Мария Романушко - Вырастая из детства
Я смотрела на неё, и мне было очень, очень страшно. Я никогда до этого не видела мёртвых. И теперь я знала, как выглядели «штабеля синих трупов», о которых рассказывала бабушка… Страшно!
Я жалела, что пошла на неё смотреть. Теперь, как только бабушка гасила в комнате свет, мне чудилась в темноте эта женщина с наполовину синим лицом, в гробу на трёх табуретках…
Я не знала, как мне от неё отделаться. Старалась думать о чём-нибудь хорошем, но эта женщина не давала мне покоя. И я с ужасом понимала, что уже не смогу никогда забыть её. Хотя я и не понимала, зачем мне её нужно помнить…
Я и сейчас этого не понимаю.
ПРО МОЛНИЮ
Летняя гроза… Такая неистовая, что бабушка строго говорит: «Не вздумай идти на улицу!» Она знает, как я люблю гулять под дождём.
Бабушка, укачав Маришку, ложится вздремнуть после обеда.
А я потихоньку выскальзываю из квартиры…
…Стою у распахнутой двери подъезда и смотрю, как волны ливня проносятся по двору… То и дело небо пронзают светящиеся стрелы молний, и оно раскалывается от грохота… Грохочет так, что закладывает уши!…
Мне весело, меня подмывает выскочить под этот бешеный ливень… И я – выскакиваю!
Я стою под ним, правда, не отхожу далеко от подъезда, и ливень колотит меня по плечам, по голове… я мгновенно промокаю насквозь…
Ни души в нашем дворе. Ни один сумасшедший не гуляет в такую грозу.
Только я – и ливень! Мне так весело!…
И тут… огненная стрела сошла с небес прямо передо мной и вонзилась в асфальт острым светящимся остриём… Как будто небо и земля были надеты в это мгновение на гигантскую раскалённую спицу… Огненная спица вонзилась в асфальт – и от асфальта пошёл густой пар, или это был дым… Светящаяся спица, будто исполинский огненный червь, задрожала в смертельной агонии и точно испустила дух… – растаяла в белых, неистовых потоках ливня…
А я стояла, оцепенев… Я не могла шевельнуться. Кажется, я даже перестала дышать. Огненная спица так и торчала у меня перед глазами, пронзив меня неизведанным доселе УЖАСОМ. Я понимала, что выбеги я на три метра вперёд, и эта стрела вонзилась бы в меня…
Мысль, что сейчас, совсем-совсем близко, была СМЕРТЬ, ошеломила меня…
…Тихо-тихо вернулась я в квартиру, где мирно спали Мариша и бабушка… И никому ничего не рассказала. Даже Мишке.
КАК Я ХОДИЛА В РАЗВЕДКУ
Военные игры у мальчишек нашего двора были самые любимые. Играли в «белых» и «красных», в русских и немцев. Мальчишки выслеживали друг друга, гонялись друг за другом до самой тьмы… по кустам жёлтой акации…
Однажды самый старший, Витька, который был у них главный командир, сказал:
– Надо послать кого-нибудь в разведку!
– Куда? – спросили его мелкие подчинённые.
– В подвал! – сурово сказал Витька. – Кто пойдёт?
Молчание.
– Вы что, трусите? – сурово спросил Витька.
– А сам? Сам не хочешь сходить? Там же крысы! – выкрикнул кто-то смелый.
– Так мне же по должности не положено, – невозмутимо сказал Витька. – Ну что, кто пойдёт?
Я слышу этот разговор, прыгая неподалёку через скакалку.
– Давайте я схожу, – говорю я.
– Ты?!! – вытаращил на меня глаза Витька. – Там же крысы… И там, может, укрылись наши враги…
– Я не боюсь. Я схожу.
– Ну, иди…
…И я пошла в тёмный подвал. Нужно было войти через один подъезд, пройти весь тёмный подвал и выйти через другой подъезд.
И я его прошла… Я шла, сжав свои нервы в кулак, не давая им трястись. Шла и мысленно повторяла: «Моя мама ходила в лес к партизанам! Неужели я не пройду этот подвал?…» Было темно – хоть выколи глаз. Я шла на ощупь, по стеночке… Было страшно. И всё же я была сильнее своего страха. Вот – я иду, иду в этой тьме! Одна!
…Когда я вышла из другого подъезда, меня встретили ликующие крики мальчишек.
– Противника не обнаружено! – доложила я.
– Вот это девчонка! – сказал командир. – Мальчишки испугались идти, а ты – нет. Хочешь, будешь у нас разведчицей? Мы берём тебя в свою игру.
Ну, как я могла отказаться?…
Так что я ещё не раз и не два шастала по этим тёмным подвалам, борясь в одиночку со страхом, шарахаясь от крысиных шорохов, твердя себе, как заклинание: «Моя мама ходила в лес к партизанам! Моя бабушка была подпольщицей! Мой дедушка был подпольщиком! Я должна пройти этот подвал…»
И опять я напевала песенку из «Последнего дюйма», я её напевала, и она мне придавала силы:
Какое мне дело до всех до вас!
А вам – до меня!…
Имелись в виду крысы, тьма и страх.
Мне было радостно осознавать, что я не такая уж и трусиха, не сопля, не размазня. Жаль, папа меня не видит! Он бы мог мною гордиться.
КАК Я ХОДИЛА В ПОЛИКЛИНИКУ
У меня опять проблемы с зубами. Один шатается, а два болят. Особенно по ночам. Я из-за этого не сплю. Мне это надоело. Но я больше не хочу пользоваться ниткой и дверной ручкой.
Лето. Жара. Послеобеденная маета. Во дворе пусто. Бабушка сидит дома с маленькой Маришкой. И, никому ничего не сказав, я отправляюсь в поликлинику. Я же сильная! Я чувствую себя партизанкой, разведчицей. Как мама. Она же ходила одна в лес! Неужели я не смогу сходить в поликлинику?
Поликлиника не очень далеко. Надо только перейти проспект. Так что я успеваю донести свою решимость до цели. Я подхожу к окошку регистраторши и говорю твёрдым голосом, без запинки, что мне нужна карточка. К зубному.
– А ты с кем, девочка, пришла?
– Сама.
– Сама? И что ты хочешь?
– Вырвать три зуба.
У регистраторши глаза делаются квадратные. Она зовёт кого-то из глубин картотеки. Появляются ещё две женщины в белых халатах.
– Вы только посмотрите на этого ребёнка. Сама! Сама пришла удалять зубы! И сколько же тебе лет? Скоро девять? То есть – ещё восемь? Ну, это просто… слов нет!
И они торжественно провожают меня в зубной кабинет, неся мою карточку, как драгоценность. Лето, в поликлинике безлюдно. Доктор, молодая женщина, скучает в пустом кабинете. Я мужественно усаживаюсь в холодное кресло и прошу:
– А можно сразу три вырвать? Чтобы поскорее.
Теперь у неё делаются квадратные глаза.
Ну, три сразу она мне удалять всё же не стала. Поэтому я ходила к ней три раза. И каждый раз регистраторша всплёскивала изумлённо руками:
– Ну, вы поглядите на неё! Это же чудо-ребёнок! Опять пришла!
И я себя чувствовала героиней. Ещё бы! Я – смогла! Я вспоминала, как два года назад четыре человека безуспешно пытались открыть мне рот, и мне было смешно. Вообще-то, когда она мне их дёргала, было очень даже чувствительно. Но всё же не так, как в Васильевке. По сравнению с Васильевкой – это была просто чепуха! А главное – все зубы были нормальные, молочные, без корней, как и положено.
И когда я от них избавилась, то как-то вечером, небрежно так, за ужином сказала:
– А я, между прочим, три зуба вырвала.
– Выпали, что ли? – спросила мама.
– Да нет. Сходила в поликлинику и удалила.
И тут уже у мамы и у бабушки сделались квадратные глаза.
МОИ ПОЕЗДКИ К ЛОГОПЕДУ
Я хорошо закончила второй класс. У меня только одна четвёрка – по чтению. Мама говорит: «Это смешно! Ребёнок читает с четырёх лет, а ему ставят четвёрку по чтению!»
Но дело тут, конечно, не в чтении. А в моём страхе речи. Он наваливается на меня каждый раз, когда учительница вызывает меня прочесть что-нибудь вслух. И тут начинаются мои мучения…
Кто-то из мам на родительском собрании сказал моей маме: «А почему вы не отведёте свою девочку к логопеду?» А мама и слова-то такого не знала: логопед. Тут ей сразу стали давать разные советы и дали адрес школы, где принимает логопед. А дело в том, что в те времена логопед был диковинной редкостью. Мы даже не знали о его существовании, и вообще о том, что можно к кому-то пойти и рассказать о моих проблемах.
И вот мы к нему поехали, с бабушкой. Это оказалось далеко, на двух автобусах, с пересадкой в центре.
Логопед, приветливая женщина в белом врачебном халате. Она посетовала, что мы не пришли к ней раньше. Сейчас уже было лето, занятия в школе кончились, и начался ремонт. «Но пока ещё не добрались до моего кабинета, можете ко мне поездить», – сказала она.
И я стала к ней ездить. Одна. Потому что бабушка была с маленькой Маришей, и оставлять Маришу было не с кем. Но у меня хорошая зрительная память, дорогу я запомнила с первого раза. И хотя может показаться странным, что девочку, которой ещё не было девяти лет, отпускали одну на другой конец города, но в те времена дети взрослели рано. Пошёл в школу – стало быть, уже не малыш. А уж после второго класса – вообще взрослая девица!
И вот я туда ездила. Каждый день. Почти весь июнь. В эту пустую, прохладную школу, пахнущую ремонтом, где среди длинных сумрачных коридоров отыскивала кабинет логопеда.
