Андре Ремакль - Время жить
Как скучно проверять ученические сочинения! Вечно одни и те же ошибки, одни и те же расплывчатые мысли. Ксавье ставит пластинку на проигрыватель.
Переодеться, накинуть халат, вымыть Ива под душем, пробрать Симону и Жан-Жака, не желающих умываться, приготовить ужин -- привычные дела выполняются машинально. Мари роется в пластинках. Ничего интересного. Ей бы хотелось вновь услышать ту музыку, которую она слышала тогда у Ксавье.
Фургончик едет навстречу другим машинам, которые, возвращаясь с пляжей в Марсель, петляют по извилистой дороге впритирку одна к другой.
За рулем сидит напарник Луи. Он ругается и чертыхается всякий раз, когда какая-нибудь машина пытается на несколько метров обогнать других, выезжает из ряда и вынуждает его прижаться к кювету.
-- Нет, черт бы их драл, день-деньской они жарили на солнце свою требуху, а вечером в них будто бес вселился. Глянь-ка на этого... Ну и псих... Эй, Луи, ты спишь?
-- Нет, не сплю.
Луи вздрагивает. Он задремал -- его сморила непреодолимая усталость. А теперь он очнулся от полусна, населенного искаженными образами Мари и заброшенной статуи. Он преследовал их на бескрайних пляжах по белым и вязким, как штукатурка, пескам.
-- Луи, тебе, наверное, не по себе, а?
-- Нет, все в порядке, клянусь.
-- Еще одному не терпится в морг!
Напарник Луи честит водителя машины, вынудившей его при повороте отскочить в сторону.
-- Черт те что, а не жизнь, -- добавляет он. -- А ты как считаешь?
-- Согласен с тобой, -- поддакивает Луи. -- Не живем, а вроде за первую премию бьемся.
-- Это еще почему?
-- Вкалываем всю неделю как чумные, а в субботу и в воскресенье левачим. Эти хоть живут в свое удовольствие.
-- Я свое наверстаю. Вот достроим наш барак, начну экономить. Пойду в отпуск -- и махну вместе с женой в Италию. Три недельки на травке, рыбалка, охота -- чем не богач?
-- И правильно сделаешь!
-- А что тебе-то мешает последовать моему примеру?
-- Все. Жена, дети -- им надо в школу, ребята из бригады -- не могу же я их подвести. И потом все то, за что я еще не расплатился, да и...
Луи даже с каким-то удовольствием нагромождает одно препятствие на другое. И продолжает про себя низать новые.
-- Я не отдыхал больше двух лет.
-- Смотри, как бы тебе не окочуриться.
-- Да нет, пока силенок хватает.
Это неправда. Он знает, что говорит неправду, но ему нужно лгать товарищу, лгать самому себе, чтобы отогнать панический страх, ни с того ни с сего овладевающий им, когда они подъезжают к Меду, пропитанному запахом нефтеочистительных заводов.
Никогда еще в жизни не чувствовал он себя таким усталым, как сегодня вечером, таким отрешенным, таким замученным -- его неотступно терзает вновь обострившаяся боль в пояснице и навязчивая идея, что он уже не годен ни для работы, ни для любви.
Даже остановка в бистро и стакан горячительного не взбодрили его, как бывало.
Он через силу взбирается на второй этаж, открывает дверь и видит привычную картину -- Мари с детьми заканчивают ужин.
-- Ужин еще не остыл, -- говорит Мари. -- Сейчас подам тебе.
-- Не надо. Пойду спать. Я сыт по горло.
Он проходит мимо Мари и детей. Никому до него нет дела. Приди Мари к нему в спальню, у него даже не было бы желания ее обнять.
Передо мной вырастает стена, высокая белая стена. Я не могу ни перелезть через нее, ни перепрыгнуть. Как это ни глупо, но я с самого утра -- а может, и целую неделю -- натыкаюсь на нее; она всегда тут, передо мной.
Началось все на шоссе. Я так резко затормозил, словно боялся, что мотороллер в нее врежется. Стена отступила.
И теперь она все время передо мной -- то гладкая бетонная, оштукатуренная стена, то стеклянная.
Она мешает видеть людей, искажает их облик, отделяя их от меня как туманом, сквозь который с трудом пробиваются слова.
В погребе, оборудованном под столовку -- там в обеденный перерыв собираются строители, -- голоса сливаются и звучат неразборчиво. Рабочие толкуют о выходных, а что это такое? Короткая передышка, заполненная пустяковыми развлечениями; первое место среди них занимают машины и телепередачи. В воскресенье, как нарочно, показывают не фильмы, а какую-то бодягу. Несколько сдельщиков вернулись из очередного отпуска.
-- ...У родителей жены в Италии. Мы провели там две недели.
-- Мартигский парусничек еще себя покажет.
-- Я лично очень уважаю Роже Кудерка.
-- Он делает в среднем девяносто, хотя это и не последняя модель.
-- А почему бы тебе не принять участие в восьмидесятичасовых гонках из Манса?
-- В Испании жизнь дешевая, это верно, но сколько просаживаешь в трактирах!
-- Я поставил на шестую, десятую и восьмую. А выиграли шестая, десятая и четырнадцатая, будь они неладны.
Луи смотрит на них, как сквозь стену, смотрит и не видит. Слушает и не слышит. Только отдельные звуки -- иногда из них вдруг складываются два-три слова, -- перемежаемые позвякиванием ложек о котелки, бульканьем наливаемого в стаканы вина; самое разнообразное произношение, все французские говоры, итальянский и испанский, пересыпанные французскими словами или диалектизмами, арабский, доносящийся из угла, где собрались алжирцы -- их на стройке такое множество, что они образовали свою общину, -- все эти языки сталкиваются, перемешиваются. Молодежь окружила Алонсо -- он смачно проезжается насчет некоторых товарищей, только что приехавших из Испании, где они провели отпуск. После выходного он стал бодрее и голосистей.
Стена раздвигается -- Луи видит дом в Витроле, -- Алонсо так ярко его описывал -- диваны, подушки, затянутые гардины, приглушающие свет абажуры, -- и вот жена Алонсо мало-помалу начинает казаться чем-то вроде богини любви, величайшей куртизанки, приманки публичного дома, владычицы желаний.
Настоящие стены Луи штукатурит широкими взмахами мастерка, с которого стекает раствор; воображаемые окружают его, как тюремная ограда. Растущий страх, усталость, видения, наслаивающиеся одно на другое, -- статуя, Мари, жена Алонсо, -- заточены тут же, с ним вместе. И когда Луи выглядывает из окна, он тоже видит не шоссе, где машины похожи на жесткокрылых насекомых, а стены, стены, целые ряды бетонных барьеров, вырастающих один за другим у него на глазах.
От рассказа Рене, который, захлебываясь от удовольствия, описывает последнюю победу, одержанную им в воскресенье в дансинге Соссе-ле-Пен, Луи еще сильнее ощущает свое заточение.
Чтобы сбежать из него, он цепляется за воспоминания. Но при мысли о субботней и воскресной работе он чувствует себя замурованным в стены строящейся виллы в Жиньяке, да и дома не лучше -- там он тоже как стеной отделен от Мари и детей, глядящих вечернюю телепередачу. Он переходит из тюрьмы в тюрьму. А самая страшная -- та, что у него внутри.
Прошла неделя после того злосчастного вечера, а ведь он мог бы стать праздником. Луи даже страшно и думать приблизиться к Мари. Он тогда заставил себя улыбнуться, но что это была за улыбка -- гримаса, и только. Мари к нему переменилась. Детям он, можно сказать, чужой. Он одинок.
Все рушится, одно цепляется за другое, все связано -- его состояние и этот учитель, об отношениях которого с женой он боится узнать правду. Стены теснее смыкаются вокруг. Надо их отодвинуть. Выбраться наружу. Спастись.
-- Мадам Гонзалес?
-- Это я, мосье.
Луи с удивлением смотрит на толстуху, открывшую ему дверь.
-- Мадам Алонсо Гонзалес?
-- Ну да, мосье.
Настоящая туша. На пухлые щеки ниспадают седеющие пряди; лицо расплывается в улыбке.
-- Вы жена каменщика Алонсо, который работает на стройке в Роньяке?
-- Да, мосье.
-- Это вы?
-- Я.
Прозвучал гудок, и Луи, удостоверившись, что Алонсо, как обычно, пошел в бар, оседлал мотороллер и поехал в Витроль. Там, расспросив прохожих, он без труда нашел домик Алонсо; дверь ему открыла эта степенная женщина.
-- Вы работаете вместе с Алонсо?
-- Да, мадам.
-- С ним ничего не случилось?
-- Вы прекрасно знаете, что нет.
-- Да заходите, заходите.
-- Извините, но у меня нет времени.
-- Зачем спешить? Вы знаете, что Алонсо явится домой не раньше половины девятого -- девяти. Да заходите же.
-- Уверяю вас...
-- Я вас не съем.
Улыбка на ее лице стала еще шире.
-- Вы пришли не случайно.
Она берет Луи за руку, подталкивает к столовой, довольно прилично обставленной.
-- Садитесь... Вы не откажитесь от пастиса?
Луи чувствует, что стена, высокая стена, белая и гладкая, смыкается за ним.
-- Может быть, вам ее заказать?
-- Нет, спасибо, я бы хотела купить ее сейчас. Извините.
В магазинах грампластинок в Мартиге все ее поиски ни к чему не привели. И вот Мари решила после обеда съездить в Марсель -- быть может, там удастся купить пластинку, которую она слушала тогда у учителя: сегодня утром ей вдруг захотелось услышать эту музыку вновь...
И заодно она бы навестила Жизель -- они столько времени не виделись.
