Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)
-- Да,-- сказала госпожа Бернен,-- Адольф хотел, чтобы в Шардейле все было образцовым... Правда, пока здешний замок для нас всего лишь загородный дом, но Адольф знает, что когда он умрет -- надеюсь, конечно, что это случится не скоро,-- я поселюсь именно здесь, и хочет, чтобы в деревне меня окружал такой же комфорт, как в городе... Может быть, вы слышали, у Адольфа от первого брака много детей... Вот он и принял
(117)
меры предосторожности: Шардейль куплен на мое имя и полностью принадлежит мне.
На лугу неподалеку от замка строения бывшей фермы были переоборудованы под конюшни. Гастон восхитился красотой лошадей, великолепием упряжи, выправкой конюхов.
-- Лошади -- мое любимое развлечение,-- оживленно сказала госпожа Бернен.-- Мой отец служил в кирасирах и с колыбели приучал нас к седлу.
Она потрепала по холке великолепного коня и со вздохом добавила:
-- Правда, содержание конюшни обходится очень дорого... Но Адольф и об этом позаботился. В завещании предусмотрены специальные средства для конного завода на территории парка Шардейль... И все это помимо моей доли наследства, не правда ли, Адольф? Таким образом, понимаете, мне не придется платить лишних налогов.
Разбивка парка еще не была завершена, но уже можно было угадать общий рисунок цветника. В местах, к которым архитектор желал привлечь взгляды гуляющих, стояли прекрасные статуи. Посредине продолговатого бассейна на искусственном островке из железобетона рабочие возводили романтическую колоннаду. Хозяева и гости вступили в длинную каштановую аллею. Она обрывалась у группы маленьких строений в стиле перигорских ферм, крытых старой черепицей.
-- А я и- не знала, что здесь деревня,-- заметила Валентина.
-- Это вовсе не деревня,--смеясь, пояснила госпожа Бернен,-- здесь живут слуги. Адольф надумал поселить их в отдельных домиках. Правда, мило? Это сыграет мне на руку... в будущем, конечно... Среди нашей прислуги есть несколько супружеских пар -- люди очень преданные, и я хотела бы удержать их у себя, даже когда овдовею... Ну так вот, Адольф откажет каждой семье домик, в котором она живет, оговорив в особом пункте, что право на владение аннулируется в случае, если слуга от меня уходит... Таким образом, мои люди не только будут связаны со мной, но и частично вознаграждены за свой труд, причем мне это не будет стоить ни гроша. Так что я могу ни о чем не беспокоиться. Все это, конечно, тоже не считая доли в наследстве...
(118)
И дети Адольфа ни к чему не смогут придраться.
-- Вы уверены, мадам? Разве это по закону? -- спросил Гастон Ромильи.
-- Ах, господин Ромильи, вы не знаете Адольфа... Он несколько часов кряду просидел со своим адвокатом, изыскивая наилучшую форму для завещания. Вы и представить себе не можете, как он внимателен ко мне, несмотря на свои медвежьи манеры. Правда, Адольф?
Она взяла старика под руку, и тот что-то нежно проворчал. Прогулка затянулась, потому что гостей заставили осмотреть и образцовую молочную ферму, и птичий двор, где кудахтали сотни белоснежных кур какой-то особенно редкой породы. Когда супруги Ромильи наконец очутились одни в своей машине, Валентина спросила:
-- Как тебе понравилась эта пара, Гастон?
-- Бернен мне понравился,-- ответил муж.-- Он грубоват, самодоволен, но, думаю, в глубине души он добрый малый... А она какая-то чудачка...
-- Чудачка? -- переспросила Валентина.-- По-моему, она просто дрянь... На каждом слове--завещание да завещание... "Когда я овдовею... надеюсь, конечно, не скоро..." Обсуждать в присутствии этого бедняги все, что случится после его смерти! Я просто места себе не находила, не знала, что сказать...
Они долго молчали, а машина мчалась через окутанные мглой луга и заросшие тополями долины. Га-стон, сидевший за рулем, не спускал глаз с дороги, на которую то и дело выбегали дети, возвращавшиеся из школы. Наконец он сказал:
-- А знаешь... Вообще-то говоря, он поступил разумно, приняв меры предосторожности. После его смерти жена будет застрахована от всех превратностей... Я его слушал, а сам думал о нас... Напрасно я не составил завещания. Надо будет этим заняться.
-- Господь с тобой, милый... Не пугай меня... Во-первых, я умру раньше...
-- Почему? Кто может знать наперед... Ты моложе меня. Ты здорова. А я...
-- Молчи... Ты просто мнителен, ты совершенно здоров... К тому же, если ты умрешь, я тебя не переживу... Разве я смогу жить без тебя... Я покончу с собой...
(119)
-- Как тебе не стыдно, Валентина! Что за вздор? Ты прекрасно знаешь, никто еще не умирал от вдовства, как бы оно ни было горько... И потом, кроме меня, у тебя есть Колетт, ее муж... внуки.
-- У Колетт своя жизнь... Мы ей больше не нужны.
-- Что правда, то правда... Тем более я должен принять меры, чтобы тебя обеспечить...
Они снова замолчали, потому что машина въехала в полосу более густого тумана, но вот Валентина заговорила еле слышно:
-- Конечно, если моя злая судьба захочет, чтобы я пережила тебя на несколько месяцев, я буду спокойней, если у меня:.. О, нет, только не завещание... Мне бы чудилось в нем дурное предзнаменование... Ни в коем случае... Просто бумага, где было бы оговорено, что Прейссак со всеми его угодьями остается в моем полном пожизненном владении. Наш зять очень мил, но он из рода Савиньяков... Он пошел в отца... Любит землю... Он, пожалуй, способен округлить свои земли за счет моих, а меня отправит доживать век в каком-нибудь жалком домишке подальше от этих мест... Мне было бы очень больно...
-- Это надо предотвратить...-- сказал Гастон, слегка помрачнев...-- Я готов подписать любую бумагу и, если хочешь, даже завещать тебе Прейссак... Но только законно ли это? Не превышает ли стоимость Прейссака размера твоей доли наследства?
-- Немного превышает, но все легко уладить,-- сказала Валентина.-- Если только ты пожелаешь.
-- Как? -- спросил он.-- Разве ты уже советовалась с нотариусом?
-- О нет, что ты! Как-то случайно,--ответила Валентина.
(120)
______________________________________________________________________
Собор
В 18... году у витрины торговца картинами на улице Сент-Онорэ остановился студент. В витрине была выставлена картина Манэ "Шартрский собор". В те времена работами Манэ восхищались лишь немногие любители живописи, но у студента был хороший вкус: прекрасная картина привела его в восторг. Он чуть не каждый день приходил к этой лавке -- взглянуть на картину. Наконец он решился войти в магазин--узнать цену.
-- Что ж,-- ответил продавец,-- картина уже давно висит здесь. За две тысячи франков я, пожалуй, уступлю ее вам.
Студент не располагал такой суммой, но его семья, жившая в провинции, была не лишена достатка. Когда он уезжал в Париж, дядя сказал ему: "Я знаю, какую жизнь ведут молодые люди в столице. Если тебе доза-резу понадобятся деньги, напиши мне". Студент просил торговца не продавать картину в течение недели и написал дяде.
У нашего героя была в Париже любовница. Будучи замужем за человеком намного старше ее, она томилась скукой. Была она немного вульгарна, довольно глупа, но очень хороша собой. В тот самый вечер, когда студент справлялся о цене "Собора", любовница сказала ему:
-- Завтра я жду к себе в гости подругу по пансиону. Она приедет из Тулона, чтобы повидаться со мной. Мужу нас развлекать некогда -- вся надежда на вас.
Подруга приехала на следующий день и привезла с собой свою приятельницу. Несколько дней подряд студенту пришлось возить трех дам по Парижу. Он платил за все--за обеды, фиакр, театр--и довольно быстро истратил деньги, на которые должен был жить целый месяц. Он занял у приятеля и уже начал тревожиться,
121
как быть дальше, когда пришло письмо от дядюшки. В нем было две тысячи франков. Студент вздохнул с облегчением. Он уплатил долги и сделал подарок любовнице. А "Собор" купил коллекционер, который спустя много лет передал свои картины в Лувр.
Сейчас тот студент -- старый знаменитый писатель. Но сердце его осталось молодым. Он по-прежнему в восхищении застывает на месте при виде прекрасного пейзажа или красивой женщины. Часто, выйдя из дому, он встречает на улице пожилую даму, живущую по соседству. Эта дама -- его бывшая любовница. Лицо ее заплыло жиром, под глазами, когда-то столь прекрасными, набухли мешки, над верхней губой торчат седые волоски. Она с трудом передвигается -- видно, дряблые ноги плохо слушаются ее. Писатель раскланивается с ней и, не задерживаясь, спешит дальше, ему хорошо известен ее злобный нрав и неприятно вспоминать, что когда-то он любил ее.
Иногда он заходит в Лувр и поднимается в зал, где висит "Собор". Он долго смотрит на картину и вздыхает.
(122)
_____________________________________________________________
Муравьи
Между двумя стеклянными пластинками, скрепленными приклеенной по краям бумагой, суетилось и хлопотало целое племя крошечных коричневых уродцев. Продавец насыпал муравьям немного песку, и они прорыли в нем ходы, которые все сходились в одной точке. Там -- в самой середине -- почти неподвижно восседала крупная муравьиха. Это была Королева -- муравьи почтительно кормили ее.
