Джанет Винтерсон - Письмена на теле
"Холодно, правда? " - говорит она "Не потрешь мне спину, красотуля?"
"Мне нужно разжечь печку, Гейл. Не могу дать тебе замерзнуть".
Я сбегаю по лестнице и да, конечно же, разжигаю печку. Я даже могу с радостью поджечь весь дом, с поджаривающейся в нем Гейл. Это невежливо, говорю я себе. Почему ты в таком ужасе от женщины, чей единственный недостаток в том, что ты ей нравишься, и чье единственное качество заполнять собой все пространство?
Бум,Бум,Бум,Бум,Бум.Бум,Бум. Гейл Райт стоит у подножья лестницы. Я выпрямляюсь и коротко улыбаюсь.
"Привет, дорогуша", говорит она целуя меня с чмокающем звуком. "У тебя есть сэндвичи с беконом?".
Пока Гейл копается в том, что осталось от Осенней Эффи, - одной из свиней, ежегодно отправляемых на убой фермером, она говорит мне, что собирается изменить мой график работы, для того, чтобы мы могли работать в одно время. "Я также буду больше тебе платить". Она слизывает жир с нижней губы и с того места на руке, куда он капнул.
"Мне бы не хотелось. Меня все устраивает".
"Ты в шоке. Попробуй сделать так, как я говорю" - она плотоядно смотрит на меня поверх своего завтрака. "Разве тебе было плохо побывать в семейной обстановке вчера вечером? Эти твои руки были повсюду."
Ее руки втискивают Эффи в ее челюсти с такой силой, как будто она боится что у свиньи еще хватит духа устроить побег. Она сама пожарила бекон, потом обмакнула куски хлеба в жир перед тем, как сделать сэндвич.
На ее ногтях были остатки красного лака, несколько кусочков от него перекочевали на хлеб.
"Мне нравятся сэндвичи с беконом," - говорит она. "Твои пальцы так прикасались ко мне. Они такие легкие и ловкие, ты играешь на пианино?".
"Да," - говорю я неестественно высоким голосом. "Извини мне нужно выйти".
Я добираюсь до туалета как раз вовремя - меня стошнило. Стоя на коленях, с опущенной головой я обделываю унитаз овсянкой. Я вытираю рот и полоскаю его водой, сплевывая жжение из своей глотки. Если Луизе делают химиотерапию, она наверное страдает так каждый день. А меня нет с ней. "В том то и дело, в том то и дело", - говорю я себе в зеркале. "Это то, чего с ней не произойдет, пока она с Элгином".
"Откуда ты знаешь?" - говорит писклявый сомневающийся голос, который уже начинает меня пугать.
Я приползаю обратно в гостиную и делаю большой глоток виски прямо из бутылки. Гейл делает макияж глядя в маленькое зеркальце. "Надеюсь, это у тебя не вредная привычка?", говорит она, косясь на меня из-под карандаша для глаз.
"Я плохо себя чувствую".
"Ты недостаточно спишь, вот в чем дело. Я слышала тебя в шесть утра. Тебе куда-то нужно было пойти?".
"Мне нужно было позвонить кое-кому".
Гейл откладывает в сторону свою волшебную палочку с тушью "Masсara". На тюбике была надпись "волшебная палочка", хотя выглядела она как прут, которым подгоняют коров.
"Тебе нужно забыть ее".
"С таким же успехом я могу забыть себя".
"Чем мы будем сегодня заниматься?".
"У меня есть работа".
Гейл на секунду окидывает меня взглядом, а потом складывает свои инструменты в виниловую косметичку.
"Я тебя не интересую, дорогуша, не так ли?".
"не то, чтобы я..."
"Я знаю, ты думаешь, что я толстая старая шлюха, которая просто хочет чего-то твердого и сочного. Что ж, это правда. Но я буду выполнять свою часть работы. Я буду заботиться о тебе, буду хорошим другом и никогда тебя не подведу. Я не халявщица. Я просто девушка для развлечений, чье тело разнесло. Хочешь скажу тебе кое-что? Ты не теряешь свое либидо так быстро, как теряешь свою внешность. Это жестокая правда природы. Тебе все равно нравится этим заниматься. Да, это тяжело, но у меня кое-что осталось. Я не сажусь за стол с пустыми руками".
Она встает и берет свои ключи. "Подумай об этом. Ты знаешь где меня найти".
Я вижу как она уезжает в своей машине и испытываю подавленность и стыд. Я опять ложусь в кровать, отказываясь бороться и мечтать о Луизе.
Апрель, Май. Я продолжаю свое обучение в качестве специалиста по раковым образованьям. В палате для раковых больных меня прозвали "Больничный Вампир". Мне все равно. Я навещаю пациентов, выслушиваю их истории, нахожу тех, кому удалось выздороветь, и сижу у постели умирающих. Я думаю, что все больные раком должны иметь крепкие, любящие семьи. В специальной литературе много говорится о том, что эту болезнь нужно пережить совместно. Это почти семейное заболевание. Но правда такова, что многие раковые больные умирают в одиночестве.
"Чего ты добиваешься?", в конце концов спрашивает меня одна из молодых докторов.
"Я хочу знать как это выглядит. Я хочу знать что это такое".
Она пожимает плечами. "Ты попусту тратишь свое время. Я очень часто думаю о том, что мы все попусту тратим свое время".
"Тогда зачем мучиться? Почему ты мучаешься?"
"Зачем мучиться? Это вопрос ко всему человечеству, не так ли?"
Она поворачивается, чтобы уйти, потом с озабоченным видом оборачивается на меня.
"У тебя ведь нет рака, правда?"
"Нет!"
Она кивает. "Видишь ли, иногда люди, которым диагностировали рак, хотят получше узнать как это лечится. Доктора держатся слишком снисходительно, даже с самыми образованными пациентами. Поэтому некоторым из этих пациентов нравится все узнавать самостоятельно.
"И что же они узнают?"
"Как мало мы знаем. Мы живем в конце двадцатого века, а посмотри какими инструментами мы пользуемся? Ножи, пилы, иглы и химикаты. У меня нет времени заниматься альтернативной медициной, но я могу понять почему она так привлекательна".
"Не следует ли найти время для любой возможности?"
"Работая в восьмидесятичасовом графике?"
Она уходит. Я беру свою книгу "Современные методы лечения рака" и отправляюсь домой.
Июнь. Самый засушливый июнь в статистических сводках. Земля, которая должна находиться в зените своей летней славы, истощена отсутствием влаги. Почки на деревьях хранят обещание, но не набухают. Пульсирующее солнце оказалось обманщиком. Солнце, которое должно нести жизнь приносит смерть каждое безжалостное утро.
Мне захотелось пойти в церковь. Не для того, чтобы спасти свою душу или утешиться видом распятого Христа. Скорее мне захотелось соединиться с теми людьми, которые находят утешение в вере. Мне нравится потеряться среди поющей гимны толпы, как странник, которому не обязательно заботиться о пожертвованиях на ремонт крыши или фестиваль урожая. Были времена, когда все были верующими, и веру можно было обнаружить в тысячах крохотных церквушек вдоль и поперек Британских островов. Мне не хватает звона колоколов, несущихся от деревни к деревне, зазывающих к заутрене. Этого божьего там-тама, несущего добрые вести. И это были добрые вести, поскольку церковь была и центром, и средством.
Англиканская церковь в своей невозмутимой великодушной заботе, подчеркнуто ориентированная на деревенскую жизнь. Медленное чередование времен года, эхом перекликающееся с Книгой Общих Молитв. Обряды и молчание. Твердый камень и твердая почва. Сейчас едва ли одна из четырех церквей продолжает соблюдать весь церковный календарь и совершать что-либо, кроме обычного ежевоскресного причастия или каких-то редких мероприятий для своего прихода.
Церковь, что недалеко от моего дома - это работающая модель, не музей. Поэтому я выбираю вечернюю молитву и начищаю свою обувь. Мне бы следовало знать, что не все так просто.
Частично здание относилось к XIII веку, с григорианскими и викторианскими достройками. Она была сделана из прочного камня, который казалось органично вырастает из самой земли. Взращенная, а не построенная. Битва по своему цвету и по сути. Битва за высечение ее из камня и придания ей формы, славящей Господа. Она была массивная, черная как земля и вызывающая. По архитраву низкой входной двери была протянута пластиковая лента с надписью "ИИСУС ЛЮБИТ ТЕБЯ".
"Приходится идти в ногу со временем" - говорю я себе, слегка смутившись.
Я вхожу вовнутрь, прохожу по выложенному керамической плиткой полу. Характерный церковный холод, который не способны преодолеть ни газовые горелки ни пальто. После дневной жары он ощущается как рука Бога. Я сажусь в темную нишу для молитв, с изображением дерева на двери, и открываю свой молитвенник. Здесь нет никого. А потом раздаются звуки тамбуринов. Это были серьезные тамбурины, размером с басовые барабаны и с гордо развевающимися ленточками, как на Майском дереве, обитые клепками по окружности, как ошейник питбулла, Один из них проходит по ряду, мимо меня, сверкнув клепками у моего уха. "Воздай хвалу Господу" - говорит несущий его, отчаянно пытающийся совладать с ним.
"Новая овца в нашем стаде".
Потом это однородное сборище, за исключением меня, начинает петь тексты из библии, и разнородные выкрики как попало накладываются на мелодию. Волшебный орган стоит закрытым и пыльным, зато у нас есть аккордеон и две гитары. Я по-настоящему хочу выйти, но входную дверь заслоняет дородный, сияющий фермер, который похоже может рассвирепеть, если я попытаюсь сбежать до того, как начнется сбор пожертвований.
