечно спадают. И ничего с этим не поделаешь, как ни старайся. Майкл и Флер останутся ужинать.
- Спасибо, тетя Эм, с удовольствием у вас переночую. Я еще не купила и половины того, что просила Клер.
- Нехорошо, что Клер выходит замуж раньше тебя.
- Но она и должна была выйти раньше, тетя.
- Ерунда! Клер - умница, а они не торопятся. Когда я вышла замуж, мне было уже двадцать один.
- Вот видишь!
- Не смейся надо мной. Умницей я была только раз. Помнишь, Лоренс, того слона... я хотела, чтобы он сел, а он все время становился на колени. Понимаешь, у них ноги подгибаются только в одну сторону. И я сразу сказала, что они ни за что не подогнутся в другую!
- Ах, тетя Эм! Да ты вообще самая большая умница на свете! Женщины так уныло последовательны.
- Меня утешает твой нос, Динни. Мне так надоели клювы и тети Уилмет, и Генриетты Бентворт, да и мой тоже.
- У тебя нос только чуть-чуть орлиный.
- В детстве я ужасно боялась, что он станет еще хуже! Часами простаивала, прижавшись кончиком к гардеробу.
- Я тоже хотела что-нибудь сделать со своим носом, только наоборот.
- Один раз я так стояла, а твой папа забрался на гардероб, как настоящий леопард, а потом на меня как спрыгнет! Даже губу себе прокусил. У меня вся шея была в крови.
- Фу, как нехорошо!
- Да. Лоренс, о чем ты сейчас думаешь?
- О том, что Динни, наверно, не обедала. Правда, Динни?
- Я отложила это до завтра.
- Вот видишь! - воскликнула леди Монт. - Позови Блора. Ты ни за что не поправишься, пока не выйдешь замуж.
- Давай сперва сбудем с рук Клер, хорошо?
- В церкви Святого Георгия? И венчает, наверно, Хилери?
- Конечно!
- Я непременно буду плакать.
- А почему, в сущности, ты плачешь на свадьбах?
- Она ужасно похожа на ангела, а жених - в черном фраке, с усиками щеточкой, и совсем ничего не чувствует, а она думает, что он чувствует! Так обидно!
- Ну, а вдруг он все-таки чувствует? Майкл ведь чувствовал, когда женился, и дядя Адриан тоже!
- Адриану уже пятьдесят три, и у него борода. И потом он ведь Адриан!
- Да, это, конечно, другое дело. Но, по-моему, надо скорее пожалеть жениха. У невесты самый счастливый день в жизни, а ему, бедняжке, наверно, тесен белый жилет.
- Лоренсу не был тесен. Лоренс всегда был тоненький, как папиросная бумага. А я была тощая, как ты.
- Тебе, наверно, очень шла фата, тетя Эм. Правда, дядя? - Но иронически-грустное выражение на липах этих пожилых людей заставило ее замолчать, и она только спросила: - Где вы познакомились?
- На охоте. Я упала в канаву, а дяде это не понравилось; он подошел и вытащил меня оттуда.
- Но это идеальная встреча!
- Нет, слишком много было глины. Мы целый день потом друг с другом не разговаривали.
- А что же вас примирило?
- То да се. Я гостила у родителей Ген, Кордроев, а Лоренс заехал к ним посмотреть щенят. И чего это ты меня все выспрашиваешь?
- Мне просто хотелось знать, как это делали в ваши дни.
- А ты лучше выясни, как это делают теперь.
- Дядя Лоренс вовсе не желает от меня избавиться.
- Все мужчины эгоисты, кроме Майкла и Адриана. - И потом мне ужасно не хочется, чтобы ты плакала.
- Блор, принесите мисс Динни бутерброд и коктейль, она не обедала. И потом, Блор, мистер и миссис Адриан и мистер и миссис Майкл будут у нас ужинать. И еще, Блор, скажите Лоре, чтобы она отнесла какую-нибудь мою ночную рубашку и все, что нужно, в голубую комнату для гостей. Мисс Динни останется ночевать. Ах, эти дети! - И леди Монт, слегка покачиваясь, выплыла из комнаты. Дворецкий последовал за ней.
- Ну, какая же она прелесть, дядя!
- Я этого никогда не отрицал!
- С ней легче становится на душе. Она хоть раз в жизни сердилась?
- Иногда она начинает сердиться, но тут же об этом забывает.
- Вот благодать!..
Вечером, во время ужина, Динни ждала, что дядя хоть словом обмолвится о возвращении Уилфрида Дезерта. Но он ничего не сказал.
После ужина она подсела к Флер, как всегда восхищаясь ею. Безупречное самообладание Флер, ее выхоленное лицо и фигура, трезвый взгляд ясных глаз, трезвое отношение к самой себе и какое-то странное к Майклу: слегка почтительное и в то же время чуть-чуть снисходительное - не переставали удивлять Динни.
"Если я когда-нибудь выйду замуж, - думала Динни, - я не смогу вести себя так с мужем. Я хочу относиться к нему как к равному, не пряча своих грехов и не боясь видеть его грехи".
- Ты помнишь свою свадьбу, Флер? - спросила она.
- Конечно, дорогая. Убийственная церемония!
- Я сегодня встретила вашего шафера.
Темные зрачки Флер сузились.
- Уилфрида? Разве ты его знаешь?
- Мне тогда было шестнадцать, и он поразил мое юное воображение.
- Для этого и приглашают шаферов. Ну, и как ему живется теперь?
- Он очень загорелый и опять взволновал мою юную душу.
Флер засмеялась.
- Ну, это он всегда умел.
Глядя на нее, Динни решила проявить настойчивость.
- Да. Дядя Лоренс рассказывал, что когда-то он пытался вовсю проявить этот свой талант.
Лицо Флер выразило удивление.
- Вот не думала, что тесть это заметил!
- Дядя Лоренс у нас колдун.
- Ну, Уилфрид вел себя, в общем, примерно, - задумчиво улыбаясь, пробормотала Флер. - Отправился на Восток, как миленький...
- Неужели он поэтому и жил там до сих пор?
- Что ты! Корь - болезнь недолгая. Ему просто там нравится. Может, он завел себе гарем.
- Нет, - сказала Динни. - По-моему, он человек брезгливый.
- Ты права, дорогая, и прости меня за дешевый цинизм. Уилфрид - один из самых странных людей на свете, но, в общем, он славный. Майкл его любил. Но любить его, - сказала она вдруг, взглянув Динни прямо в глаза, - просто мучение: уж больно в нем все вразброд. В свое время я к нему близко приглядывалась, - так уж пришлось, понимаешь? В руки он не дается. Страстная натура и сплошной комок нервов. Человек он мягкосердечный и в то же время обозленный. И ни во что на свете не верит.
- Наверно, верит все-таки в красоту, - спросила Динни, - и в истину, если знает, в чем она?
Флер неожиданно ответила:
- Ну, знаешь, дорогая, в них-то мы все верим, если они нам попадаются. Беда в том, что их нет, разве что... разве что они в тебе самой. Ну, а если в душе одна кутерьма, чего тогда ждать хорошего? Где ты его видела?
- Он разглядывал Фоша.
- А-а... Кажется, он и тогда его боготворил. Бедный Уилфрид, жить ему несладко. Контузия, стихи, да и воспитание нелепое, отец совсем отошел от жизни, мать - наполовину итальянка, сбежала с другим. Беспокойная семья. Лучшее, что у него было, - глаза: грустные, сердце от них щемило. И к тому же очень красивые - опасное сочетание. Значит, он снова растревожил твое воображение? - И она уже открыто взглянула Динни в глаза.
- Нет, но мне было интересно, встревожишься ли ты, если я скажу, что его встретила.
- Я? Милочка, мне уже скоро тридцать. Я мать двоих детей и... - лицо ее потемнело, - у меня теперь иммунитет. Если я кому-нибудь захочу открыться, может, я откроюсь тебе. Но есть вещи, о которых не говорят.
Наверху, в спальне, путаясь в складках ночной рубашки тети Эм, Динни задумчиво глядела в камин, затопленный, несмотря на все ее уговоры. Она понимала, что странное томление, которое охватило ее и толкало неизвестно куда, просто нелепо. Что это с ней? Встретила человека, который десять лет назад поразил ее воображение! И, по всем отзывам, вовсе не такого уж хорошего человека! Что из этого? Динни взяла зеркало и стала разглядывать свое лицо над вышитым воротником тетиного балахона. Оно ей почему-то не понравилось. "Ну до чего же оно надоедает, это унылое рукомесло проклятого Боттичелли", - подумала она.
Нос вверх глядит, лазурь же взгляда
Устремлена коварно вниз...
О рыжекудрая дриада,
Самой себя остерегись!
А он ведь привык к Востоку, к черным очам, томно блестящим из-под чадры, к манящим прелестям, скрытым под покрывалом, к таинственным соблазнам, к зубам, как жемчуг, словом, к красе райских гурий. Динни открыла рот и стала разглядывать свои зубы. Ну, тут ей бояться нечего: лучшие зубы в роду. Да и волосы у нее, в сущности говоря, не рыжие, а скорее, как называла их мисс Браддон, - бронзовые. Какое красивое слово! Жаль, что теперь волосы так не называют. Фигуру под всеми этими рюшками и вышивками, правда, не увидишь. Не забыть посмотреться в зеркало завтра перед ванной. За все то, чего сейчас не видно, она, кажется, может благодарить бога. Со вздохом отложив зеркало, Динни забралась в постель.
