Лион Фейхтвангер - Симона
Морис, добродушно усмехаясь, встал.
- Моя приятельница Луизон, - представил он, - а это мадемуазель Симона, племянница моего хозяина.
Они направились в кафе, идти было недалеко. Уселись на террасе под красным и оранжевым тентом. За столиками сидело несколько солдат и какие-то приезжие, - очевидно, беженцы, из местных жителей был только часовщик Дарье, старик, слывший в городе оригиналом. Ворот синей рубахи Мориса был, как всегда, широко распахнут. Мосье Грассе, хозяин кафе, казалось, удивился, увидев Симону в обществе шофера и Луизон. Но Симоне было все равно, - главное, он сможет засвидетельствовать, что видел ее у себя в кафе.
Когда перед каждым поставили запотевший стакан пива, Морис спросил:
- Вчера нас прервали как раз в ту минуту, когда мы как будто разошлись во мнениях? Что ж, скоро увидим, удастся ли нам в целости и сохранности удержать автомобильный парк и бензин.
Симона посмотрела на него, потрясенная до глубины души. Неужели он угадал ее замысел? Но он продолжал:
- Положитесь на Мориса: в течение ближайших суток, а может, и ближайших часов мы узнаем, кто и как распорядится нашим автомобильным парком. Если вы немножко шире откроете ваши уважаемые глазки, мадемуазель, вы увидите, что наши солдаты устремились сюда не только с востока и севера, но и с юго-запада. Дело в том, что они и на юго-западе напоролись на врага. Вы знаете, как называется положение, в котором мы здесь очутились? Оно называется: мы в окружении.
Окружены. Быть может, в ближайшие часы. Симону охватила паника. Она не смеет терять ни минуты. Она поставила себе срок; два часа. За это время все должно свершиться.
- Мне надо идти, - сказала она отрывисто. Ее пронизывало одно: "Кто, если не ты? И когда, если не теперь?" В то же время ее возмущало, что Луизон так на нее смотрит: она, конечно, думает, что Симона тоже крутит с Морисом.
- Ну, не будь такой букой, - откликнулся Морис. - Прежде всего выпей. Она выпила. - А как же теперь с нашим пари? - поддразнил он ее. - Я готов повысить ставку. Спорю на бутылку перно и двадцать пачек голуа. - Он смотрел на нее, снисходительно усмехаясь, уверенный в себе. Она ответила на его взгляд взглядом в упор.
- Хорошо, я согласна держать пари, - сказала она. Голос ее звучал решительно, вызывающе.
Его явно что-то поразило. Он посмотрел на нее внимательно, долгим взглядом.
- У мадемуазель, видно, денег куры не клюют, - сказал он, помолчав. Top commere [по рукам (франц.)], - прибавил он и протянул ей руку. Мгновение она смотрела на его раскрытую сильную ладонь над мраморным столиком. Потом положила в нее свою руку. Луизон рассмеялась.
- Ну, теперь-то мне уже непременно надо идти, - сказала Симона и встала.
- Да почему же? - удивился он. - Сегодня ведь некуда торопиться. Нигде ничем не разживешься, будь ты хоть сто раз с виллы Монрепо.
- Я должна зайти в супрефектуру, - сказала она и, так как он опять подозрительно на нее покосился, солгала: - Мне поручено кое-что передать мосье Ксавье.
- Вечно у тебя дела, - иронически проворчал Морис. - Ну что ж, в таком случае прощай.
Она пошла. Взяла велосипед и, не садясь на него, направилась к дворцу Нуаре. Она чувствовала, что Морис смотрит ей вслед, и слышала, как рассмеялась Луизон: они, наверное, говорят там про нее всякие гадости.
Вот она у дворца. Большие старинные ворота были заперты. Симона не стала вводить. Собственное нервное напряжение обострило ее чуткость к душевному состоянию других. Она сказала себе, что за этими воротами ждут немцев, и звонок всех переполошит. Уж лучше она подойдет с велосипедом к другому входу. И действительно, в маленьком окошке она увидела знакомое лицо консьержа; она постучалась, он впустил ее.
- Ты зачем? - удивился он. Симоне было на руку, что ее приход обратил на себя чье-то внимание.
- Мне нужно поговорить с мосье Ксавье, - сказала она. - Разрешите оставить у вас велосипед?
В супрефектуре все чиновники были в сборе. Все были в парадной форме, каждый сидел на своем месте, никто не разговаривал, люди сидели согнувшись, напряженные, подавленные, с каменными лицами.
Но за этим внешним спокойствием нетрудно было угадать мучительную нервозность. Супрефект не мог подавить владевшего им беспокойства. Его носило по всему зданию, он переходил из отдела в отдел, теребил свою розетку, вздыхал, хмуро и ласково говорил ничего не значащие слова, с рассеянным видом клал руку на плечо то одному, то другому из подчиненных.
Симона, дружившая с мосье Ксавье, всегда чувствовала себя в супрефектуре как дома. Сегодня же ей все казалось здесь чужим и неприветливым. Наверное, потому, что на ней брюки. Сегодня они неуместны, мадам права, в самом деле, все несколько удивленно оглядывают ее. Но она не представляла себе, как она выполнила бы задуманное, если была б не в брюках. Она старалась всем попасться на глаза, это было важно, пусть все ее видят.
Зашла в кабинет мосье Ксавье. Он сидел у письменного стола, одной рукой подперев щеку, другую бессильно уронив на подлокотник кресла. Всегда такой подвижной, мосье Ксавье сегодня казался утомленным. Симона невольно вспомнила, как она застала врасплох его отца уснувшим в кресле и каким он ей показался бесконечно стареньким.
Когда вошла Симона, мосье Ксавье удивленно поднял голову. Он старался быть приветливым, попытался даже пошутить, но шутка не получилась.
- Чего ради ты пришла, собственно? - спросил он.
- Я не могла усидеть дома, - неопределенно ответила она.
- А мадам не рассердится? - спросил мосье Ксавье.
Симона пожала плечами.
- Это плохо, что я в брюках? - спросила она.
Мосье Ксавье, играя ножом для разрезания бумаги, ответил с горькой иронией:
- Не знаю, как посмотрят на это боши.
Она стояла перед ним, она смотрела в его озабоченное лицо, на котором можно было прочесть с трудом сдерживаемое волнение, - родимое пятно на правой щеке вздулось. Симона пристально вглядывалась в лицо друга. Сейчас, немедленно ей надо идти, и она хочет унести с собой свежее воспоминание об этом участливом, добром лице. Что-то в ее взгляде привлекло его внимание.
- Случилось что-нибудь? - спросил он. В голосе его прозвучали подозрение и тревога.
На мгновение Симона заколебалась. А не сказать ли ему все? Он любил и почитал ее отца, он и к ней очень привязан. Нет, нельзя себе позволить такую роскошь, она не имеет права втянуть его, государственного чиновника, в задуманное ею дело, она не смеет ни с кем делить опасность.
- Нет, - сказала она с напускной беспечностью. - Что там могло случиться?
- У каждого теперь забот не оберешься, - сказал мосье Ксавье.
Продолжительный резкий звонок прорезал тишину дома. Симона и даже мосье Ксавье вздрогнули и выглянули в окна. У ворот они увидели маркиза. Он приехал на машине; голубая и блестящая, она стояла напротив, обильно снабженная, вероятно, контрабандным бензином мосье Планшара. За рулем сидел в элегантной ливрее шофер.
- Крысам теперь раздолье, - сказал мосье Ксавье.
Он прошел в кабинет супрефекта. Симона последовала за ним. Сюда спешили чиновники из всех отделов, порядок был нарушен, всем хотелось услышать, с чем приехал маркиз.
Мосье Корделье встретил маркиза де Сен-Бриссона, не скрывая своего удивления. Поздоровавшись, маркиз помедлил. Дверь кабинета была настежь открыта, в приемной, даже в дверях, толпились чиновники, а маркиз ждал, вероятно, что супрефект примет его с глазу на глаз, без свидетелей. Но так как супрефект, по-видимому, и не думал отсылать своих чиновников, маркиз заговорил.
- У меня есть основание предполагать, - начал он своим скрипучим голосом, - что немецким военным властям, которые появятся здесь, как следует думать, в самое ближайшее время, мое имя кое-что говорит. Полагаю, мосье супрефект, что я смогу быть вам полезен при встрече с немцами. В интересах нашего округа я считаю своим долгом присутствовать здесь, когда немецкие войска будут входить в Сен-Мартен. - Он говорил еще высокомернее, чем всегда, он держался еще прямее обычного, его карие глаза над крупным крючковатым носом твердо, пожалуй даже презрительно, смотрели на супрефекта. Остальных он словно и вовсе не замечал.
Все ждали, что ответит мосье Корделье. Он заговорил не сразу. Было видно, что с языка у него готово сорваться резкое слово, но он сдерживается. Наконец он произнес:
- Как вам угодно, - и указал маркизу на стул.
Симона видела изжелта-смуглое, надменное лицо де Бриссона, видела белесые беспомощные глаза супрефекта, возмущенное лицо мосье Ксавье. Она была рада, что решилась действовать. Сен-Мартен достойно ответит господину фашисту.
Симона вышла из комнаты. Крадучись, скользнула мимо сторожки консьержа, - все складывалось удачно, консьерж ее не заметил. Велосипед свой она, конечно, оставила у него, пусть думают, что она болтается где-то в супрефектуре.
Она пошла на авеню дю Парк. Она торопилась. Четверть положенного ею себе срока уже миновала, идти было далеко и добираться приходилось пешком. Она шла быстро. Прячась, почти бежала, прижимаясь к стенам домов, - ведь теперь она в супрефектуре.
