Рубен Абелья - Тень иллюзиониста
Так было положено начало их свиданиям. Леандро ухаживал столь деликатно, что все, включая саму вдову, видели в нем только друга. На первом свидании в «Авеню» Леандро держал руку женщины скорее дружески, чем как поклонник. В эти минуты Армстронг совершал свои исторические прыжки по поверхности Луны. Леандро держал руку вдовы и на следующем свидании в кинотеатре, и во время прогулок по тополевой аллее у реки. Так у вдовы росла симпатия к нему, которая еще не скоро превратилась в любовь. Только год спустя настал момент, когда она поняла, что уже не мыслит свою жизнь без Леандро. Но тогда судьба опять повернулась против них и одним махом положила конец их отношениям. Погиб ее сын — Родриго. Его сбила машина на самом въезде на улицу Луны. Вдова снова заперлась в квартире и погрузилась в молчание, которое не нарушала до тех пор, пока, с опозданием на несколько месяцев, на улицу Луны не приехал Беато.
6
Погода преобразилась. В одночасье ушли холод и туман, и показалось ослепительное солнце. Леандро надел легкую куртку, извлеченную из глубин шкафа, и вышел из дома. Было воскресенье, и почту не разносили. Однако из прорези почтового ящика выглядывал краешек белого конверта. На нем не было ни марки, ни адреса отправителя. Разорвав конверт, Леандро увидел письмо от вдовы Гуарас. Пока он читал, сердце выскакивало из его груди. Вдова извинялась за непростительное, длившееся годами молчание. Она спрашивала, смогут ли они снова встречаться теперь, когда ее боль немного утихла. Леандро несколько раз перечитал письмо. Он чуть не закричал от счастья. Тут послышались шаги на лестнице, Леандро сложил письмо вдвое и убрал его во внутренний карман куртки. Он вышел из подъезда как раз в тот миг, когда на другой стороне улицы из дверей фургона показался Беато, облаченный в мавританскую тунику с синей вышивкой. В сочетании с лохматой копной черных кудрей, которые ниспадали ему на плечи, туника придавала ему вид пророка. Одной рукой он держался за ручку двери, а другой приветствовал жителей улицы, которые уже не помещались на тротуаре. В ответ на его приветствие послышались громкие крики «да здравствует Беато!» и «ура!» вперемешку с упреками за опоздание. Беато объяснил, что приехал издалека, потому и опоздал. Но зато он приготовил жителям улицы Луны больше сюрпризов, чем когда бы то ни было.
— В этот раз я привез вам духи! — крикнул он, и новость была встречена громкими аплодисментами.
Тут окошко повозки распахнулось, и в нем появился человек, которому, чтобы показать свое лицо публике, пришлось согнуться вдвое. У него были светлые волосы, бело-розовая кожа, и он был огромен.
— Это Голиаф, мой помощник, — пояснил Беато, указывая на великана. — Те, кому нужна консультация, пусть встанут в очередь у двери. Я сам буду вызывать. Если хотите что-нибудь купить, обращайтесь к Голиафу.
Следуя указаниям Беато, жители улицы Луны разделились на две группы. Люди, которых застал врасплох неожиданный приход весны, освобождались от тяжелой зимней одежды и готовились терпеливо ждать своей очереди.
Леандро прошел улицу до конца и вышел к бульвару Пуэрто-Лаписе. В церкви францисканцев только что закончилась утренняя служба. Прихожане, одетые по-воскресному, чинно спускались по каменным ступеням, а затем рассыпались по бульвару. Он свернул в переулок и направился к дому дона Браулио, владельца «Авеню». Как и во все предыдущие годы, необходимо было получить его согласие на отмену киносеансов, так как Беато требовалась сцена для представлений. Пока Леандро шагал в тени домов, он разглядывал свое отражение в витринах магазинов. Он с удовольствием подумал, что этим вечером увидит вдову Гуарас. И еще, что ввиду сложившихся обстоятельств придется повесить зеркало в ванной.
Голиаф
1
Различать запахи Голиафа еще в детстве научил его отец кондитер. Он приводил ребенка в комнатушку, где как по волшебству появлялись на свет всевозможные сладости, и просил закрыть глаза. После этого они ходили из угла в угол, и Голиаф учился отличать аромат тертого миндаля и сливочного печенья, свежеприготовленного слоеного теста, заварного крема и жидкой карамели. Иногда отец Голиафа вставал как вкопанный посреди улицы, где угадывал хотя бы малейшее движение ветерка, и возбужденно хлопал сына по плечу:
— Нюхай, Голиаф! Нюхай!
Голиаф закрывал глаза и нюхал. Так он узнал, что поселок живет собственной жизнью и его запахи меняются в зависимости от времени года. Весной веяло цветами и свежесрезанной травой, и эти ароматы толкали на безумства; осенью он наполнялся сладким духом увядания, приглашавшим к уединению и воспоминаниям. Во время частых загородных прогулок отец заставлял Голиафа нюхать листья, землю, камни, кору деревьев, ключевую воду, дорожную пыль, полевые цветы, коровий навоз.
— Жизнь состоит из запахов, — говорил отец. — Нужно уметь их различать, чтобы разбираться в жизни.
Голиафу рано или поздно предстояло познакомиться с Марией, женщиной пышнотелой, щедрой на душевные порывы, источавшей благоухание, владелицей единственной в городке парфюмерной лавки. В магазинчике имелось подсобное помещение, где запахов было море разливанное, а полки ломились от всевозможных склянок. Там у Марии стоял перегонный куб для экспериментов с ароматами. Если полученная душистая смесь Марии нравилась, она переливала ее во флакончик, подписывала его и хранила в застекленном шкафу вместе с десятками других бутылочек с этикетками, которые никто не покупал. Никто даже и не интересовался ее духами, и кроткая парфюмерша едва сводила концы с концами, торгуя одеколоном, мылом, электрическими лампочками, батарейками, кассетами с народной музыкой и упаковками туалетной бумаги.
В поселке царили суровые нравы, а населяли его земледельцы и мелкие предприниматели, которые душились только по воскресеньям, когда собирались в церковь. Поэтому Мария слыла женщиной со странностями. К ней относились с опаской. Без враждебности, так как отзывчивый характер Марии компенсировал ее славу эксцентричной натуры, но с недоверием, с которым невежды обычно встречают все новое и непонятное. В этом маленьком мирке, где бизнес был ненадежным, а урожай — непредсказуемым, не имелось места для столь легкомысленных вещей, как духи, и уж тем более для опытов, почти алхимических, в результате которых они получались.
Впервые Голиаф появился в парфюмерной лавке во время грозы. Потоки воды падали косо, сносимые сильным ветром, и дорогу залило почти до бордюров. Голиаф открыл дверь резким толчком. Вместе с ним ворвались ветер и дождь, внутри магазина образовался маленький вихрь и все разом намокло. Обомлев от такой устроенной им же неразберихи, Голиаф обернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Пока он пытался это сделать, шквал ветра еще с большей силой ворвался внутрь и понесся по магазину. Когда наконец Голиафу удалось закрыть дверь, магазин погрузился во влажное и благоухающее спокойствие. Юноша закрыл глаза и поднял нос, глубоко вдыхая, а затем воскликнул:
— Цветы апельсина! Здесь пахнет цветами апельсина!
Потом он открыл глаза и увидел, как Мария улыбается ему из-за прилавка.
— Извините, — промямлил он, оглядываясь на мокрый пол, весь в черных следах.
— Пустяки, не беспокойся. Чего ты хочешь, сынок?
— Духи для мамы. У нее сегодня день рождения.
Мария любила пофантазировать и долгие годы забавлялась тем, что представляла себе, каким будет первый клиент, который купит ее духи. Отрываясь от реальности, воображение рисовало ей какую-нибудь иностранку, всю в золоте и драгоценных камнях, или сеньора, одетого с иголочки, и даже немолодого сибарита с тростью, инкрустированной бриллиантами. Чего она никогда себе не представляла, так это подростка — безусого и такого рослого, что он едва помещался в дверях. Она посмеялась про себя над своими грезами и сняла с полки пять стеклянных флакончиков. Открывая их по очереди, она дала каждый понюхать Голиафу.
— Этот, — сказал он не раздумывая. — Моей матери должен понравиться жасмин.
— Ты узнаешь и жасмин? — удивилась женщина.
— Да, и еще много чего. Отец научил меня разбираться в запахах. Он говорит, что весь мир пахнет и глупо прожить жизнь, так и не узнав чем.
Мария положила флакончик в картонную коробку, обернула ее подарочной бумагой и вручила Голиафу.
— Сколько я должен? — спросил Голиаф.
— Нисколько. Это подарок.
— Подарок?
— Да, но с одним условием. Что ты иногда будешь приходить ко мне в гости.
Голиаф, не колеблясь, принял как подарок, так и приглашение. Он поблагодарил женщину и вышел на улицу, где вода уже переливалась за бордюры и затопляла узкие безлюдные тротуары.
Голиаф стал регулярно навещать Марию. Они мгновенно нашли общий язык — ведь оба, каждый по-своему, были изгоями в этом маленьком царстве однообразия. В свои тринадцать лет Голиаф был огромным, выше многих взрослых. Отличался он не только исполинскими размерами, но и странной фигурой. Для его роста плечи у него были слишком узкими, а ноги короткими. Руки болтались, как пара маятников, на уровне колен. Чахлая грудь переходила в выступающий вперед живот. Кожа у Голиафа была розоватой, лишенной всякой растительности, а на лоб падала прямая светлая челка, которая закрывала ему глаза. Его внешность была предметом постоянных насмешек в школе, куда он всегда шел со страхом. Как раз там его и окрестили Голиафом, не в честь библейского великана, а за сомнительное сходство с героем комиксов. Поначалу парень проклинал свое прозвище. Со временем, когда его уже так звали все подряд, ему даже понравилось, и он с гордостью носил свое прозвище, считая его символом своей яркой индивидуальности.
