Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)
Когда года три-четыре спустя я вновь увидел обоих приятелей, они были в смятении. Борак последовал совету Фабера, но после этого Пуанкаре удалось поднять курс франка, и фунт сильно упал. Теперь Борак думал только о том, как уклониться от подоходного налога,который в ту пору начал расти.
-- Какой вы ребенок,-- твердил ему Фабер.-- Послушайте меня... На свете есть одна-единственная незыблемая ценность--золото... Приобрети вы в 1918 году золотые слитки, у вас не оказалось бы явных доходов, никто не облагал бы вас налогами, и были бы вы теперь куда богаче... Обратите все ваши ценности в золото и спите себе спокойно.
Супруги Борак послушались Фабера. Они купили золото, абонировали сейф в банке и время от времени, млея от восторга, наведывались в этот финансовый храм поклониться своему идолу. Потом я лет на десять потерял их из виду. Встретил я их уже в 1937 году--у торговца картинами в Фобур-Сент-Оноре. Борак держался с грустным достоинством, мадам Борак, маленькая, чистенькая старушка в черном шелковом платье с жабо из кружев, казалась наивной и непосредственной. Борак, конфузясь, попросил у меня совета:
-- Вы, дорогой друг, сами человек искусства. Как, по-вашему, можно еще надеяться на то, что импрессио
(108)
нисты снова поднимутся в цене? Не знаете?.. Многие считают это возможным, но ведь их полотна и без того уже сильно подорожали... Эх, приобрести бы мне импрессионистов в начале века... А еще лучше было бы, конечно, узнать наперед, какая школа войдет в моду, и скупить сейчас картины за бесценок. Да вот беда: заранее никто ни за что не может поручиться... Ну и времена! Даже эксперты тут бессильны! Поверите ли, мой дорогой, я их спрашиваю: "На что в ближайшее время поднимутся цены?" А они колеблются, запинаются. Один говорит: на Утрилло, другой -- на Пикассо... Но все это слишком уж известные имена.
-- Ну, а ваше золото? -- спросил я его.
-- Оно у меня.. у меня... Я приобрел еще много новых слитков... Но правительство поговаривает о реквизиции золота, о том, чтобы вскрыть сейфы... Подумать страшно... Я знаю, вы скажете, что самое умное перевести все за границу... Так-то оно так... Но куда? Британское правительство действует так же круто, как наше... Голландия и Швейцария в случае войны подвергаются слишком большой опасности... Остаются Соединенные Штаты, но с тех пор, как там Рузвельт, доллар тоже... И потом придется переехать туда на жительство, чтобы в один прекрасный день мы не оказались отрезанными от наших капиталов...
Не помню уж, что я ему тогда ответил. Меня начала раздражать эта чета, не интересующаяся ничем, кроме своей кубышки, когда вокруг рушилась цивилизация. У выхода из галереи я простился с ними и долго глядел, как эти две благовоспитанные и зловещие фигурки в черном удаляются осторожными мелкими шажками. И вот теперь я встретил Борака в "Золотой змее" на Лексинг тон-авеню. Где их застигла война? Каким ветром занесло в Нью-Йорк? Любопытство меня одолело, и, когда Борак поднялся со своего места, я подошел к нему и назвал свое имя.
-- О, еще бы, конечно, помню,--сказал он.--Как я рад видеть вас, дорогой мой. Надеюсь, вы окажете нам честь и зайдете на чашку чая. Мы живем в отеле "Дель-монико". Жена будет счастлива... .Мы здесь очень скучаем, ведь ни она, ни я не знаем английского...
-- И вы постоянно живете в Америке?
(109)
---- У нас нет другого выхода,-- ответил он.-- Приходите, я вам все объясню. Завтра к пяти часам.
Я принял приглашение и явился точно в назначенное время. Мадам Борак была в том же черном шелковом платье с белым кружевным жабо, что и в 1923 году, и с великолепными жемчугами на шее. Она показалась мне очень удрученной.
-- Мне так скучно,-- пожаловалась она.-- Мы заперты в этих двух комнатах, поблизости ни одной знакомой души... Вот уж не думала я, что придется доживать свой век в изгнании.
-- Но кто же вас принуждает к этому, мадам?-- спросил я.-- Насколько мне известно, у вас нет особых личных причин бояться немцев. То есть я, конечно, понимаю, что вы не хотели жить под их властью, но пойти на добровольное изгнание, уехать в страну, языка которой вы не знаете...
-- Что вы, немцы тут ни при чем,-- сказала она.-- Мы приехали сюда задолго до войны.
Ее муж встал, открыл дверь в коридор и, убедив^ шись, что нас никто не подслушивает, запер ее на ключ, возвратился и шепотом сказал:
-- Я вам все объясню. Я уверен, что на вашу скромность можно положиться, а дружеский совет пришелся бы нам как нельзя кстати. У меня здесь, правда, есть свой адвокат, но вы меня лучше поймете... Видите ли... Не знаю, помните ли вы, что после прихода к власти Народного фронта мы сочли опасным хранить золото во французском банке и нашли тайный надежный способ переправить его в Соединенные Штаты. Само собой разумеется, мы и сами решили сюда перебраться. Не могли же мы бросить свое золото на произвол судьбы... Словом, тут и объяснять нечего... Однако в 1938 году мы обратили золото в бумажные доллары. Мы считали (и оказались правы), что в Америке девальвации больше не будет, да вдобавок кое-кто из осведомленных людей сообщил нам, что новые геологические изыскания русских понизят курс золота... Тут-то и возник вопрос: как хранить наши деньги? Открыть счет в банке? Обратить их в ценные бумаги? В акции?.. Если бы мы купили американские ценные бумаги, пришлось бы платить подоходный налог, а он здесь очень велик... Поэтому мы' все оставили в бумажных долларах,
(110)
Я, не выдержав, перебил его:
-- Стало быть, для того чтобы не платить пятидесятипроцентного налога, вы добровольно обложили себя налогом стопроцентным?
-- Тут были еще и другие причины,--продолжал он еще более таинственным тоном.-- Мы чувствовали, что приближается война, и боялись, как бы правительство не заморозило банковские счета и не вскрыло сейфы, тем более что у нас нет американского гражданства... Вот мы и решили всегда хранить наши деньги при себе.
-- То есть как "при себе"? -- воскликнул я.-- Здесь, в отеле?
Оба кивнули головой, изобразив какое-то подобие улыбки, и обменялись взглядом, полным лукавого самодовольства.
-- Да,-- продолжал он еле слышно.-- Здесь, в отеле. Мы сложили все -- и доллары, и немного золота -- в большой чемодан. Он здесь, в нашей спальне.
Борак встал, открыл дверь в смежную комнату и, подведя меня к порогу, показал ничем не примечательный с виду черный чемодан.
-- Вот он,-- шепнул Борак и почти благоговейно прикрыл дверь.
-- А вы не боитесь, что кто-нибудь проведает об этом чемодане с сокровищами? Подумайте, какой соблазн для воров!
^- Нет,--сказал он.--Во-первых, о чемодане не знает никто, кроме нашего адвоката... и вас, а вам я всецело доверяю... Нет уж, поверьте мне, мы все обдумали. Чемодан никогда не привлекает такого внимания, как, скажем, кофр. Никому не придет в голову, что в нем хранится целое состояние. Да вдобавок мы оба сторожим эту комнату и днем и ночью.
-- И вы никогда не выходите?
-- Вместе никогда! У нас есть револьвер, мы держим его в ящике комода, по соседству с чемоданом, и один из нас всегда дежурит в номере... Я хожу завтракать во французский ресторан, где мы с вами встретились. Жена там обедает. И чемодан никогда не остается без присмотра. Понимаете?
-- Нет, дорогой господин Борак, не понимаю, не могу понять, ради чего вы обрекли себя на эту жалкую жизнь, на это мучительное затворничество... Налоги?
(Ill)
Да черт с ними! Разве ваших денег не хватит вам с лихвой до конца жизни?
-- Не в этом дело,-- ответил он.-- Не хочу я отдавать другим то, что нажил с таким трудом.
Я попытался переменить тему разговора. Борак был человек образованный, он знал историю; я попробовал было напомнить ему о коллекции автографов, которую он когда-то собирал, но его жена, еще сильнее мужа одержимая навязчивой идеей, вновь вернулась к единственному волновавшему ее предмету.
-- Я боюсь одного человека,-- шепотом сказала она.-- Это немец, метрдотель, который приносит нам в номер утренний завтрак. Он иногда так поглядывает на эту дверь, что внушает мне подозрение. Правда, в эти часы мы оба бываем дома, поэтому я надеюсь, что опасность не так уж велика.
Другой их заботой была собака. Красивый пудель, на редкость смышленый, всегда лежал в углу гостиной, но трижды в день его надо было выводить гулять. Эту обязанность супруги также выполняли по очереди. Я ушел от них вне себя: меня бесило упорство этих маньяков, и в то же время их одержимость чем-то притягивала меня.
С тех пор я часто.уходил со службы пораньше, чтобы ровно в семь часов попасть в "Золотую змею". Тут я подсаживался к столику мадам Борак. Она была словоохотливей мужа и более простодушно поверяла мне свои тревоги и планы.
-- Эжен -- человек редкого ума,-- сказала она мне однажды вечером.-- Он всегда все предусматривает. Нынче ночью ему пришло в голову: а что, если они вдруг возьмут да прикажут обменять деньги для борьбы с тезаврацией. Как тогда быть? Ведь нам придется предъявить наши доллары.
-- Ну и что за беда?
