Марк Арен - Реквием по Иуде
Положив трубку, он в задумчивости потер лоб. Священник терпеливо ждал.
— Ну что же. Ваш ночной гость время не теряет. Он уже успел отнести заявление в один из общинных судов.
Не успел католикос произнести эти слова, как двери кабинета тихо открылись, и вошедший помощник доложил о том, что все приглашенные ожидают в приемной.
Когда все они собрались у католикоса, тот попросил священника повторить свой рассказ. Иерархи внимательно слушали, но лица некоторых выражали едва заметную иронию, других — удивление, и лишь у немногих — озабоченность или тревогу. Заметив это, католикос сказал:
— Я вижу, что услышанное не произвело на вас должного впечатления. Это значит, что вы плохо знаете нашего брата из Хор Вирапа, а я, увы, плохо знаю вас. Ваша реакция достойна Национальной академии наук, но не духовного совета. Да, все вы — хорошо образованные люди, могущие на равных спорить с учеными мужами о мудреных научных делах. Но мы должны знать ответ не на вопрос, как движутся Небеса, а на вопрос — как туда попасть. А для этого нужно, в том числе, знать коварство Зла в его противостоянии Добру, ибо только такое знание может объяснить происшедшее. Посему, готовьтесь к схватке под знаменами нашей Веры, ибо, быть может, ради этой схватки вам и суждено было родиться на свет!
Сказав это, католикос встал. Поднялись также и стали расходиться гости. Их примеру хотел последовать и священник, но католикос сделал ему знак остаться.
Когда гости ушли, к католикосу подошел помощник и что-то тихо доложил. Тот кивнул, помощник вышел, а в кабинет вошел моложавый мужчина и, приложившись к руке католикоса, сел в предложенное кресло. Заметив стоящего поодаль священника, он привстал и поздоровался с ним. Гость был взволнован; он то ли не знал, с чего начать, то ли тяготился присутствием незнакомого человека.
— Позвольте мне начать за вас, сын мой, — пришел ему на помощь католикос. — По всей видимости, в ваше ведомство обратился Иуда и обвинил человечество в клевете.
Волнение на лице гостя сменилось крайней степенью растерянности.
— Откуда вам это известно? — удивился он. — В нашей системе давно уже заведено, что я должен быть в курсе любых, происшедших у нас серьезных или необычных событий. Но то, о чем вы спросили меня по телефону, я сам узнал не более часа тому назад. Однако не придал значения, полагая что это розыгрыш.
— Прежде чем прийти к вам, он успел побывать у нашего брата в Хор Вирапе, — ответил католикос, кивнув в сторону священника.
— Он подал иск о защите чести и достоинства, — растерянно произнес гость. — Как же такое может быть?
— Это может быть потому, что зло пока не искоренено, — вставая, вздохнул католикос и стал прохаживаться по комнате.
Обескураженный гость машинально следил за его перемещениями. Через некоторое время католикос остановился перед гостем и спросил:
— Что предполагаете делать?
Тот пожал плечами:
— Если это розыгрыш, то шутникам воздастся. А если всерьез, мы, конечно, можем отказать в рассмотрении по целому ряду формальных обстоятельств. Ну, хотя бы потому, что заявление подано не в надлежащей форме и написано в каком-то витиеватом стиле. В конце концов, в связи с тем, что невозможно идентифицировать личность заявителя. Но я не знаю, что за этим может последовать. Я могу моделировать любые естественные ситуации, но теряюсь, когда речь заходит о сверхъестественном.
Католикос остановился, повернувшись к гостю:
— Не мне вам советовать, но думается, что следует поступить так, будто все всерьез.
— В заявлении сказано, что он не нуждается в адвокате и будет защищать себя сам.
— Так он собирается защищаться или обвинять?! Поясните, сын мой. Я плохо разбираюсь в ваших мирских законах.
— И то и другое. Он обвиняет человечество в клевете, и требует защиты чести и достоинства, — пояснил гость.
— Коварный замысел, ставящий все с ног на голову, — усмехнулся католикос. — Он рядится в мантию обличителя, вынуждая оправдываться нас.
— А как вы можете объяснить его такое второе пришествие? — думая о своем, спросил его гость.
— Под «Вторым Пришествием» мы понимаем лишь грядущее явление Господа нашего Иисуса Христа. То, с чем мы столкнулись, имеет другую природу, и, возможно, свидетельствует о дьявольском начале вашего заявителя.
— Дьявольское начало… — ошеломленно произнес гость и, запинаясь, спросил: — А-а-а что известно о нем, кроме того… что общеизвестно?
— Апокрифы сообщают, что его родителями якобы были жившие в Иерусалиме Рувим-Симон из колена Данова и Циборея. В ночь его зачатия Циборея видит сон, будто у нее родится сын, который станет вместилищем пороков и причиной гибели ее народа. И поэтому сразу же после рождения сына они кладут его в осмоленную корзину из тростника и отпускают ее в море. Волны же прибивают ее к владениям некой бездетной царицы, которая, восприняв это как знак свыше, воспитывает его как собственного сына. Однако когда у нее рождается ребенок, Иуда начинает притеснять его. Выведенная из себя царица раскрывает ему тайну. Он в ярости убивает ее сына и бежит в Иерусалим, где поступает на службу к Понтию Пилату. Как-то раз, отдыхая в саду, прокуратор, почему-то возжелав соседских яблок, приказал Иуде сорвать их. И надо же было тому случиться, что это оказались яблоки из сада его родителей. Выполняя прихоть Пилата, Иуда сталкивается со своим отцом, и в завязавшейся ссоре убивает его. А в дальнейшем, не ведая, что творит, женится на своей матери. Но, узнав правду, бросает все и бежит к Иисусу.
— Мда-а-а, история, как у Софокла… — пробормотал гость.
— Сколько времени у нас, сын мой? — спросил католикос.
— По закону мы должны рассмотреть иск в течение месяца, — ответил гость и в свою очередь спросил: — Но что же прикажете делать с телевидением и прессой?
— А разве им можно приказывать, они же независимы, — удивленно вскинул брови католикос.
— Ну, как сказать. И да и нет. Независимы, поскольку так прописано в законе. Но и зависимы, поскольку независимых журналистов сегодня меньше, чем добродетельных женщин, — с грустью произнес гость.
— Вас это огорчает? — спросил католикос, взглянув на него с неподдельным интересом.
— И да и нет. — Гость, улыбнувшись, пояснил: — Независимая пресса, к счастью, делает диктатуру невозможной, но демократию, увы, невыносимой.
— И какой выход?
— Выхода нет, надо терпеть. Бороться с ней нельзя, так же как нельзя бороться с дамой. Если проиграть ей — будет стыдно, а если победить — будет стыдно вдвойне, — развел руками гость и стал собираться.
— Кто это был? — спросил священник, когда за ним закрылась дверь.
— Министр юстиции, — думая о своем, машинально ответил католикос.
Ватикан, полдень того же дня
Яркое римское солнце щедро одаривало теплом многоязычную толпу, заполнившую площадь святого Петра и ведущую к ней Виа делла Кончиляционе. Сегодня, как и всегда, сотни тысяч людей устремлялись в эту туристическую Мекку, дабы прикоснуться к затертой миллиардами рук правой ступне бронзового Петра или воочию узреть хранимые здесь шедевры человеческого духа. Туристы здесь повсюду; начиная с очередей вдоль границ папства и заканчивая очередью за вычурными ватиканскими марками на почте, что правее выхода из собора Святого Петра. Не ошибемся, если скажем, что единственным открытым укромным местом во всем Ватикане являются, быть может, только его сады. Именно здесь, по одной из садовых аллей, прохаживались рядом двое людей, облаченных в длиннополые рясы, один — очень пожилой, второй — чуть помоложе.
— Дело безотлагательной важности вынудило меня искать встречи с вами, монсеньор, — взяв спутника под руку, сказал тот, кто помоложе. — Я также прошу простить меня за эту конспирацию и за то, что вы были вынуждены побеспокоиться и спуститься в сады, но, боюсь, это единственное место, где мы можем не остерегаться чьих-то чутких ушей или нескромных глаз. Но даже здесь я попрошу вас время от времени улыбаться, дабы у тех, кто нас все же увидит, не было повода предположить, что мы обсуждаем серьезную тему.
Второй еле заметно кивнул.
— Мне стало известно, — продолжил тот, кто помоложе, — что если мы выберем понтификом известного вам германца, то он предпримет определенные действия, чтобы улучшить репутацию Искариота.
Услышав это, пожилой священник остановился как вкопанный и ошеломленно посмотрел на своего спутника. Однако, заметив у того в глазах укоризну и вспомнив его слова о конспирации, вымученно улыбнулся.
— Зачем же это надо делать? — спросил он растерянным голосом.
— Якобы затем, чтобы, пересмотрев отношение к Иуде, решить проблему видимого отсутствия сострадания Господа по отношению к одному из своих ближайших учеников, — ответил ему спутник, мягко, но настойчиво увлекая его в дальнейший променад по аллее.
