Жан-Луи Кюртис - Молодожены
Только некоторое время спустя, уже на террасе кафе "Флориан", он успокаивается: никто больше не обращает на них внимания, они уже не актеры, а зрители. Спектакль, который они пришли смотреть, -- это толчея иностранных туристов на площади. Она не устает (уверяет она) смотреть на это "непрерывное кино". Иногда, правда, кажется, что она педалирует, демонстрируя эту свою увлеченность, играет ею, словно веером, но он готов участвовать в этой игре: ничего нет приятнее (он говорил ей это уже несколько раз, как бы желая подчеркнуть их согласие во всем), чем вместе смеяться над одним и тем же. Помимо близости, больше всего роднит людей смех... Минуты, когда их обоих вдруг охватывало неудержимое веселье, были, бесспорно, лучшими за все путешествие.
-- До чего эти люди омерзительны, -- говорит она (сегодня зрелище толпы на площади забавляло ее недолго). -- Во всяком случае, большинство. Летом не стоит сюда ездить.
-- А где летом не встретишь туристов? Разве что на Огненной Земле или в Гренландии.
-- Ты только погляди на них! Какие уроды! Надо бы запретить людям с такими рожами ездить в места вроде Венеции.
-- Подлинный интеллектуал, да еще левых убеждений...
-- Прежде всего, я не считаю себя интеллектуалкой. Потом левые убеждения вовсе не обязывают проводить жизнь в обществе всякой шушеры.
-- Ты их считаешь шушерой?
-- Еще бы! И французы хуже всех. Ты видел, как сегодня утром группа молодых обормотов пела "Прощай, до свидания!" перед Святым Марком?
Его передернуло от грубого слова: он не любит, когда она так выражается. Как-то раз он очень деликатно сказал ей об этом. Она тогда ответила: "Все девчонки теперь так говорят... Такова эпоха. И мы не святоши".
-- Это были ребята из "Молодежного турклуба" или что-то в этом роде.
-- Ну и что с того? Из-за них всю эту красоту хочется послать к чертовой матери... После паузы она говорит нервно:
-- Пойдем в бар "Гарри" -- переменим обстановку.
Он помрачнел. Быть может, его пугали эти резкие перепады настроения, эта внезапная депрессия.
В баре "Гарри" пусто, только трое парней лет по двадцати сидят на табуретах у стойки. Одеты они ультрамодно. Парни, видно, ждут кого-то и не знают, как убить время.
-- Здесь лучше, -- говорит она с удовлетворением. -- На этих хоть смотреть не противно.
Она заказывает виски. А парни преспокойно разглядывают ее, нисколько не смущаясь присутствием мужа.
-- Им, верно, здорово скучно, -- говорит он тихо.
-- Нет клиентуры, -- отвечает она тоже шепотом.
-- Какой клиентуры?
-- Дорогой, ты что, с неба свалился?
-- Ты думаешь, что... пожилые дамы?
-- Или господа. Такие типы, как правило, "двустволка".
Он засмеялся.
-- Смешно!
-- Ты не знал этого слова?
-- Нет. Впервые слышу.
-- Клянусь, иногда я просто недоумеваю, откуда ты такой взялся. Словно с луны свалился.
-- Зато ты чересчур в курсе всего. Подозрительно.
Они опять смотрят друг на друга и улыбаются.
Тучи рассеялись. Это видно по ряду признаков, прежде всего по тому, как снова изменилось ее настроение. Она вновь обрела потускневшую было привлекательность. Она оживленно поддерживает разговор, ее лицо то и дело освещает "ослепительная" улыбка. И больше она ни разу, ни единого раза не взглянула на тех трех типов у стойки.
В номере, в полночь, ее оживление снова меркнет.
-- Какая программа на завтра?
-- Санта Элвизе, церковь, где два Тьеполо. А заодно осмотрим дворец Лаббиа -- он неподалеку.
-- А вообще, сколько в Венеции церквей? Нам еще много осталось?
Так как он молчит, она встает, подходит к нему и целует его в губы.
-- Это не упрек, дорогой. Ты потрясный гид. Благодаря тебе я столько всего узнала! Но мы уже обегали такую прорву церквей. Я просто немного устала.
-- Мы посмотрим Санта Элвизе в другой раз, дорогая. Или вообще не посмотрим. Прости меня.
-- Нет, это я должна просить у тебя прощения. Ты не сердишься?
-- Ну что ты! Я понимаю, что ты устала. Я должен был сам об этом подумать.
Она садится на край кровати.
-- Дай сигаретку. Мне еще неохота спать. А тебе?
-- Мне тоже.
Он прикуривает и сует ей в рот зажженную сигарету. Садится рядом с ней. Обнимает ее.
-- Как глупо, -- говорит она, -- что я не догадалась попросить Ариану дать мне письмо к ее друзьям. У нее здесь есть друзья. Люди с положением. Она называла мне их фамилию, но я забыла, а написать ей уже поздно. С темпами итальянской почты ответ от нее придет, когда нас уже здесь не будет.
-- Ты соскучилась по обществу?
Он склонил голову ей на плечо, держит ее руку в своих и то и дело подносит к губам. Это как игра.
-- Мы никого не видим, -- отвечает она с напряженной улыбкой, -- вот уже целую неделю.
-- Но мы же в свадеб...
-- Я тебе скажу, -- говорит она, желая внести ясность. -- Видеть я никого не хочу, но мне охота пойти к кому-нибудь на коктейль. Музыка... Знаешь, особая атмосфера, немного виски...
Он уже не подносит ее руку к губам. Молчание. Она тушит в пепельнице недокуренную сигарету. Она смотрит прямо перед собой.
-- Что с тобой? -- спрашивает она глухим голосом.
-- Ничего.
-- Нет, что-то есть. Это из-за того, что я сейчас сказала? Ты считаешь, мне не должно хотеться пойти на коктейль?
-- Нет, уверяю тебя...
-- Я сразу чую, когда что-то не так. От меня ты ничего не утаишь.
Она поворачивается к нему и покрывает его лицо быстрыми поцелуями.
-- Болван ты мой дорогой! Боишься, что я скучаю, ведь верно? Я в жизни не была так счастлива, как теперь. Ты мне веришь? Скажи, что веришь. Поклянись!
Они долго целуются. Он прижимает ее к себе. Он закрывает глаза. Вид у него страдальческий. Спустя минуту или две она тихонько высвобождается из его объятий. Слышно, как в соседней комнате кто-то зашевелился, недовольно заворчал.
-- Ну вот, этого типа мы явно разбудили, -- шепчет она. -- С ума сойти, до чего же рано ложатся в этом заведении! А перегородочки тонюсенькие! Скажи, тебе хочется спать?
Он снова ее обнимает.
-- Мне хочется курить и разговаривать, -- говорит она и вновь высвобождается из его объятий, на этот раз чтобы взять со стола сигарету. Потом ложится на спину рядом с ним. Пепельницу ставит себе на живот. Затягивается и пускает струйку дыма.
-- Как только вернемся в Париж, надо будет искать квартиру, -- говорит она. -- На помощь Арианы я особенно не рассчитываю.
Он не спешит ей ответить, но она тормошит его, и он вяло говорит, что да, как только они вернутся, он займется поисками жилья.
-- Не жилья, дорогой, -- поправляет она, -- а отдельной квартиры со всеми удобствами. Ведь есть новостройки с коридорной системой и общими уборными на этаже. Ты разве не знал?
-- Нет, не знал.
Потом она говорит, что ей неохота жить у стариков, ни у своих, ни у его. Конечно, и те и другие "просто прелесть какие люди", но пропасть между поколениями в наш век не преодолеешь. Нет, они снимут меблированную двухкомнатную квартирку со всеми удобствами где-нибудь в приличном районе. Это стоит примерно восемьсот новых франков в месяц. Да, сперва им придется удовлетвориться двухкомнатной квартирой. А потом, когда у него будет нормальный оклад...
-- Кстати, предложение "Юниверсал моторс" еще не отпало? Тебе непременно надо туда устроиться. Ведь, в конце концов, у тебя квалификация куда выше, чем у Шарля, а он зарабатывает сорок тысяч в месяц. Почему бы тебе не получать столько же? У него ведь даже нет диплома инженера.
-- Но у него зато коммерческое образование.
-- Неважно, им нужны инженеры. Они ведь сами предложили тебе...
Она размечталась о будущем.
-- А мне надо будет пристроиться в какую-нибудь газету.
Или на радио. У нее, говорит она, очень "микрофонный" голос. Хотя журналистика, пожалуй, больше подходит. Он ласково напоминает ей, что у нее уже двухмесячная беременность и что скоро она, возможно, не сможет работать вне дома. Нет, она с ним не согласна. В наш век (говорит она) женщины вкалывают до самых родов. Она вовсе не намерена запереться в меблирашке на семь месяцев, торчать на кухне да шить приданое. Она слишком активна по натуре, чтобы вести такую затворническую жизнь. Ей во что бы то ни стало надо быть при деле.
-- При каком деле?
-- Ни при каком. Вообще при деле. Участвовать в жизни. Во всем, что происходит. Я хочу быть при деле. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Наконец она согласилась, что пора спать, но этому предшествовала ежедневная церемония вечернего туалета, обряд приготовления к ночи. Обычно он просматривал газеты, ожидая, когда она вернется и он сможет пойти в ванную. Но сегодня, вместо того чтобы взяться за чтение, он лежит на спине, подложив ладони под затылок, и глядит в потолок. Тишину нарушают сперва только бульканье льющейся воды да непрекращающееся гуденье в водопроводных трубах. Потом сосед за стеной начинает вертеться на кровати и снова что-то бормочет во сне.
Свет погашен; они уже больше часа в постели, но вдруг она вновь зажигает лампу у изголовья. Она лежит голая. Он щурится и моргает от света. Он улыбается. Он тоже голый. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга.
