Джон Голсуорси - Из сборника Пять рассказов
Мистеру Вентнору, может быть, и недоставало мужества, но зато он обладал той особой самоуверенностью и невосприимчивостью, что по необходимости отличают служителей закона; кроме того, он ни на секунду не забывал, что правда на его стороне.
- Просите, - сказал он.
Он решил быть вполне обходительным, хотя молодой Пиллин может потребовать объяснений. Мистер Вентнор не забыл тех пышных форм и красивых губ и все еще лелеял надежду на более близкое знакомство.
Пожимая молодому человеку руку, он сразу же заметил своим рыжим глазом, что тот встревожен, хотя и прикрывает это внешним спокойствием и самоуверенностью. Опустившись во вращающееся кресло, которое давало явное преимущество перед неподвижно сидевшими собеседниками, Вентнор сказал:
- Вы отлично выглядите. Чем могу служить?
Боб Пиллин сидел на жестком стуле, предназначенном для клиентов, и теребил котелок на коленях.
- Я только что от миссис Ларн.
Вентнор спокойно смотрел на него.
- А-а! Великолепная женщина, и дочка хороша!
О дочке он упомянул с умыслом, так как предпочитал нападать первым. Боб Пиллин чувствовал, как у него закипает кровь.
- Послушайте, Вентнор, я хочу, чтобы вы объяснили свое поведение.
- Что вы имеете в виду?
- Зачем вы ходили туда, ссылались на меня и прочее...
Вентнор дважды качнул кресло.
- Я не собираюсь ничего вам объяснять.
Не ожидая такого оборота, Боб Пиллин замолк, потом решительно произнес:
- Это недостойно джентльмена!
У каждого есть свои иллюзии, и никто не хочет расставаться с ними. Рыжеватое лицо Вентнора побагровело, даже белки глаз налились кровью.
- Вот как? Не суйте нос в чужие дела.
- Но это прямо касается меня. Вы прикрываетесь моим именем, и я не желаю...
- А мне наплевать! Послушайте, что я вам скажу... - Мистер Вентнор наклонился вперед. - Попридержите-ка лучше язык, не выводите меня из себя. У меня добродушный характер, но я не потерплю дерзости.
Единственно догадка, что за словами Вентнора что-то кроется, удержала Боба Пиллина на месте.
- И вы еще говорите о дерзости? - горячился он, сжимая котелок. - После всего, что натворили? Это переходит всякие границы.
- Вот как? Вы еще не то увидите.
Боба Пиллина сбивали с толку загадочные намеки собеседника.
- Я не сообщал вам их адреса. Мы же говорили только о старом Хейторпе.
У Вентнора между бакенбардами зазмеилась усмешка. Боб Пиллин вскочил на ноги и закричал:
- Вы так просто не отделаетесь! Я настаиваю на объяснении!
Вентнор откинулся на спинку кресла, скрестил короткие йоги и соединил на животе кончики пухлых пальцев - в такой позе он чувствовал себя особенно уверенным.
- Настаиваете?
- Да, настаиваю! Должна же быть какая-то причина...
Вентнор посмотрел на него в упор.
- Хотите я вам дам совет, петух вы несчастный? Причем бесплатно. Не задавайте вопросов, если не хотите, чтобы вам говорили неправду. И еще один совет: уходите, а то опять забудетесь!
Флегматичность, свойственная лицу Боба Пиллина, едва устояла перед этой тирадой. Он сказал хрипло:
- Если вы еще раз поедете туда и будете ссылаться на меня... Поблагодарите господа, что ваш возраст не позволяет мне... Считайте, что мы незнакомы. Прощайте! - Он пошел к двери.
Вентнор вскочил.
- Отлично! - бросил он громко вслед. - Скатертью дорога. Вы скоро узнаете, где собака зарыта.
Боб Пиллин вышел, а Вентнор стоял покрасневший, раздраженный, смутно чувствуя, что он говорил что-то не то. С уходом молодого Пиллина рушились его любовные намерения. Он не мечтал больше о миссис Ларн - теперь, как мужчина и истинный англичанин, он думал только о том, как бы вернуть пошатнувшееся чувство собственного достоинства и наказать злоумышленников. "Это недостойно джентльмена!" Неслыханная дерзость - сказать такое о нем, который был джентльменом не только по рождению, но и в соответствии с Актом парламента! И Чарлз Вентнор дал себе торжественную клятву отомстить за оскорбление. Это его долг, и он исполнит его, черт побери!
ГЛАВА IV
1
Сильванес Хейторп редко ложился раньше часа ночи, а поднимался не раньше одиннадцати. И если его камердинер не отказывался от места, то именно благодаря второй привычке хозяина, тогда как первая почти каждую ночь толкала его на это.
Откинувшись на подушки, свежевыбритый, в темно-красном халате, он напоминал римлянина более чем когда бы то ни было, исключая разве те минуты, когда лежал в ванне. Покончив с кофе, он обычно читал письма и газету "Морнинг пост", потому что всегда был тори, но платить полпенни за газетные новости считал непозволительной роскошью. Писем бывало не так уж много когда человек дожил до восьмидесяти лет, кто станет писать ему, кроме просителей и кредиторов?
Был Валентинов день. Из окна спальни Хейторп мог видеть деревья в парке; на них распевали птицы, но он не слышал их. Природа никогда не интересовала его: ею редко интересуются полнокровные мужчины с короткой шеей.
Этим утром пришло два письма; одно благоухало, и он начал с него. Внутри лежала поздравительная открытка вроде рождественской, но на ней голый младенец держал в руках лук и стрелы, а изо рта у него летели слова: "Хочу быть твоей возлюбленной". Кроме того, в конверте лежала розовая записочка с голубой незабудкой. Он прочел:
"Дорогой опекун! Простите за такую гадкую открытку, но сама я не могла выйти и купить другую, потому что жутко простудилась. Я попросила Джока - и вот что принес этот поросенок! Атлас просто великолепен! Приходите скорей взглянуть на меня в новом платье, а не то я явлюсь к вам сама. Моя верхняя губа от простуды страшно распухла, и я жалею, что у меня не растут усы, чтобы ее прикрыть, но зато до чего же приятно завтракать в постели! Мистер Пиллин послезавтра обещает сводить нас в театр. То-то повеселимся! Сейчас буду лечиться - выпью рома с медом.
До свидания.
Ваша Филлис".
Значит, "валентинка", дрожавшая в его пальцах, так онемевших, что он и не ощущал ее, предназначалась ему! Сорок лет назад он получил последнюю от бабушки этого юного существа. До чего же он, оказывается, стар! Сорок лет! Неужели то был он? Неужели это он приехал сюда юношей в сорок пятом году? И следа не осталось от мыслей и чувств того времени. Говорят, тело человека каждые семь лет меняется. Вероятно, и ум вместе с ним. Во всяком случае, теперь-то он дожил до последнего изменения своего тела! А "святоша" требует, чтобы он повез это тело в Бат, и лицо у нее при этом вытягивается, оно такое длинное, как чайный поднос, а доктор городит ему всякий вздор: "Слишком полнокровны... живите спокойнее... ни капли спиртного - в любую ночь можете умереть от удара". Умереть - нет, только не он! Впрочем, лучше уж умереть, чем стать трезвенником! Когда у человека только и осталось в жизни, что его обед, его бутылка, его сигара и те мечты, что они дарят ему, - доктора непременно норовят отнять все это. Нет уж! Carpe diem {Лови часы (лат.).}. Пока жив, пользуйся жизнью! И теперь, когда он сделал все, что мог, для обеспечения этих ребятишек, его жизнь принадлежит ему одному; и лучше сразу протянуть ноги, чем перестать наслаждаться тем, что еще осталось, или не быть уже в силах сказать: "Я буду делать то-то и то-то, и мне наплевать на вас!" Не теряй мужества, пока не все потеряно, а там - уходи с чистой совестью!
Он позвонил два раза - Молли, а не Меллеру. Горничная вошла и остановилась - хорошенькая, в передничке из набивного ситца, пышные темные волосы выбивались из-под чепчика. Он молча смотрел на нее.
- Да, сэр?
- Хотел поглядеть на тебя, вот и все.
- Ой, а я не прибрана, сэр.
- Неважно. Получила "валентинку"?
- Нет, сэр. Да и кто ж мне ее пришлет?
- Разве у тебя нет ухажера?
- Есть вообще-то. Только он там, в нашей деревне.
- А эта тебе нравится?
Он протянул ей открытку с младенцем. Горничная взяла ее и с благоговением рассмотрела; потом прикинулась равнодушной, сказала:
- Да, красивенькая.
- Хочешь взять ее себе?
- Ой, если только она вам не нужна!
Старый Хейторп качнул головой и указал на туалетный стол.
- Там вон лежит соверен. Маленький подарочек для славной девочки.
Она глубоко вздохнула.
- Ох, сэр, больно уж много, прямо по-царски.
- Бери.
Она взяла монету и подошла опять, сжимая руки с открыткой и совереном так, словно молилась. Старик с удовольствием смотрел на нее.
- Люблю хорошенькие личики и терпеть не могу кислых рож! Скажи Меллеру, чтоб приготовил мне ванну.
Когда она вышла, он взял другое письмо - адрес был написан почерком юриста - и, с трудом распечатав, прочел:
"13 февраля 1905 г.
Сэр!
Мне стали известны некоторые факты, и я считаю своим долгом созвать специальное собрание акционеров "Британской судовладельческой Компании" для выяснения обстоятельств, связанных с приобретением судов у мистера Джозефа Пиллина. Предупреждаю вас, что на этом собрании будет поставлен вопрос о вашем поведении.
