Ананта Мурти - Самскард
Храмовой служка пошел вдоль рядов, окропляя святой водой каждый лист. За ним следовал другой--он зачерпывал половником рис, сваренный в молоке, и раскладывал его по листьям. Замыкали шествие два плотных брахмина. Покрикивая: "Дорогу, дорогу!", они раздавали пряный рис, чечевицу, огурцы.
Появление каждого нового человека вызывало новый приступ страха. А вдруг этот меня узнает? Или вон тот? Что мне тогда делать?
Брахмин, занявший место для Пранешачарии, рослый, очень смуглый, выглядел довольно свирепо. Смарта -- судя по горизонтальным сандаловым мазкам на лбу. Он сразу внушил робость Ачарии, которая усилилась, когда сосед начал расспрашивать его:
-- Откуда сами будете?
-- Я здешний.
-- А откуда именно? Не с гор?
-- Кундапура.
-- Из вишнуитов?
-- Вишнуит.
-- Приятно встретиться. Счастливый случай. У нас молоденькая девушка, и мы ей ищем жениха. Год- другой--и девушка достигнет зрелости. Мы люди неиспорченные и девушкам заранее подыскиваем пару. Жених нам нужен. Может, есть кто на примете среди ваших? Великую услугу отцу окажете, если поможете пристроить дочь! Пойдемте после трапезы к нам. Посмотрите на гороскоп невесты. У нас и заночуете.
Пранешачария подставил служке мисочку для соуса, и ему показалось, будто служка всматривается в его лицо.
Чуть-чуть помедлив, тот двинулся дальше вдоль ряда.
-- Согласен,--сказал Пранешачария, чтобы закончить разговор.
Узнал его служка или не узнал? Угольный кастовый знак на лбу--он мадхва, так что очень может быть, он видел где-нибудь Пранешачарию... Встать и уйти теперь поздно, он уже наполнил ладони водой из Ганга и проглотил ее во имя бога.
Пранешачария смешал соус с дымящимся рисом. Сколько дней он не ел горячего?
...Всеведущий боже, пронеси эту беду! Сделай так, чтобы никто меня сегодня не узнал. Я не могу решиться и сказать себе: вот это и есть мой собственный выбор! Что бы я ни делал, каждый мой поступок затрагивает других. После того, что случилось, я должен был сам предать огню тело Наранаппы. Но разве мог я схоронить его в одиночку? Мне нужны были еще трое, хотя бы для того, чтоб вынести покойника. Значит, нужно было позвать еще трех брахминов. Значит, еще три человека были бы вовлечены в решение, которое принял я один. Вот что терзает меня. Я, я целовал Чандри, никто об этом не подозревает, но мой поступок повлиял на ход жизни всей аграхары...
Снова приблизился служка, возглашая:
-- Соус, кому добавить соуса...
Он остановился рядом с Ачарией.
-- Еще соуса?
Ачария пугливо поднял глаза.
-- Я вас вроде где-то видел,--пробормотал служка.
-- Возможно.
Слава богу, служку окликнули из другого ряда, и он заторопился на зов. Но все равно его глаза вспоминают меня, посылают мой образ в мозг, мозг старается соединить образ с именем. Пускай я даже ушел бы к Чандри, в любую минуту меня могут остановить и спросить: ты кто такой, откуда родом, какая секта? Пока я не отделаюсь от своего брахминства, мне не избавиться от пут. Но, перестав быть брахмином, я стану обитателем чужого мне жестокого мира, где дерутся петухи. Куда мне деться? Как выйти из призрачного существования между мирами?
Сидевший рядом брахмин разворчался:
-- У них на этот раз не соус, а водичка... Да не ешьте вы его! Еще много перемен подадут.
Вернулся давешний служка, таща горшок овощного кари.
-- Не вспомню, где вас видел,--сказал он, останавли- ваясь перед Пранешачарией.--Не в монастыре? Меня по праздникам приглашают на кухне помогать, и в дни больших молений тоже. Наша аграхара за рекой. Я как раз позавчера работал в монастыре и прямо оттуда--в этот храм.
Служка спохватился и заспешил дальше, покрикивая:
-- Кари, кари, кари!
Теперь было просто необходимо встать и уйти, но ноги не слушались Ачарию. Брахмин снова заговорил с ним:
-- Кстати, наша девочка прекрасно готовит. И очень послушная. Так хотелось бы выдать ее замуж в достойную семью, где живы родители, где хозяйством заправляет свекровь.
...Один у меня способ избавиться от страха-- совершить обряд по Наранаппе. Я обязан предстать перед глазами брахминов той самой аграхары, в которой я вырос и стал уважаемым человеком. Я обязан призвать Гаруду и Лакшмана и открыто объявить: "Вот что произошло. И вот что я решил. Я отказываюсь от уважения, которым вы меня окружили. Я вернулся, чтобы все вам рассказать..." Пока я это не сделаю, страх, как собака, будет преследовать меня. Я не смогу освободиться. Ну а что потом?.. Жизнь аграхары пошла кувырком, когда Наранаппа выловил храмовых рыб. А после моих признаний кувырком пойдет жизнь каждого брахмина. Какое уж тут благочестие! Значит, что я им скажу? "Я прелюбодействовал с Чандри. Я испытал отвращение к собственной жене. Я пил кофе в базарной кофейне. Я ходил на петушиный бой. Я вожделел Падмавати. Ос- кверненный прикосновением к мертвому телу, я пересту- пил порог храма и разделил трапезу с брахминами. Я даже звал с собою человека из другой касты. Вот что я делал. Это истина. Не откровенное признание проступ- ков, не раскаяние. Не покаяние. Просто истина. Моя истина. Истина моей души. А раз так, я должен сделать выбор. Я ухожу от вас".
-- Если потребуется, мы и хорошее приданое дадим. Сами знаете, какие нынче времена: если девушка не светленькая, очень трудно подыскать ей жениха. Зайдете к нам, посмотрите девушку. Смуглая она, это верно, но зато какие глазки, носик! И отменный гороскоп--во всем будет удача и ей самой, и семье, в которую она войдет.
Брахмин говорил, не переставая есть.
...Но пока я не расскажу всю правду аграхаре и пока не схороню Наранаппу, не отступится страх от меня. Если я решусь тайком жить с Чандри, это не будет настоящим выбором, а всего лишь решением, подсказанным страхом. Я должен сделать окончательный выбор. Никакой половинчатости. Но какая это мука--выбирать! Уйти потихоньку--значит всю жизнь бояться разоблачения, прятаться от посторонних глаз. Все рассказать значит искалечить чужие жизни, жизни тех, чья вера в меня укрепляла мое благочестие. Вправе ли я делать выбор, который касается не только меня? Как мне больно и как страшно! Великий боже, освободи меня от муки выбора! Пусть все решится само собой, помимо моей воли, как тогда, в лесу! И пусть решится сразу -- закрыть глаза и открыть их уже другим человеком... Наранаппа, и ты прошел через эти терзания? Махабала, и ты через них прошел?
Служка, разносивший соус, опять явился, теперь с корзиной фруктов.
Сидящий рядом брахмин не дал ему положить фрукты на банановый лист, а взял их левой рукой и отложил в сторону. Служка остановился перед Пранешачарией.
-- Что с моей памятью! Вы же Пранешачария из Дурвасапуры, теперь я вас узнал. Как же так, великий пандит -- и сидит за такой скромной трапезой? В доме ростовщика сейчас большое угощение, туда отдельно пригласили всех больших людей. Вы без кастового знака, я потому сначала не узнал вас. А вы сами даже слова не сказали. Побегу скажу, что вы здесь, а то попадет мне, что я ученого человека с краю усадил! Я сейчас, вы подождите!
Служка убежал, бросив свою корзину.
Пранешачария поспешно налил на ладонь святой воды, запил трапезу, как требовал обряд, и встал,
-- Куда же вы?-- крикнул вслед ему сосед.-- Сейчас сладкий рис подадут!
Он не оглянулся. Выбежал из храма, даже не вымыв руки. Скорей, скорей, подальше от людских глаз!
-- Святой человек!-- раздался сзади голос Путты.
Пранешачария не остановился, но Путта легко нагнал его.
-- Что с вами! Зову-зову, а вы бежите, как будто вам по-большому приспичило.-- Путта засмеялся.
Пранешачария придержал шаг и с отвращением посмотрел на перепачканные едой пальцы.
-- Ну! Значит, и впрямь схватило, раз вы даже руки не помыли!--удивился Путта.-- Со мной тоже так бывало... Пошли за пруд, там и сделаете свои дела.
По дороге к пруду Путта объявил:
-- Я, значит, что решил: поеду с вами в Кундапуру. Я раньше не хотел вам говорить: жена забрала детей, и они все уже с месяц у ее родителей живут. Ни разу мне не написала. Надо мне потолковать с ней и увезти их домой. Вы уважаемый человек, вы должны сделать мне доброе дело. Объясните вы моей жене, что к чему, вас она послушается. Вы... Такой вы человек, что я за один день на всю жизнь подружился с вами. И еще хочу сказать, святой человек. Я не болтун. Матерью клянусь, я никому не проболтаюсь, что вы у Падмавати на ночь оставались. А что смеялся я сейчас, так не обижайтесь. Я стою смотрю, как обезьянки пляшут, а тут вы бежите. Ну смешно мне стало. А вообще, за обедом живот схватит, еще не так побежишь. Я подумал, вам приспичило, вот и засмеялся.
Пранешачария спустился к воде и тщательно вымыл руки. Путта стоял поодаль, повернувшись спиной к нему. Когда Пранешачария вернулся, Путта спросил:
-- Уже? Так быстро?
-- Послушай, Путта...
Пранешачария поднял голову. Долгий вечер летнего дня. Багрянец западного горизонта. Белые птицы длинными чередами возвращаются к гнездам. Внизу у самой кромки воды похлопывает крыльями аист. Подходит время зажигать лампы. Сколько миновало дней с той поры, как зажигали лампы в аграхаре, мычало стадо, пыля с выгона... Коров и телят разбирали по дворам... Доили... Ставили немножко парного молока перед изображениями богов... Дымка заволакивает отчетливые контуры холмов на западе, будто мир растворяется во сне. Быстро меркнут краски, пустеет небо. Летний день сменяется ночью новолуния. Скоро покажется краешек луны, как край серебряной чаши, наклоненной над статуей бога, когда омывают ее освященной водой в начале моления. Долины между холмов заполнит тишина. Пройдет вечернее моление, погаснут факелы у храма, смолкнет ярмарочный шум. Потом застучат барабаны, созывая зрителей на театральное представление.
