Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса
В тот вечер состоялся бал, который Леонора решила почтить своим присутствием, - намереваясь, однако, ради своего дорогого Горацио отказаться от танцев.
Ах, почему женщины, столь часто обладая доброй наклонностью давать обеты, так редко обладают стойкостью в их соблюдании!
Владелец кареты шестерней тоже явился на бал. Одежда его была столь же удивительно изящна, как и его выезд. Он вскоре приковал к себе взоры присутствующих; все щегольские наряды, все шелковые жилеты с серебряной и золотой оторочкой мгновенно померкли.
- Сударыня, - сказал Адамс, - не сочтите мой вопрос неуместным, но я был бы рад послушать, как джентльмен был одет?
- Сэр, - ответила леди, - мне рассказывали, что на нем был бархатный камзол горчичного цвета, подбитый розовым атласом и сплошь расшитый золотом; золотом же был расшит и его жилет из серебряной ткани. Не могу сообщить подробностей об остальной его одежде, но она была вся французского кроя, потому что Беллармин (так он звался) только что прибыл из Парижа.
Как этот изящный господин привлек взоры всего собрания, так его взор в равной мере приковала к себе Леонора. Едва увидев ее, Беллармин застыл без движения, как истукан, - или, вернее, застыл бы, если бы это позволила ему благовоспитанность. Все же, пока он нашел в себе силы исправить оплошность, каждый в зале успел без труда угадать предмет его восхищения. Дамы стали вновь отличать прежних своих кавалеров, так как все поняли, на ком остановит выбор Беллармин, - чему, однако же, они старались воспрепятствовать всеми доступными способами: многие из них подходили к Леоноре со словами: "О сударыня, боюсь, мы сегодня не будем иметь счастья видеть, как вы танцуете", и затем восклицали так, чтоб услышал Беллармин: "Ну, Леонора танцевать не будет, уверяю вас; здесь нет ее жениха". А одна коварно попыталась помешать ей, подослав к ней неприятного кавалера, чтобы тем обязать ее либо пойти танцевать с ним, либо просидеть все танцы; но заговор не увенчался успехом.
Леонора увидела, что вызывает восхищение великолепного незнакомца и зависть всех присутствующих женщин. Сердечко ее трепетало, а голова подергивалась, точно в судороге; казалось, будто девица хочет заговорить то с тем, то с другим из знакомых, но сказать ей было нечего: нельзя было заговорить о своем торжестве, а она не могла ни на миг оторваться мыслью от любования им; никогда не испытывала она ничего подобного этому счастью. Она знавала до сих пор, что значит мучить одну соперницу, но вызвать ненависть и тайные проклятия целого собрания - то была радость, уготованная лишь для этого блаженного часа. И так как исступленный восторг смутил ее рассудок, она держалась как нельзя более глупо: она разыгрывала тысячи ребяческих фокусов, ломалась без нужды всем телом так и этак, и лицо искажала так и этак беспричинным смехом. Словом, ее поведение было столь же нелепо, как была нелепа его цель: притвориться безразличной к восхищению незнакомца и при том наслаждаться мыслью, что это восхищение дало ей победу над всеми женщинами в зале.
В таком состоянии духа была Леонора, когда Беллармин, справившись, кто она такая, подошел к ней и с низким поклоном попросил оказать ему честь пройтись с ним в танце, на что она с глубоким реверансом немедленно согласилась. Она танцевала с ним всю ночь и упивалась высшим наслаждением, какое способна была чувствовать.
Адамс при этих словах испустил страшный стон, и дамы в испуге стали спрашивать, не болен ли он. Но он ответил, что "стенает лишь о неразумии Леоноры".
- Леонора, - продолжала леди, - удалилась к себе около шести часов утра, но не для покоя. Она ворочалась и металась в постели, лишь изредка забываясь сном, а чуть засыпала - ей снились карета и великолепные одежды, которые видела она накануне, или балы, оперы, ридотто, составлявшие предмет ее разговора с Беллармином.
Днем Беллармин в своей бесценной карете шестерней нанес Леоноре визит. Он был поистине очарован ее особой и, наведя справки, оказался настолько же прельщен состоянием ее отца (ибо сам он, при всем своем великолепии, был несколько менее богат, чем Крез или Аттал...).
- Аттал, - поправил мистер Адамс, - но простите, откуда вам знакомы эти имена?
Леди улыбнулась такому вопросу и продолжала:
- Он был столь прельщен, говорю я, что решил сразу же просить ее руки, и сделал это так живо и так пылко, что быстро сломил ее слабое сопротивление и получил разрешение поговорить с ее отцом, который, как она полагала, должен был сразу склониться в пользу выезда о шести лошадях.
Итак, тем, чего так долго вздохами и слезами, любовью и нежностью добивался Горацио, тем в одно мгновение овладел веселый и обходительный англо-француз Беллармин. Другими словами: что скромность возводила целый год, то наглость разрушила в одни сутки.
Здесь Адамс застонал вторично; но дамы, начав пересмеиваться, не обратили внимания на этот стон.
- С первой минуты бала и до конца визита Бедлармина Леонора едва ли хоть раз подумала о Горацио; но теперь, хоть и непрошеным гостем, он стал навещать ее мысли. Она жалела, что не увидела очаровательного Беллармина и его очаровательный выезд до того, как дело между ней и Горацио зашло так далеко. "Но почему, - думала она, - я должна жалеть, что не увидела Беллармина раньше; и чем же плохо, что я его увидела теперь? Ведь Горацио мой возлюбленный, почти мой муж! И разве он не так же красив... нет, красивей даже Беллармина. Да, но Беллармин элегантней, изящней его; в этом ему не откажешь. Да, да, конечно, он элегантнее. Но совсем недавно, вчера только, разве не любила я Горацио больше всех на свете? Да, но вчера я еще не видела Беллармина. Но разве Горацио не любит меня без ума и не разобьет ли ему сердце отчаянье, если я его покину? Хорошо: а у Беллармина нет разве сердца, которое также может быть разбито? Да, но Горацио я дала обещание первому; но в этом несчастье Беллармина! Если бы его я увидела первого, я, несомненно, предпочла бы его. Разве он, милое создание, не предпочел меня всем женщинам на балу, когда каждая была у его ног? Было ли когда во власти Горацио дать мне такое доказательство своей приверженности? Может ли он дать мне выезд или что-либо другое из тех вещей, обладательницей которых сделает меня Беллармин? Какая неизмеримая разница - быть женою бедного адвоката или женою человека с состоянием - Беллармина! Если я выйду замуж за Горацио, я восторжествую не более как над одной соперницей; выйдя же за Беллармина, я стану предметом зависти всех моих знакомых. Какое блаженство!.. Но как могу я допустить, чтобы Горацио умер? Ведь он поклялся, что не переживет утраты; но, может быть, он не умрет, а если ему суждено умереть, могу ли я предотвратить эту смерть? Разве я должна жертвовать собой для него? Да к тому же Беллармин может стать равно несчастным из-за меня".
Так она спорила сама с собой, когда несколько юных леди пригласили ее на прогулку и тем облегчили ее тревогу.
На другое утро Беллармин завтракал с Леонорой в присутствии ее тетки, которую он успел достаточно осведомить о своей страсти; едва он удалился, как старая леди принялась давать племяннице наставления.
- Ты видишь, дитя, - говорит она, - что кидает тебе под ноги Фортуна; и я надеюсь, ты не станешь противиться собственному возвеличению.
Леонора, вздыхая, попросила ее "не упоминать даже о таких вещах, раз ей известно о ее обязательствах перед Горацио".
- Обязательства? Пустяки! - вскричала тетка. - Благодари бога на коленях, что еще в твоей власти их нарушить. Какая женщина станет хоть минуту колебаться, ездить ли ей в карете или всю жизнь ходить пешком? У Беллармина выезд шестерней, а у Горацио нет и пары.
- Да, сударыня, но что же скажет свет? - возразила Леонора. - Не осудит ли он меня?
- Свет всегда на стороне благоразумия, - провозгласила тетка, - и, конечно, осудит тебя, если ты поступишься своею выгодой из каких бы то ни было побуждений. О, я отлично знаю свет, а ты, моя дорогая, такими возражениями только доказываешь свое неведенье. Верь моему слову, свет куда умней! Я дольше жила в нем, чем ты; и смею тебя уверить, мы ничего не должны уважать, кроме денег; я не знала ни одной женщины, которая вышла бы замуж по другим соображениям и после не раскаялась бы в том от всего сердца. К тому же, если сопоставить этих двух мужчин, неужели ты предпочтешь какого-то ничтожного человечка, получившего воспитание в университете, истинному джентльмену, только что вернувшемуся из путешествия?! Весь мир признает, что Беллармин истинный джентльмен, положительно истинный джентльмен и красивый мужчина...
- Возможно, сударыня, я не стала бы колебаться, если бы знала, как мне приличней разделаться с другим.
- О, предоставь это мне, - говорит тетка. - Ты же знаешь, что твоему отцу еще ничего не сообщалось о помолвке. Правда, я, со своей стороны, считала партию подходящей, так как мне и не грезилось такое предложение; но теперь я тебя освобожу от этого человека; предоставь мне самой объясниться с ним. Ручаюсь, что больше у тебя не будет никаких хлопот.
