Робер Эскарпи - Литератрон
Для очистки совести мне захотелось просмотреть рукопись. Начиналась она так: "Хрупкая молодая девушка с фиалковыми глазами, сошедшая на остановке Порт де Лила, была скромно, но опрятно одета..." Кончался роман фразой: "Он прочел в ее ликующем взгляде обещание несказанного счастья". Я с дрожью закрыл книгу.
- Здорово, а? - спросил Буссинго с восторженным блеском в глазах.
- Великолепно! - отозвался Фюльжанс Пипет. - Боюсь только, как бы Жан Ноше не подал на нас в суд за плагиат. Чересчур смахивает на его новеллы в "Жур де Франс". Можно подумать, что он сам пользуется услугами литератрона.
- Не нравится мне это,- сказал я.- А вы уверены, что ни одна строчка из нашей продукции не просочилась на сторону?
- Просочилась? Нет, нет, будьте спокойны. Но почему вы об этом спрашиваете? - проговорил Фюльжанс Пипет с такой поспешностью, что меня невольно охватило сомнение.
- Во всяком случае,- заметил Буссинго,- Жан Ноше писал свои рассказы уже задолго до того, как был сконструирован "Бумеранг".
- Значит, тогда это природный дар.
Итак, рукопись "Секретарши-девственницы" была отправлена в типографию. Там пообещали срочно набрать книгу. Выпуск романа в свет намечался чеоез три недели, а присуждение премии Единым литературным жюри должно было состояться неделей позже.
Мне не терпелось ускорить "Проект Арабель", но он задерживался из-за обилия материала, нуждавшегося в предварительной обработке. День за днем наши испытатели выдавали на-гора все новые комиксы. Вскоре выяснилось, что комиксы составляли основу французской литературной продукции, и мы всерьез призадумались над тем, не следует ли нам принять во внимание эти данные при составлении новых вариантов "Проекта Парнас". А Буссинго считал, что имеет прямой смысл объединить оба проекта и издать "Секретаршу-девственницу" как фотороман.
В ожидании окончательного решения этой проблемы все наше внимание было сосредоточено на "Проекте 500". "Хамелеон" находился в стадии первых опытов. Им пользовались для отбора наиболее часто употребляемых слов из докладов политических деятелей различных толков. И удивительное дело: из каждого такого текста "Хамелеон" запоминал не более пяти слов, и всегда одни и те же: я, мне, Франции, народ, будущее. Чтобы расширить отбор, мы снизили порог частоты и смысловой интенсивности, не допуская слов ниже определенного уровня. И тогда появились слова: процветание, мир, справедливость, и несколько позже - свобода.
Так обстояло дело, когда телефонный, звонок Гедеона Денье известил меня о том, что Ланьо укатил в Берн.
- Вы свидетель,- сказал Денье,- что я всегда относился к Ланьо с недоверием. Не будь меня, он бы давно очернил вас в глазах Кромлека. Во всяком случае, теперь он показал свое настоящее лицо, и я, наконец, высказал шефу все, что у нас с вами накипело на душе.
- И что же хозяин?
Он так блестяще разыгрывал эту комедию, что я никак не мог не поддерживать его. К тому же если он вдруг переметнулся в мой лагерь, какой мне смысл строить из себя святошу?
- Хозяин в бешенстве. А тут еще Бледюр, который без конца плетет в кулуарах интриги. Вы же понимаете, что Кромлеку не так-то приятно давать объяснения УТБ.
- УТБ? А какое ему до этого дело? Отправившись в Берн, Ланьо ведь не совершил никакого государственного преступления! Это просто служебное недоразумение.
- Если бы дело шло только о Берне, дорогой мой! Все куда серьезнее, чем вы думаете. Что-то просочилось.
- Просочилось?
Я тотчас же вспомнил о разговоре, который был у меня несколько дней назад с Буссинго и Пипетом. Но в какой степени наши литературные опусы могут интересовать УТБ?
- Я не могу рассказать вам все подробности по телефону, но давайте завтра встретимся. Мы должны действовать заодно, не так ли?
- Ну конечно же, дорогой мой!
Я положил трубку с чувством тревоги, ибо если Кромлеку придется объясняться с полидией по поводу Ланьо, то и меня не преминут вызвать. А что говорить? Чтобы лгать с пользой для дела, надо хоть знать правду.
Я все еще раздумывал над этим, когда снова зазвонил телефон. На сей раз это оказалась Югетта.
- Милый, что случилось? Инспектор допрашивал Жан-Жака. Я так беспокоюсь о тебе.
- Почему? Я ничего дурного не сделал... Это, очевидно, касается Ланьо?
- Видимо, да. Но у меня такое впечатление, будто здесь есть и еще что-то. Послушай, если тебя будут спрашивать, не нажимай слишком на Ланьо. Скандал может обернуться для всех нас катастрофой...
- Ладно.
В этот момент кто-то позвонил в дверь, и мне пришлось положить трубку. Я открыл и очутился нос к носу с генералом Галипом. Он был одет в поношенную канадку, под мышкой держал нераскрытым свой зонт, а бритый череп прикрывал баскским беретом. Он еще больше стал походить на загнанного хищника, и глаза его сверкали так, словно я был весьма лакомой падалью.
Вошел он размашистым шагом, как будто на ходулях, положил свой зонт на мой письменный стол и уселся в кресло.
- Друзья встречаются вновь, мой мальчик? А?
- Рад служить, господин генерал!
Я умудрился щелкнуть каблуками своих домашних туфель.
- Отставить, отставить! Вы, видно, считаете меня этаким старым военным хрычом?.. Не спорить!.. Так вот, мальчик мой, вы правы - я старый военный хрыч. И потому привык подчиняться приказу. Как называется ваша эта балаболка?..
- Литератрон?
- Вот-вот... Хотите знать мое мнение: это первостатейное дерьмо. Уж поверьте мне. Но штаб решил, что это может заинтересовать ведомство национальной обороны. Ну что ж, тут я покоряюсь. Хрыч, хрыч, но покоряюсь. Надо вам сказать, что я ведаю службой контрразведки, не спрашивайте чьей, мне самому не известно. Так вот, выясняется, что у вас работает профессор-коммунист.
- Прежде всего, господин генерал, Ланьо не коммунист. А потом, я не понимаю, чем литератрон мог заинтересовать государственную оборону!
Он вытащил из кармана программу симпозиума ЮНЕСКО, которую Пуаре отпечатал и распространил на прошлой неделе.
- А это что? Я хоть старая калоша, но читать еще не разучился. Так вот, я читаю: "Секция 3: Литератроника и государственная оборона"...
- Это чистая теория, господин генерал! Председатель комиссии швейцарский полковник, а докладчик - югославский капитан.
- Плевать я хотел! В наши дни национальная оборона - дело интернациональное. Военная тайна не имеет родины, мой мальчик. Впрочем, как выяснилось, ваш профессор в бегах.
- Он в Берне.
- И принимает там участие в конференции, собравшейся с подрывными целями.
Меня вдруг осенило.
- Хотите знать правду, господин генерал? Ланьо укатил в Берн, чтобы повидаться с Сильвией Конт, любовницей господина Фермижье дю Шоссона.
- Это действительно так?
- Даю слово, господин генерал! Только прошу вас, не предавайте это огласке. Фермижье - один из основных наших вкладчиков, сами понимаете...
Он пристально взглянул на меня.
- Хорошо. Или я уже ни к черту не гожусь, или вы говорите правду. Еще не было случая, чтобы мне солгали, а я не заметил бы.
Внутренне я поздравил себя с тем, что мне удалось совместить самую чистую правду с ловким маневром, который снимал в глазах Галипа вину с Ланьо, но оставлял его на подозрении у Кромлека и присных. Если бы я хоть чуть-чуть исказил факты, то этот чертов старик сразу бы заметил. Под маской старого хрыча, которую он носил не без удовольствия, глаза его светились насмешливо и проницательно. Я уже понял, что мне его не провести, но он вдруг размяк:
- Ладно. Вместо того чтобы послать к вам инспекторов, я предпочел сам с вами повидаться, потому что еще в Бельхаде вы произвели на меня хорошее впечатление. Не хотите ли, кстати, поработать для меня?
- Господин генерал, я весьма польщен, но те обязанности, которые держат меня здесь...
- Понял. Не продолжайте... Слишком рискованно, а? Вы правы. Паршивая профессия военное дело. Если бы нам дано было все начать сначала, знаете, кем бы я хотел стать?
- Нет, господин генерал.
- Монахом. Тут хоть, если вы во что-то верите, есть надежда, что это надолго. Вашу веру не топчут ногами каждые десять-двенадцать лет... Ну что ж, мой мальчик, до свиданья. И приглядывайте за вашей этой, как ее там, балаболкой, если не хотите иметь неприятности.
Галип взял свой зонт и направился к двери. На пороге он обернулся.
- Между нами говоря, признайтесь, это ведь стиральная машина.
Не знаю, что это мне взбрело в голову, но я нарушил золотое правило любого карьериста - никогда не признаваться ни в обмане, ни в мошенничестве, ни даже в невинном розыгрыше.
- Да, господин генерал, стиральная машина. Глаза его заблестели от удовольствия.
- Благодарю за доверие. Я сумею держать язык за зубами.
Итак, полицейская угроза осталась без последствий, она лишь подтвердила немилость, в которой очутился Ланьо, не спешивший, впрочем, возвращаться во Францию. Я не имел никаких вестей от Сильвии, но мы, правда, договорились, что она напишет мне только в случае провала. В университете начались занятия, и Ланьо так или иначе не мог больше задерживаться.
![Джон Кризи - Инспектор Вест [Инспектор Вест в затруднении. Триумф инспектора Веста. Трепещи, Лондон. Инспектор Вест и Принц.]](/uploads/posts/books/243250/243250.jpg)
