Уильям Фолкнер - Когда я умирала
ПИБОДИ
Я сказал:
-- Конечно, когда прижмет, можно отдаться Биллу Варнеру, чтобы он лечил тебя, как бессмысленного мула, но, если ты Ансу Бандрену дал загипсовать себя цементом, у тебя, ей-богу, больше лишних ног, чем у меня.
-- Они хотели, чтобы мне полегче было, -- сказал он.
-- Хотели, дьяволы, -- сказал я. -- Какого дьявола Армстид-то разрешил уложить тебя опять на повозку?
-- Да уж оно ощутительно сделалось. Некогда нам было ждать.
Я только посмотрел на него.
-- А нога нисколько не беспокоила, -- сказал он.
-- Разлегся тут и будешь мне рассказывать, что шесть дней ехал на повозке без рессор, со сломанной ногой и она тебя не беспокоила.
-- Сильно не беспокоила.
-- Хочешь сказать, Анса она мало беспокоила? Так же мало, как завалить этого беднягу посреди улицы и заковать в наручники, словно убийцу. Рассказывай. Расскажи еще, что тебя не будет беспокоить, когда тебе вместе с цементом снимут с ноги шестьдесят квадратных дюймов кожи. И не беспокоит, что до конца дней будешь хромать на одной короткой ноге, -- если еще встанешь на ноги. Цемент, -- я сказал. -- Черт возьми, ну что бы стоило Ансу отвезти тебя на ближайшую лесопилку и сунуть твою ногу под пилу? Вот бы и вылечил. А потом бы ты сунул его шеей под пилу и вылечил всю семью... Кстати, сам-то он где? Что новенького затеял?
-- Лопаты одолжил, теперь понес обратно.
-- Вот правильно, -- я сказал. -- Конечно, ему надо одолжить лопату, чтобы похоронить жену, -- а лучше бы прямо могилу одолжить. Жаль, и его заодно не положили... Больно?
-- Можно сказать, нет, -- ответил он. А у самого пот по лицу течет, крупный, как горох, и лицо -- цвета промокательной бумаги.
-- Ну конечно, нет. К следующему лету прекрасно будешь ковылять на этой ноге. И она не будет тебя беспокоить -- нисколько, можно сказать... Считай, тебе повезло, что второй раз сломал ту же ногу.
-- Вот и папа говорит то же самое.
МАКГАУЭН
Стою я за шкафом с лекарствами, наливаю шоколад, как вдруг приходит Джоди и говорит:
-- Слушай, Комар, там у нас женщина хочет к доктору, я спросил, какого доктора ей надо, а она говорит: "Мне нужно к доктору, который здесь работает", -- я говорю: "Никакого доктора тут нет", -- а она все равно стоит и заглядывает.
-- Что за женщина? -- спрашиваю. -- Скажи, чтобы поднялась в кабинет к Алфорду.
-- Деревенская, -- говорит.
-- В суд ее отправь. Скажи, все доктора уехали в Мемфис на съезд парикмахеров.
-- Ладно, -- он говорит и собирается уходить. -- А для деревенской -довольно симпатичная.
-- Постой, -- говорю. Он стоит, а я пошел и глянул в щелку. Но разглядел немного -- только что нога у ней хорошая против света. -- Говоришь, молодая?
-- Для деревенской -- прямо цветочек.
-- Подержи-ка, -- я говорю и даю ему шоколад.
Снял фартук, вышел туда. Очень симпатичная. И черноглазая -- из таких, что может и ножом пырнуть, если обманешь. Очень симпатичная. Больше никого в зале не было; обеденное время.
-- Чем могу служить? -- я спрашиваю.
-- Вы доктор?
-- А кто же, -- говорю. Она перестала глядеть на меня и озирается. Спрашивает:
-- Можно, мы туда зайдем?
Было четверть первого, но я пошел и сказал Джоди, чтобы посматривал и свистнул мне, если старик появится, -- он раньше часа никогда не приходит.
-- Брось ты это, -- Джоди говорит. -- Вышибет он тебя под зад коленкой.
-- Он до часа не приходит. Увидишь, когда зайдет на почту. Только смотри не проморгай, свистни мне.
-- Что ты затеял? -- спрашивает.
-- Ты давай смотри. Потом расскажу.
-- А меня потом не пустишь?
-- Тебе тут что? -- говорю. -- Питомник, черт возьми? Следи за стариком. Я удаляюсь на совещание.
И ушел в заднюю комнату. Остановился у зеркала, пригладил волосы, потом захожу за шкаф с прописями, она там ждет. Смотрит на лекарства, потом смотрит на меня.
-- Так, -- говорю, -- мадам. Какие у нас затруднения?
-- Женские, -- говорит, -- затруднения. -- И смотрит на меня. -- У меня есть деньги.
-- Ага, -- говорю. -- У вас есть женские затруднения или вы хотите женских затруднений? Если так, вы правильно выбрали доктора. -- Ну, деревенские. Сами не знают, чего им надо, а когда знают, сказать не могут.
Часы показывали двадцать минут первого.
-- Нет, -- говорит.
-- Что "нет"?
-- Этого у меня нет, -- говорит. -- Вот в чем дело.
Смотрит на меня. -- Деньги у меня есть.
Тогда я понял, про что она толкует.
-- Ага, -- говорю. -- У вас что-то есть в животе, и вы этому не рады. -
-- Деньги у меня есть, -- говорит. -- Он сказал, в аптеке продают от этого.
-- Кто так сказал?
-- Он. -- И смотрит на меня.
-- Не хотите выдавать имя, -- говорю. -- Который желудь вам в живот посадил? Он и сказал? -- Молчит. -- Вы ведь не замужем?
Кольца на ней не было. Но они там, может, и не слышали про кольца.
-- Деньги у меня есть, -- говорит. И показала мне -- в платок увязаны, десять зеленых.
-- Что есть, то есть, -- говорю. -- Он вам дал?
-- Да, -- отвечает.
-- Который? -- спрашиваю. Смотрит на меня. -- Который из них?
-- Один только есть, -- говорит. И смотрит на меня.
-- Ладно, ладно.
Она молчит. В подвале то плохо, что выход только один -- и на внутреннюю лестницу. На часах двадцать пять первого.
-- У такой красивой девушки, -- говорю.
Смотрит на меня. И деньги начала в платок увязывать. Я говорю:
-- Извините, я на минуту. -- Захожу за шкаф. -- Ты знаешь, -- говорю, -- как один ухо вывихнул? А теперь рыгнет и сам не слышит.
-- Пока старик не пришел, выведи ты ее из задней комнаты, -- Джоди говорит.
-- Если ты будешь в торговом зале, за что он, кстати, тебе жалованье платит, он, кроме меня, никого не поймает.
Джоди пошел прочь, нехотя.
-- Комар, что ты с ней будешь делать?
-- Не могу тебе сказать,-- отвечаю. -- Это неэтично. Ты иди туда и следи.
-- Слушай, Комар.
-- Да ладно, ладно, ничего не будет, только лекарство пропишу.
-- За женщину, может, и ничего бы не сделал, но, если узнает, что лазишь в шкаф, под зад коленкой так получишь, что в подвал улетишь.
А сам ушел обратно. На часах без четверти час. Она деньги в платок увязывает. Говорит:
-- Вы не доктор.
-- А кто же? -- спрашиваю. Разглядывает меня. -- Что, молодой чересчур или чересчур интересный? -- спрашиваю. -- У нас тут раньше лечили старые доктора-подагрики. Джефферсон был вроде богадельни для старых докторов. Но дела стали идти все хуже, люди хворали все меньше, и в один прекрасный день до людей дошло, что женщины-то здесь совсем уже не хотят болеть. Тогда всех старых врачей выгнали и позвали нас, молодых, интересных, чтобы нравились женщинам, -- тогда женщины опять стали болеть, и врачебные дела пошли веселее. Теперь это делают по всей стране. Неужели не слыхали? Это потому, наверно, что вам доктор никогда не был нужен.
-- Теперь нужен, -- говорит.
-- И вы его правильно выбрали. Я вам уже сказал.
-- У вас что-нибудь есть от этого? -- она спрашивает. -- Деньги у меня есть.
-- Ну, -- говорю, -- доктор, конечно, много чего узнает, пока учится каломель развешивать; хочешь не хочешь -- узнаешь. Но я не выяснил, что вас беспокоит.
-- Он сказал, можно что-то купить. Сказал, я могу купить в аптеке.
-- А название не сказал? -- спрашиваю. -- Вы сходите к нему, спросите.
Она перестала смотреть на меня и вертит свой платок в руках.
-- Мне надо что-то сделать, -- говорит.
-- Что, очень надо? -- Смотрит на меня. -- Доктор ведь много чему научается, людям даже невдомек, сколько он знает, но он не должен говорить все, что знает. Это против закона.
Из зала Джоди зовет:
-- Комар.
-- Извините, я на минуту. -- Иду туда. -- Его увидел? -- спрашиваю.
-- Ты не кончил еще? Может, ты сюда выйдешь и сам проследишь, а я ее проконсультирую?
-- Может, ты яичко снесешь? -- говорю я. Возвращаюсь. Она на меня смотрит. -- Вы, конечно, понимаете, что меня могут посадить в тюрьму, если сделаю, о чем просите. Потеряю диплом, -- говорю, -- и придется идти работать. Вы понимаете?
-- У меня всего десять долларов. Можно, я остальные в будущем месяце принесу?
-- Всего-то? -- я говорю. -- Десять долларов? Понимаете, моим знаниям и сноровке цены нет. А тут какая-то жалкая десятка.
Смотрит на меня. Даже не моргнула.
-- А что вы хотите?
На часах без четырех час. Я решил, что пора ее выпроваживать, говорю:
-- Угадайте с трех раз, а нет -- сам покажу.
Она даже не моргает.
-- Мне надо что-то сделать. -- Оглядывается назад и вокруг, потом смотрит в сторону зала. -- Сперва дайте лекарство, -- говорит.
-- Ты, что же, прямо сейчас готова? Здесь?
-- Сперва дайте лекарство.
Ну, беру мерный стакан, становлюсь к ней спиной и выбираю бутылку безобидную -- потому что кто держит яд где попало в бутылке без ярлыка, по нему тюрьма плачет. А пахнет скипидаром. Отлил ей в стакан и даю. Понюхала и
смотрит на меня, стакан под носом.
-- Скипидаром пахнет.
-- А как же, -- говорю, -- Это начало лечения. В десять вечера придешь, дам тебе остальное, и сделаем операцию.
-- Операцию? -- она говорит.
-- Больно не будет. У тебя уже была такая операция. Клин клином вышибают, слыхала?
