Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы
Я, Марио, до сих пор очарован нашим городком и его людьми, людьми, которых не сразу и заметишь с высоты смотровой площадки. Мне, Марио, дороги все обитатели нашего городка. И дурачок Факундо, что трусит на ослице и без устали твердит, будто родился раньше своего отца. И судья дон Грегорио, с его золотыми запонками с утра до вечера и кольцами цепочки от часов поверх пузатого жилета. И Мария Селестина, с ее походкой, пляшущими бусами на шее, убеленной сединами головой и всем ее обликом, отмеченным печатью тех дней, когда была она неотразимой красавицей и сводила мужчин с ума. Все, Марио, все они дороги мне, да и как может быть иначе, если эти люди стали частицей нас самих.
Рождение и детство МариоТвой родной городок, Марио, в неоплатном долгу перед тобой. И смерть твоя лишь усугубила этот долг, ибо среди немногочисленных горожан ты один был избранником. Ты родился поэтом, и в этом была слава твоя и твоя погибель. Помнишь, как когда-то, купаясь в реке один, ты, двенадцатилетний нагой мальчишка, вдруг ощутил себя деревом, далеким лаем собаки, плывущей в воздухе рыбой? Каким неведомым трепетом наполнилось все твое существо! Ты почувствовал, как окрестный пейзаж, природа проникает в твою плоть, достигает самого сердца. И если правда есть на небе какие-то врата, может, в конце пути тебе это зачтется; ну, а нам на земле знать того не дано, сколько бы новых Марио мы ни отнесли на кладбище.
Так вот, чтобы закончить разговор о твоем детстве, я хочу сказать лишь о том дне, когда добрые волхвы из магазина вспомнили о тебе и подарили маленькое ружье с пробкой на нитке. Ты не захотел играть в любимую игру всех мальчишек нашего городка и не стал убивать из ружья других. Ты целился себе в висок и выстреливал пробкой. Глупые выходки мальчика, который родился поэтом и печется о благе ближнего, пусть даже рискуя остаться без глаза.
Мимолетная любовьВас сблизил аромат, который источала та девушка. А все потому, что к ночи ветер веет низко над землей и в нашем городском парке, как ты знаешь, обычно гуляют по кругу, так что мужчины и женщины идут друг другу навстречу. Немалая мудрость есть в этом обычае, Марио. И определяет его инстинкт, а не воля небес. В нашем городке это обнаруживает каждый: двигаясь по кругу, ты идешь навстречу — на встречу с тем ароматом, с той улыбкой, с той любовью, что становится лучшим мгновением в твоей жизни, Марио.
Конечно, ты у нас поэт и написал о своей любви много разного вздора, но попрекать тебя этим не стоит, ведь позже, в зрелые годы, ты как-никак пожертвовал собой ради главной достопримечательности нашего городка — Большого детского парка, который не сооружен до сих пор.
Великая мечта МариоТо, что ты продолжал жить, было почти чудом. Да и как иначе, если твоя лирическая натура не принимала ничего обыденного, мелочного, насущного? Или ты думал, что поэт может пройти по жизни целым и невредимым? Случается, Марио, от твоих причуд меня берет такая досада, что ужасно хочется согнать воробьев с памятника героям-пожариым, но тогда я думаю, что, если перестану быть твоим другом, никого у тебя не останется в этом городке, где в каждую годовщину основания «Общества трех» возлагают цветы к бюсту, воздвигнутому при жизни Пачеко Остейсе, нашему Благодетелю.
Да, Марио, немало натворил ты глупостей. Скажем, в свой первый визит к Благодетелю, когда он, говоря о твоей затее с парком, повторил, что нет никакой надобности в детском парке для детей, ты, неразумный Марио, все поправлял его, мол, слова «детский» вполне достаточно и ни к чему прибавлять «для детей». Эх, Марио, и как тебе не хватило ума позволить Благодетелю изъясняться привычным слогом! Не будь ты таким бестолковым, глядишь, обошлось бы без большой беды. Но не дано тебе было понять, что честно обходиться Благодетель не способен даже с языком.
Марио на пути к великой мечтеМысль была действительно твоя, и если кто говорит иное, то это гнусная ложь. Сообщение я прочитал в «Вестнике доброй воли». Оно звучало заманчиво и чудесно: «Марио Бенхамин Веларде, у которого не было детства, предлагает создать парк для детей нашего городка». Я кинулся обнять тебя, Марио. Подобная мысль достойна истинного поэта, ибо поэт — это в первую очередь сердце, а уж затем — созвучия, размеры и свободные стихи, хоть люди об этом мало что знают. Но трудно уберечься от беды, когда нужный человек не отыскивается вовремя, или если на его месте оказывается поэт, уверившийся, будто все остальные разделяют его чувства. Это прямо касается тебя, Марио, ведь пора тебе узнать, что творилось под самым твоим носом, пока ты пребывал в полном неведении.
Понимаешь, Марио, президент «Общества трех» лиценциат Остейса, он же Благодетель, никогда не ощущал, подобно тебе, как природа проникает в его плоть, ему даже недосуг было любоваться пейзажем из окна автомобиля. Правда, он неизменно заботился о том, чтобы его желудок не испытывал недостатка в лучших дарах природы. В этом вся разница, Марио, но где уж тебе разобраться в таких вещах, если ты предполагал, будто у вас с лиценциатом полное родство душ.
В то утро ты подошел к «Обществу трех», сияя от радости. Из соседнего клуба под вывеской «Общество четырех» на тебя посмотрели и снисходительно улыбнулись. Возможно, кто-нибудь вспомнил куплетик: «Вон идет поэт Веларде, в облаках поэт витает, натощак стишки кропает, потому не голодает». Итак, ты собирался предстать перед лиценциатом, я же, как всегда, корпел над архивом «Общества», наводя там порядок, — увольнение мне не грозит, ведь без меня им ни за что не отыскать нужной бумажки. В то утро я, по обыкновению, обретался в архиве и слышал разговор, после которого ты очутился на улице, впервые утратив всякую надежду.
— Парк для бедных детей? — переспросил лиценциат Благодетель. — А знаете, во сколько нам это станет? В тысячи и тысячи! Пришлось бы купить целый участок земли, а на какие деньги, Веларде? На что может рассчитывать наше «Общество» без официальной помощи?
Ты что-то промямлил в ответ, поскольку и тут помешала тонкая твоя натура: мыслей тебе было не занимать, да ты не смел высказать их без хорошей рифмы и нужного размера.
— Очень легко, сеньор Бенхамин, выдвигать идеи и любить детей, однако совершать деяния для их блага — это дело иного порядка, требующее невозможных усилий. Я и вместе со мной «Общество трех», то есть все его многочисленные члены, отказываемся от какого бы то ни было детского парка для детей.
И ты вышел над улицу, Марио, когда члены-соперники «Общества четырех» уже мило проводили время за карточным столом.
Умный секретарьНе знаю, Марио, известно ли тебе — а я подозреваю, ты ни разу не обращал на это внимания, — что архивариус всегда задерживается на работе, тем паче если заходит один из друзей и после его ухода о нем наверняка идет речь. Так что я остался и видел, как к Благодетелю пожаловал секретарь Химено. Благодетель встретил его громким смехом — это он потешался над тобой.
— Знаешь, Химено, — сказал он, — тут приходил ко мне Веларде, — «в облаках поэт витает, потому не голодает», — поговорить о детском парке для детей.
Само собой разумеется — первейшим достоинством Химено было умение всегда потакать Благодетелю в его неуемном суесловии.
— Только детей мне не хватало теперь, когда надо думать о сборе денег для карнавала, который в немалой степени способствует росту культурного престижа нашего города и продаже серпантина в моей лавке.
— Вы излишне откровенны, лиценциат.
— Излишки делим пополам, мой дорогой секретарь, — живо отозвался Благодетель, не переставая лукаво улыбаться, и тотчас вернулся к прежней мысли: — Что может сделать «Общество трех» без официальной помощи для сооружения парка в пользу детских детей?
И он уставился на Химено, однако секретарь принялся барабанить пальцами по столу.
— Что? Тебе не нравятся мои слова?
— Лиценциат, может…
— Ну, что «может», Химено? Давай выкладывай, что там у тебя?
Тогда секретарь поправил жесткий воротничок, сверкнул маленькими хитрыми глазками и заговорил, взяв на прицел нужную ему мысль:
— Благодетель, я всегда жду большего от вашего интеллекта. Я жду того буйства воображения, которого вам не занимать, когда ваш ясный ум берется за работу.
И еще, Марио, я, как человек наслышанный, знаю, что стоит Химено назвать Благодетеля умным, тот становится шелковым.
— Объясни же, Химено, натолкни на мысль.
И Химено натолкнул его на мысль, причем двумя руками, ибо, не упуская из виду присущей лиценциату скудости словаря и воображения, выпалил одним махом:
— Сбор пожертвований может принести несметные богатства, если для кампании использовать человека с врожденным даром склонять сердца в пользу детского парка.
— Веларде! — вскричал Благодетель, точно открытие принадлежало ему.
