Олдос Хаксли - Субботний вечер
Обзор книги Олдос Хаксли - Субботний вечер
Хаксли Олдос
Субботний вечер
Олдос Хаксли
Субботний вечер
Перевод Норы Галь
I
Была суббота, короткий рабочий день, и притом погожий. Весеннюю дымку просквозили солнечные лучи, и Лондон похорошел, будто город из сказки. Свет золотился, тени лиловели и голубели. На прокопченных деревьях Гайд-парка раскрылись почки, и так неправдоподобно свежа, легка и воздушна была новорожденная зелень, словно кто-то вырезал эти крохотные листочки из сердцевины радуги - изумрудной ее полосы. Каждому, кто во второй половине дня проходил парком, бросалось в глаза это чудо. Все, что было мертво, ожило; копоть расцвела изумрудом радуги. Да, это бросалось в глаза. Больше того, каждый, кто замечал волшебное преображение смерти в жизнь, преображался и сам. Так заразительно было чудо весны. Любовь набирала силы, и парочки, что бродили поддеревьями, становились счастливей - или вдруг острей ощущали, до чего они невыразимо несчастны. Солидные толстяки снимали шляпы и, подставляя лысины поцелуям солнца, принимали весьма благие решения: поменьше виски, поблагоразумнее с хорошенькой стенографисткой на службе, пораньше вставать утром... Молоденькие девчонки, когда с ними заговаривали опьяненные весной юнцы, наперекор своему воспитанию и страхам соглашались погулять с новоявленным спутником. Джентльмены средних лет, шагая по дорожкам парка к семейному очагу, вдруг чувствовали, как лопается жесткая, прокопченная делами оболочка на сердце и оно раскрывается, будто эти зеленеющие почки на деревьях, расцветает добротой и великодушием. И думали о женах, думали с внезапным порывом нежности, невзирая на двадцать лет пребывания в браке. "Надо будет по дороге заглянуть в магазин, купить женушке маленький подарок, - говорили они себе. - Чем бы ее порадовать? Коробку цукатов? Она любила цукаты. Или азалию в горшке? Или..." А потом они вспоминали, что день-то субботний. Все магазины будут уже закрыты. И скорей всего, думали они со вздохом, сердце женушки тоже будет закрыто - ведь женушка не прогуливалась под деревьями, на которых лопнули почки. Такова жизнь, размышляли они, с грустью оглядывая лодки на поблескивающей глади пруда, и резвящихся детишек, и влюбленные парочки, которые сидят на зеленой траве, держась за руки. Такова жизнь: когда раскрывается сердце, магазины, как правило, закрыты. Однако, решают джентльмены, впредь надо бы дома поменьше ворчать.
На Питера Бретта, как на всех, кто видел в тот день яркое весеннее солнце и зеленеющие новорожденной листвой деревья, они подействовали неотразимо. Он сразу же острей, чем когда-либо, почувствовал, что одинок и сердце его разбито. Оттого, что все вокруг так и сияло, еще сумрачней стало на душе. Деревья ожили и зазеленели, а его душа по-прежнему безжизненна. Влюбленные ходят парочками, а он один. Несмотря на весну, несмотря на сияющее солнце, несмотря на то что сегодня суббота, а впереди воскресенье, а вернее, как раз по этим трем причинам, по которым ему надо бы радоваться, как радуются все вокруг, - он брел сквозь чудо Гайд-парка, чувствуя себя глубоко несчастным.
Как всегда, он попытался утешить себя игрой воображения. Вот, например, прелестная молодая девушка споткнется о камешек на дорожке впереди него и подвернет ногу. Питер - выше ростом и красивей, чем на самом деле, кидается к ней и оказывает первую помощь. Усаживает ее в такси (у него найдутся деньги на такси) и отвозит к ней домой, на Гросвенор-сквер. Оказывается, она - дочь пэра. Они полюбили друг друга...
Или он спас ребенка, упавшего в Круглый пруд, и тем заслужил вечную благодарность, более чем благодарность, матери, богатой молодой вдовы. Да, вдовы; Питер неизменно представлял себе мать спасенного малыша только вдовой. Его намерения безупречно честны. Он еще очень молод, и воспитывали его в строгих правилах.
Или никакого несчастья не случилось. Просто он увидел на скамье в парке молодую девушку, она сидит одна-одинешенька, и лицо у нее грустное-грустное. Он подходит, смело, но учтиво снимает шляпу, улыбается. "Я вижу, вам одиноко, - говорит он, причем говорит легко, непринужденно, и никакого нет в его речи ланкаширского акцента, и ни капельки он не заикается - ужасный недостаток, из-за которого в обычной жизни заговорить с кем-нибудь для него сущее мучение. - Я вижу, вам одиноко. Мне тоже. Вы позволите мне посидеть с вами?" Девушка улыбается, и он садится с нею рядом. И рассказывает ей, что он сирота и в целом свете у него нет никого, кроме замужней сестры, но она живет в Рочдейле. И девушка говорит: "Я тоже сирота". И это сразу сближает их. И они рассказывают друг другу, как они несчастны. И она начинает плакать. И тогда он говорит: "Не плачьте. Теперь вы не одна, у вас есть я". И эти слова немного подбадривают ее. И потом они идут в кино. И, надо полагать, все кончается свадьбой. Но эта заключительная часть представляется ему как-то смутно.
Но, конечно, на самом деле никаких несчастных случаев пока не бывало, и никогда еще у Питера не хватало храбрости кому-то сказать, как он одинок; и он ужасно, нестерпимо заикается, и очень мал ростом, носит очки, и вечно у него на лице прыщи; и темносерый костюм его совсем истрепался, рукава стали коротки, а по черным башмакам, хоть они и старательно начищены, сразу видно, какая это дешевка.
Башмаки-то и убили в этот день игру его воображения. Он шел, задумчиво потупясь, пытался сообразить, какие слова скажет он дочери пэра в такси, по дороге к Гросвенор-сквер, и вдруг заметил, как размеренно, по очереди вступают в прозрачные видения его внутреннего мира черные носы башмаков. До чего же они уродливы! И до чего не похожи на элегантную, великолепно сверкающую обувь богачей! Они были уродливы и новые, а со временем стали просто отвратительны. Несмотря на распорки, потеряли первоначальную форму; верх там, где кончается носок, весь в глубоких противных морщинах. Слой ваксы не скрывает сети бесчисленных трещинок на пересохшей дрянной подделке под кожу. Носок левого башмака с наружной стороны когда-то оторвался и пришит был кое-как, грубый шов бьет в глаза. И столько раз уже завязывались и вновь развязывались шнурки, что черная эмаль металлических петель, куда они продеты, совсем стерлась, бесстыдно обнажила их медную суть.
Ох, до чего безобразные у него башмаки, просто мерзость! А ему в них еще ходить и ходить. Питер сызнова принялся за подсчеты, которые проделывал уже десятки раз. Если каждый день экономить полтора пенса на обеде, если в хорошую погоду утром идти на службу пешком, а не тратиться на автобус... Но как тщательно, как часто он ни подсчитывал, двадцать семь шиллингов и шесть пенсов в неделю оставались двадцатью семью шиллингами и шестью пенсами. Башмаки стоят дорого; и когда он скопит на новую пару, костюм все равно останется старый. А тут на беду весна; распускаются листья, сияет солнце, всюду влюбленные парочки, а он идет один. Действительность сегодня нестерпима, и никуда от нее не убежишь. Сколько он ни старается ускользнуть, старые черные башмаки преследуют его и силком возвращают к мыслям о том, как он несчастлив.
