Самим Али - Проданная замуж
Я ничего не знала о Пакистане. Братья и сестры, которые там побывали, никогда не рассказывали о нем. Мать, конечно, тоже ничего не рассказывала мне раньше об этой стране. Но когда я жила в детском доме, нас возили к морю, и я решила, что в Пакистане обязательно будут магазины, пляж и много детей, с которыми можно поиграть. А может, и нет, но это не важно, потому что каникулы означают: никакой домашней работы, ни стряпни, ни уборки, и мать весь день довольна мной.
Когда я на следующий день вернулась из школы, в доме была гостья, которую нам представили как тетушку, хотя мать называла ее Фатимой. Она приходилась тетей то ли зятю, то ли невестке, то есть не была кровной родственницей. Они с матерью были примерно одного возраста, но в отличие от нашей матери она излучала доброту. Тетушка сразу мне понравилась, но моя симпатия стала еще сильнее, когда на следующий день, после ужина, я несла грязную посуду в раковину и услышала, как она говорит матери:
— Мои дочери не делают и половины того, что делает Сэм. Зачем ты заставляешь ее выполнять всю домашнюю работу? Почему ей никто не помогает?
Тем вечером, а также следующим Тара, которая приходила на ужин, и Ханиф пришли в кухню, чтобы приготовить и подать ужин, а когда пришло время собирать грязную посуду, даже мать отнесла свою тарелку в раковину, вместо того чтобы по своему обыкновению заставить меня это сделать. Несмотря на то что я теперь просто обожала мать, узнав о ее планах взять меня с собой на каникулы, я не могла не заметить, насколько легче мне становилось, когда в доме была тетушка, ведь тогда все понемножку помогали мне.
С появлением тетушки изменились не только порядки в нашем доме. Она водила нас с Меной в парк за углом, в тот самый, куда мы ходили с папой, только в отличие от папы тетушка считала, что мы будем бегать и играть с остальными детьми, свободно исследовать парк и бродить повсюду, где нам только заблагорассудится.
В парке росло множество деревьев и цветов, имелись газоны и игровые площадки, но прекраснее всего было озеро с лодками в центре. По водной глади проплывали всевозможные птицы, а мы сидели на берегу и наблюдали; прекраснее всех были лебеди. Папа, наверное, переживая, что скажет мать, никогда не позволял нам слишком близко подходить к воде, но теперь я могла разглядеть, какие это большие птицы и насколько белые у них перья. Казалось, они сияли в солнечных лучах, грациозно скользя по воде, и мне не хотелось уходить домой, я хотела остаться у озера и целую вечность наблюдать за ними.
Сидя на берегу, я вспоминала о Кэннок Чейзе, об открытом пространстве вокруг нашего детского дома, о сказках, которые читала мне тетушка Пегги. Мне вспомнилась одна история про уродливую птичку, которую никто не любил, а она улетела прочь и вернулась уже лебедем, самой красивой птицей из всех. «Быть может, — думала я, — со мной будет то же самое: я отправлюсь в Пакистан, где ужасная Сэм, которая все делает не так и которую нужно отчитывать, изменится и спрятанная внутри девочка явится во всей красе. Когда я вернусь домой, Тара, Ханиф и все остальные не узнают меня, все будет по-другому, и я никогда больше не буду несчастной».
— Сэм. Сэм! Пойдем, тетушка говорит, что нам пора, — прервала мои мысли Мена, дергая меня за рукав.
— Что, уже? — спросила я.
Мена кивнула.
Я поднялась и пошла как можно медленнее, нехотя оставляя за спиной кусочек рая.
Тетушка шла впереди, когда мы вынырнули из небольшой посадки возле ворот на игровую площадку. Мои мысли все еще были заняты прекрасной мечтой, и я не разговаривала с Меной.
— Смотри, — вдруг сказала она. — Там качели. — Сестра улыбнулась, и я поняла, что не только мне тяжело возвращаться домой.
Три дня, пока у нас гостила тетушка, я была счастлива. Она была со мной добра и ласкова. Поэтому когда пришла пора расставаться и она обняла меня, я очень крепко в нее вцепилась. Тетушка была высокой, и в ее объятиях я чувствовала себя надежно защищенной. Мне не хотелось, чтобы она уезжала, но я не могла сказать этого при матери, иначе меня побили бы за такие глупые речи. Я знала, что, когда тетушки не будет, я снова останусь один на один с кастрюлями, шваброй и веником.
Наконец тетушка высвободилась из моих объятий, слегка при этом усмехнувшись. Она приподняла мою голову. Взявшись за подбородок, задумчиво на меня посмотрела, сказав матери:
— Знаешь, она очень на тебя похожа.
— Да, я тоже так думаю, — отозвалась мать, чем удивила и обрадовала меня.
Даже Тара согласилась с этим. Она сказала:
— Да, самая симпатичная из нас. — Но голос у нее при этом был злой.
Вскоре после визита тетушки меня снова отправили в больницу, чтобы лечить ступни, и, как обычно, выписали с гипсом на ноге. В то воскресное утро Мена раньше меня спустилась вниз, чтобы сходить в туалет. Спустя какое-то время я услышала ее быстрые шаги по лестнице. Мена влетела в комнату и сказала:
— Сэм, мы переезжаем. Пойди глянь!
Переезжаем? Я ничего не слышала об этом. Куда? Я вскочила с кровати и вместе с сестрой пошла на первый этаж, гадая, что происходит. Так и есть: мать и Ханиф были в кухне, собирая все подряд в картонные коробки.
— Встала наконец. Хорошо, — сказала мать. — Можешь помогать.
— Вот, возьми. Сложи сюда все кастрюли и сковородки, — сказала Ханиф, вручая мне коробку.
Я начала собирать посуду с полок и укладывать кастрюли в ящик, предварительно опуская маленькие в те, что побольше. Однако я все еще не понимала, что происходит. Я решила не спрашивать об этом у матери, потому что она как раз отчитывала за что-то Ханиф, а потом отослала ее в гостиную.
— Мы все едем в Пакистан? Мы туда переезжаем? — шепнула я Мене.
— Не знаю, мне тоже никто ничего не говорил.
В этот момент в кухню вернулась Ханиф, и мы смолкли. Безопаснее ни о чем не спрашивать — это я уже успела усвоить. Однако мать говорила, что мы поедем в Пакистан не раньше, чем через три месяца. Так в честь чего вся эта суматоха? Неужели остальные все-таки поедут в Пакистан? А вся посуда до того времени будет лежать в коробках? Как же я буду готовить, если все упаковано?
С кухней наконец покончили. Я все делала не так быстро, как хотелось, потому что с ногой в гипсе трудно было двигаться, а тем более залезать на стул, чтобы дотянуться до верхних полок. Однако, когда мы наполнили наши коробки, Ханиф сказала:
— Хорошо, а теперь идите собирать свои вещи — вот в эти коробки. — И дала нам несколько коробок для малочисленных пожитков.
Поскольку вещей у нас было совсем мало, сборы прошли быстро. Одежда, подушки, шерстяные и стеганые одеяла. На самом дне коробки с одеялами я спрятала книги из библиотеки, которые мы так и не вернули. Мне не хотелось отдавать их, потому что я не верила, что когда-нибудь смогу подержать в руках собственную книгу.
Я по-прежнему хотела знать, что происходит, хотя Мена все твердила, чтобы я не переживала — скоро все узнаем. Но любопытство разбирало меня сильнее, чем сестру, и я просунула голову в дверь комнаты Сайбера, чтобы спросить, не знает ли он, или даже Салим, больше нашего.
Сайбер как раз заканчивал собирать свои вещи. Он поднял на меня взгляд и спросил:
— Не знаешь, кровати мы тоже забираем?
— Не знаю. — Я пожала плечами. — Мне не говорили, что с ними надо что-то делать, поэтому, думаю, они остаются здесь. Ты не знаешь, куда мы едем?
— Понятия не имею, мне никто ничего не говорил. Сид, отнеси, пожалуйста, мои коробки вниз, я немного погуляю. — И с этими словами он бросился на лестницу, не дав мне возможности возразить.
Мать закричала с первого этажа, что ей нужно помочь собрать вещи, поэтому я заковыляла по лестнице в гостиную, готовая выполнять очередные указания.
Вскоре после этого к парадному входу подъехал фургон, и из кабины водителя выскочил Манц. Ханиф устроилась на переднем сиденье, а Манц вошел в дом и окинул взглядом раскиданные повсюду коробки.
— Так, народ, давайте загрузим все это в фургон, — сказал он. — Я хочу быть в Глазго сегодня вечером.
Глазго? Где находится Глазго? Мы с Меной переглянулись: ни я, ни она понятия не имели, что происходит. Похоже, мы весь день не сможем ничего поесть, и я надеялась, что перед тем, как садиться в фургон, удастся чего-нибудь перекусить. Однако приезд Манца и его командирский тон отметали этот шанс.
В конце концов фургон был загружен, и мать вместе с малышом и Салимом села к Ханиф. Сайбер загадочным образом появился как раз в тот момент, когда последний ящик оказался в фургоне. Манц постелил одеяло рядом с коробками и велел нам с Меной и Сайбером садиться на него.
Как только мы забрались в фургон, Манц запер двери багажного отделения, и мы внезапно оказались в душной темноте. Хотя я знала, что рядом со мной сидят брат и сестра, было немного жутковато. Тут Сайбер принялся издавать устрашающие звуки:
