Уильям Шекспир - Два знатных родича
Здесь зло имеет вид добра, добро же
Считается за зло; не быть мерзавцем
Здесь значит быть чужим, а быть таким,
Как все другие - значит быть уродом.
Паламон
Все это так; но, право, в нашей власти
Вести себя, как надо; стоит только
Не брать примера с обезьян. Кто может
Меня принудить, чтобы я пошел
Чужим путем, идущим мимо чести?
Кто б мог меня заставить перенять
Чужой язык, когда своею речью
Могу я все, что нужно, изъяснить?
Чем связан я, чтоб следовать безумцу,
Следящему прилежно за портным,
Пока портной за ним следить не станет?
Чем худ мой брадобрей, а вместе с ним
Мой бедный подбородок, если бреюсь
Я не пред модным зеркалом? Какой
Закон меня заставит, снявши шпагу
С бедра, к руке ее привесить? Я
Хочу быть первой лошадью в упряжке,
Иль вовсе не везти. Все эти вещи
Так вздорны, так ничтожны, маловажны,
Что стоит ли заботиться о них?
Другая мысль меня терзает, мучит
Мне сердце; это...
Аркит
Дядя наш Креон.
Паламон
Да, он, тиран, забывший честь и меру!
Его успехи повели к тому,
Что гнев небес стал никому не страшен;
Все негодяи думают, что нет
Могущества сильней их гнусной власти;
Он даже веру подорвать готов,
Боготворя лишь гнусную удачу;
Чужие силы, ум чужой он ценит
Своих лишь ради прихотей и целей;
Добычу, почесть, славу, - все себе
Он рад присвоить; зла он не боится,
Добро ж творить не смеет. Всю ту кровь,
Какая есть во мне ему родная,
Хотел бы я, чтоб высосали пьявки
Из жил моих, освободив меня
От этой злой заразы!
Аркит
Ум твой ясен,
Мой дорогой кузен; уйдем отсель,
Чтоб не делить бесчестья со злодеем!
Ведь может наше молоко принять
Вкус пастбища; придется подчиниться
Всем гнусностям иль отказать ему
В покорности; не можем быть родными
Ему мы ни по крови, ни по духу.
Паламон
Да, это так; согласен я с тобой.
Мне кажется, что оглушил он небо
Злодействами своими, так что боги
Не слышат вопля вдов. Но вот Валерий!
Валерий
Король к себе зовет вас; но идти
К нему не торопитесь: пусть немного
Его утихнет ярость. Крики Феба,
Которыми он погонял коней
На лучезарной колеснице солнца,
Сломавши бич свой, эти крики - шепот
В сравнении с ревом гнева короля.
Паламон
Его и слабый ветер потрясает!
Но что ж могло случиться с ним?
Валерий
Тезей,
Которого угрозы не напрасны,
Ему прислал сегодня грозный вызов
И обещает Фивы разорить.
Он двинулся в поход уж, чтоб исполнить
Свои слова.
Аркит
Пускай себе идет;
Лишь гнев богов в нем страшен нам, а сам он
Нимало нас не может испугать.
Но как стоять за честь свою, - а это,
Конечно, неизбежно, - если ясно,
Что право не нашей стороне?
Паламон
Теперь об этом рассуждать не время:
Не за Креона мы стоим, - за Фивы.
Держаться в стороне - бесчестно было б,
Сопротивляться - было б мятежом.
А потому должны мы быть с ним вместе
И покориться случаю, который
Застал нас в это время вместе с ним.
Аркит
Да, это верно. Что же, началась ли
Уже война, иль, может быть, начнется,
Когда Креон условий не исполнит,
Поставленных противником?
Валерий
Война
Уж началась; гонец принес известие
Об этом вместе с вызовом.
Паламон
Итак,
Идемте ж к королю. О, если б чести
Хоть четверть было в нем, в сравнении с честью
Врага его, то кровь свою с отрадой
Могли б пролить мы! Жертвой нашей жизни
Мы принесли бы пользу. Но увы!
Теперь сражаться будут наши руки,
А сердце будет чуждо им; смерть наша
Не принесет ни пользы, ни вреда.
Аркит
Пусть будет рок судьею; он единый
Не делает ошибок никогда.
Мы знаем только, что велит нам совесть,
Судьба же пусть творит, что суждено.
(Уходят.)
Сцена 3
Перед воротами Афин.
Входят Пиритой, Ипполита и Эмилия.
Пиритой
Прошу вас дальше не идти.
Ипполита
Прощай же
И государю передай привет наш.
Не смею я питать сомнений робких
В его успехе; буду лишь желать
Ему избытка мужества и силы
В опасностях. Спеши к нему скорей:
Как ни искусен полководец, - помощь
Излишнею не будет никогда.
Пиритой
Хоть океан его могучей силы
В содействии моих немногих капель,
Конечно, не нуждается, но все же
Я дань свою обязан принести.
(Эмилии.)
Достойнейшая дева! Все, что небо
Дает своим созданьям лучшим в дар,
Все те дары царят на пышном троне
В прекрасном сердце девственном твоем!
Эмилия
Благодарю, и царственному брату
Прошу привет мой передать. Я буду
Великую Беллону умолять
Помочь ему, и, так как просьбы смертных
Без жертвы не доходят до богов,
Я поспешу узнать, какая жертва
Приятна ей. Душой мы с государем
В бою, в его палатке.
Ипполита
В нем самом!
Мы сами были воины; не станем
Мы плакать, если в шлемах на войну
Идут друзья иль в море отплывают;
Мы слез не льем, услышав о младенцах,
На копья воткнутых, о матерях,
Которые детей своих варили
И, съев их, горько плакали о них;
Будь мы такими пряхами простыми,
Мы б вас не отпустили от себя.
Пиритой
Пошли вам небо мир, пока я буду
Там, на войне: надеюсь, что тогда
Исход ее вам не внушит сомнений.
(Уходит.)
Эмилия
Как он стремится к другу своему!
С тех пор, как нет Тезея с нами, - в играх
Хотя, как прежде, ловок Пиритой,
Но мало к ним внимателен; удача
Не льстит ему, а промах - безразличен;
Руками совершает он одно,
А на уме его - совсем другое;
Так принужден он думать о вещах,
Несходных меж собою. Наблюдала ль
Его ты в это время?
Ипполита
Да, конечно;
И мне он дорог стал. Они с Тезеем
Вдвоем живали в диких захолустьях,
Неся нужду, рискуя каждый миг
Своею жизнью; бурные потоки,
Из коих наименьший был ужасен
Неистовою силою своей
Они вдвоем переплывали; вместе
Они сражались там, где смерть гнездилась,
И вместе грозный рок их пощадил.
Их прочная любовь узлу подобна,
Который и завязан и запутан
Искуснейшими пальцами так сложно,
Что может быть разрублен, но нельзя
Его ослабить. Кажется мне даже,
Что сам Тезей, когда б он мог раздвоить
Свое сознанье и затем сравнить
Ту и другую часть, - решить не мог бы,
Которую он любит больше.
Эмилия
Правда!
Но некто есть, кого он любит больше,
И это - ты, конечно. Я сама
Была дружна с одной подругой детства;
Ты на войне была, когда она
Увы, так рано - в гроб легла печальный,
В роскошную, но грустную постель,
Простившись с милым месяцем, который,
Казалось, от разлуки побледнел.
Одиннадцать ей было лет, мне также.
Ипполита
Я помню: то была Флавина.
Эмилия
Да.
О дружбе Пиритоя и Тезея
Ты говорила; эта их любовь
Взаимная - серьезна и разумна,
Возникла в зрелом возрасте она;
Ее могла бы я сравнить с водою,
Повсюду пропитавшей разветвления
Корней их дружбы, тесно меж собою
Сплетенных. Наша ж детская любовь,
Любовь моя и той, о ком, вздыхая,
Сейчас с тобою говорила я,
Была едва сознательна, невинна
И все-таки сильна и глубока;
Как действуют стихии, - без рассудка,
Не зная, что, и как, и почему,
И все ж творят великое, - так точно
Стремились сердцем мы одна к другой.
Что любо было ей, - мне было любо
Без рассужденья; если я срывала
Цветок, чтоб меж грудей моих воткнуть,
Тогда еще едва лишь припухавших
Вокруг сосцов, - старалась и она
Найти цветок такой же и спешила
Вложить его в такую ж колыбель
Невинную, где сладко умирал он,
Благоухая, фениксу подобный.
Любила ль я уборы головные,
Они и ей служили образцом;
Любила ли она покрой одежды,
Всегда изящный, хоть порой небрежный,
И мне покрой тот нравился всегда;
Когда я чутким уловляла ухом
Мотив и напевала что-нибудь,
Старалась и она его запомнить,
И тот напев ее не покидал:
Сквозь сон его Флавина напевала.
Вся эта речь, столь длинная, - как это
Понятно всем, кто чист душой,
Лишь плод побочный сладкого былого,
И цель ее лишь в том, чтоб показать,
Что и любовь простая девы к деве
Порой сильней, чем зрелая любовь.
Ипполита
Ты - вне себя. Ты хочешь этой речью,
Столь быстрою и страстною, - сказать,
Что никогда не будешь ты мужчину
Любить так нежно, с силою такой,
Как девочку Флавину ты любила.
Эмилия
Да, в этом я уверена.
Ипполита
Увы,
Сестренка, в этом я тебе не верю,
Как не поверю, чтобы аппетит
Мог быть совместен с отвращением к пище.
