Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей
– Да.
– В среду?
– Да.
– А сейчас у тебя не найдется двух долларов?
Как раз столько при мне и было – долларовая бумажка и монеты в пятьдесят, двадцать пять центов, две по десять, пятицентовик и три пенни. Я ссыпал все это в его протянутую руку.
Он допил виски и швырнул бутылку на пол.
– Ты у меня в умных никогда не числился, Ит. Тебе известно, что даже первоначальный курс лечения обойдется около тысячи долларов?
– Ну и пусть.
– Игра интересная! Но это не шахматы, Ит, а покер. Я когда-то был хорошим покеристом… пожалуй, слишком хорошим. Ты делаешь ставку на то, что мой луг пойдет в обеспечение займа. И вторая твоя ставка, что такое количество виски – на тысячу-то долларов – убьет меня, а тебе свалится в руки аэропорт.
– Как тебе не стыдно, Дэнни!
– А мне ничего не стыдно. Я ведь тебя предупреждал.
– Неужели ты не веришь, что я действительно хочу тебе добра?
– Нет. Но я… я могу сделать так, чтобы все вышло, как ты хочешь. Ты помнишь меня мальчишкой, Ит. А я тебя разве не помню? В тебе судья еще в детские годы сидел. Ну ладно. Я уже весь высох. Бутылка пустая. Ухожу. Так, значит, тысяча долларов.
– Хорошо.
– В среду, наличными.
– Принесу.
– Никаких обязательств, никаких расписок – ни-че-го. И не воображай, Ит, что я такой, как прежде. Вот эта моя подружка ведь камня на камне во мне не оставила. Ничего теперь нет – ни чести, ни совести. Посмеюсь я над тобой от всей души, и на большее не рассчитывай.
– Я об одном тебя прошу – начни, попробуй.
– Пообещать я могу, Ит. Но, надо думать, ты уже понял, чего стоят обещания пьяницы. Приноси деньги, приноси. Можешь остаться здесь, сколько пожелаешь. Мой дом – твой дом. А я ухожу. Итак, до среды, Ит. – Он встал с койки, сбросил одеяло на пол к стене и, пошатываясь, вышел из своей конуры. «Молния» у него на брюках была спущена. Я посидел несколько минут один, глядя, как растет стеариновый наплыв на блюдце. Он говорил правду – все было верно, кроме одной вещи, на которую я и делал ставку. Не настолько же он изменился! Где-то среди этих обломков был Дэнни. Я не допускал мысли, чтобы он отрубил от себя этого Дэнни Тейлора. Я любил Дэнни и был готов… на то, о чем он говорил. Был готов. Издали до меня донесся его резкий, пронзительный фальцет:
Лети же, корабль, быстрокрылою птицей
На всех парусах вперед!
Наш принц на борту – он душой веселится,
К родным берегам плывет.
Побыв так в полном одиночестве, я задул свечу и пошел домой. Вилли сидел в своей полицейской машине на Главной улице и еще не спал.
– Что-то вы повадились гулять, Ит, – сказал он.
– Да знаете, как бывает.
– Еще бы! Весна! И в сердце молодом волненье.
Мэри спала с улыбкой на губах, но, когда я тихонько лег рядом с ней, она шевельнулась, просыпаясь. Тоска где-то внутри по-прежнему терзала меня – холодная, сосущая тоска. Мэри повернулась на бок, прижала меня всего к своему пахнущему травой телу, и она стала нужна мне. Я знал, что мало-помалу тоска утихнет сама собой, но сейчас Мэри была нужна мне. Не знаю, проснулась ли она окончательно, может, и нет, но ей, даже сонной, было понятно, что мне нужно.
А потом сон у нее прошел, и она сказала:
– Ты, наверно, проголодался.
– Да, Елена Прекрасная.
– Чего тебе дать?
– Сандвич с луком – нет, два! Ржаной хлеб и с луком.
– Тогда мне тоже надо, не то задохнусь.
– Будто тебе самой не хочется!
– Конечно, хочется.
Она сошла вниз и вскоре вернулась с сандвичами, картонкой молока и двумя стаканами. Лук был свирепый.
– Мэри, краса, – начал я.
– Прожуй сначала.
– Ты правду тогда говорила, что не хочешь знать о моих делах?
– Д-да…
– Так вот. Я решил предпринять кое-что. Мне нужно тысячу долларов.
– Это по совету мистера Бейкера?
– До некоторой степени. Но там есть и моя идея.
– Ну что ж, выпиши чек.
– Нет, родная. Я хочу, чтобы ты взяла сама, причем наличными. И можешь обронить словечко в банке, что собираешься купить новую мебель, или ковры, или там не знаю что.
– Но я и не думала ничего покупать.
– Все равно.
– Секрет?
– Ты же сама так хотела.
– Да… правда. Так будет лучше. Да. Ой, какой лук едучий! А мистер Бейкер одобряет это?
– Он бы сам так действовал, если бы мог.
– Когда понадобятся деньги?
– Завтра.
– Не буду я есть этот лук. От меня и так, наверно, разит.
– Ты моя дорогая.
– Просто не дает мне покоя твой Марулло.
– Это почему же?
– Явился к нам в дом. Принес конфет.
– Неисповедимы пути господни.
– Перестань богохульствовать. Пасха еще не кончилась.
– Кончилась. Уже четверть второго.
– Ой-ой-ой! Спать, спать!
– Уснуть… а если сновиденья посетят?.. Это Шекспир.
– Тебе только бы шутить.
Но я не шутил. Тоска не проходила и все терзала меня, хоть я и не думал о ее причинах и иногда даже спрашивал себя: почему я так терзаюсь? Человек привыкает ко всему, но на это нужно время. Когда-то давным-давно я работал на пороховом заводе, развозил нитроглицерин по цехам. Платили там очень хорошо, потому что нитроглицерин – коварная штука. Сначала я боялся шаг ступить, а через неделю, через две привык – работа как работа. Да чего уж больше, к должности продавца бакалейной лавки я и то притерпелся! Привычное всегда тебя тянет, а новизна, наоборот, отпугивает.
В темноте, вглядываясь в красные пятна, плывущие у меня перед глазами, я проверил в самом себе то, что было принято называть совестью, и не обнаружил в ней больного места. Потом меня заинтересовало, смог ли бы я уклониться от намеченного курса или повернуть на девяносто градусов по компасу, и выяснилось, что при желании смог бы, но желания такого не было.
Я существовал в каком-то новом измерении, в том-то и была вся прелесть. Точно у тебя вдруг заработали бездействовавшие до сих пор мускулы или ты паришь над землей, как в своих детских снах. Я часто переигрываю наново разные случаи, сцены, разговоры и каждый раз подмечаю все новые и новые подробности, ускользнувшие от меня на первом представлении.
Мэри находит странным приход Марулло к нам в дом с кулечком карамелек, а на ее чутье можно положиться. Я расценил этот визит как подношение мне – в уплату за мою неподкупность. Но вопрос Мэри заставил меня вдуматься в то, что раньше я оставил без внимания. Марулло выдал мне награду не за прошлое, он одаривал меня наперед. Я интересую Марулло постольку, поскольку могу быть полезен ему. Я перебрал в памяти его деловые наставления и наш разговор о Сицилии. Где-то, в какой-то момент он потерял веру в себя. Что-то ему от меня понадобилось, чего-то он от меня ждет. Есть способ проверить это. Попросить что-нибудь такое, в чем раньше было бы отказано, и если на сей раз отказа не будет, значит, он чем-то сильно встревожен и лишился покоя. Отставим Марулло в сторону и займемся Марджи. Марджи – по этому модному когда-то имени можно судить о ее возрасте. «Марджи! Царица снов моих! Марджи! Тебе весь мир…»
Я переиграл сцены с Марджи на фоне красных пятен, плывущих по потолку, стараясь вспомнить все как было, ничего не присочиняя. Долгое время, может года два, была такая миссис Янг-Хант, приятельница моей жены, к болтовне которой я не особенно прислушивался. Потом вдруг возникла Марджи Янг-Хант, а потом просто Марджи. Она, вероятно, заходила ко мне в лавку и до Страстной пятницы, но я этого не помню. А в тот день она будто доложила о себе. До тех пор мы с ней, по всей вероятности, не замечали друг друга. Но с той самой пятницы она словно все время здесь – подталкивает, теребит. Что ей нужно? Неужели это всего лишь интрига женщины, не знающей, чем себя занять? Или она действует по какому-то плану? Впечатление такое, что она именно доложила мне о своей персоне, заставила опознать, приметить себя. Второе гаданье она, вероятно, задумала без всякой задней мысли и рассчитывала обойтись набором профессионально гладких фраз. А потом что-то произошло, и все перевернулось. Мэри ничего такого ей не говорила, что могло бы настолько взвинтить ее, я тоже. Неужели про змею не выдумано? Если нет, тогда это самое простое и, пожалуй, самое правдоподобное объяснение. Может быть, она действительно наделена тонкой интуицией и способна проникать в чужие мысли? Тот факт, что она застигла меня в процессе моей метаморфозы, как будто и подтверждает это, но, может, тут было простое совпадение? Но что вдруг ни с того ни с сего погнало ее в Монток, почему она стакнулась с коммивояжером, выболтала все Марулло? Как-то не верится, что эта женщина способна нечаянно о чем-то проболтаться. В одном из книжных шкафов у нас на чердаке есть биография… как его, Беринга? Нет, Баранова, Александра Баранова, русского губернатора Аляски в начале 1800-х годов. Может быть, там говорится где-нибудь, что на Аляску ссылали за колдовство. Слишком уж невероятная история, такой не придумаешь. Надо полистать книжку. А не пробраться ли мне на чердак сейчас, подумал я, только бы не разбудить Мэри.
